Глава 1.3
Это был один из погожих солнечных денечков. Именно в тот день вечно рыдающая девчонка по имени Катя, которую еще никто не видел с сухими глазами (возможно, даже ее собственные родители), попыталась забрать у меня Настю (моя кукла). Я была на даче у бабушки. Отлично помню, как сидела натраве прямо рядом с открытой калиткой и, находясь под бдительным, но периодическим контролем бабушки, а потому фактически была предоставлена самой себе. Время шло к обеду, а потому Настя уже должна была приступить к полной тарелке воображаемого супа, когда появилась та самая Катя. На меня упала тень, и я подняла голову. Катя стояла прямо передо мной в тонком ситцевом сарафане и сандалиях на босу ногу. Она усердно рассматривала мою Настю и новехонький кухонный набор из пластмассы, которые подарили мне родители на мой день рождения, буквально за неделю до этого. Пройдясь взглядом красных глаз по сидящей за столом кукле, Катя спросила:
– Она ест червяков?
Я посмотрела на мелкую траву, собранную в пластмассовую кастрюльку, и мне показалось странным, что девочка не замечает очевидного – это же суп, ясно как день.
– Нет, это… – начала я, как вдруг, Катя наклонилась и ловким движением вытащила Настю из-за стола и поднесла к своим заплаканным глазам.
– У нее все ноги разрисованы, – тономэксперта по куклам сказала она.
Внутри меня неприятно зашевелилось что-то, что очень тихо, но настойчиво подсказывало мне – сейчас будет нехорошо. Взгляд Кати и ее наглое поведение говорили о том, что пришла она не с миром, но я была еще слишком мала, чтобы улавливать детали и акценты человеческого поведения, а потому за меня говорили инстинкты.
– Отдай Настю, пожалуйста, – попросила я.
– Ее зовут не Настя, а Анжелика, – сказала Катя, шмыгая носом и устремляя на меня взгляд, полный уверенности в собственной правоте.
Глаза мои предательски заблестели, а к горлу подкатил комок.
– Отдай куклу, пожалуйста, – на последнем слове мой голос дрогнул, и это не ускользнуло от внимания Кати. Она смерила меня оценивающим взглядом, а затем сказала твердо и хладнокровно:
– Нет.
По моей щеке побежала слезинка, губыпредательски изогнулись.
– Это моя кукла… – прошептала я.
– Была твоя, а стала моя, – со всевозрастающей решимостью отчеканила Катя и посмотрела на свой трофей. – Я ее заберу и спрячу под сараем. Даже если ты расскажешь бабушке, и она придет к нам за куклой, взрослые её не найдут. Они не поверят тебе. Не поверят, что я её забрала, и подумают, что ты просто потеряла куклу. А когда мы поедем домой, я положу ее в свой рюкзак так, чтобы никто не видел, – а затем она добавила хладнокровным голосом матерого вора-рецидивиста. – Я так уже делала.
В этот момент слезы хлынули из моих глаз, и рот раскрылся в немом плаче. Я даже воздуха не могла глотнуть, не то, чтобы позвать бабушку, которая как назло где-то запропастилась. Я тихо и горько роняла слезы на траву, понимая, что не смогу дать отпор этой наглой, бессовестной девице. Я никогда не могла. Не умела. Я – трусиха, сколько себя помню.
Катя смотрела на мою истерику и по ее лицу расползалась самодовольная ухмылочка…рассматривала, как на лбу у Кати растет огромная лиловая шишка. Мы смотрели, как Катя извивается от боли, а ее лицо корчится в гримасе злобы, и на мгновение меня пронзил восторг – впервые в жизни кто-то, кто не был со мной в кровном родстве, заступился за меня, встал на мою защиту и не дал меня в обиду. Справедливость торжествовала и, хоть и не моими руками, но злодей наказан, а зло так и не свершилось за секунду до неизбежного. Совсем как мультфильмах про супергероев. А потом мне стало стыдно и жалко эту наглую девчонку. Все-таки это очень больно – получить камнем в лоб. Я повернулась и посмотрела на голубоглазую блондинку. Ничего в ее взгляде не говорило о сожалении, но и восторга она не испытывала. Все, что я смогла прочесть тогда в силу возраста, мне показалось скорее похожим на спокойствие и полное равнодушие к горю плачущей девочки.
Тут Катя повернулась и закричала:
– Ненормальная!
Она развернулась и побежала к своему дому, а мы остались вдвоем с блондинкой.
– Зря ты ее так сильно, – сказала я, смущаясьот того, что говорю подобное моему спасителю. Но девочку мое замечание не смутило, и она спокойно ответила:
– Ничего не зря. Нечего брать чужое, – а затем улыбнулась мне и спросила, глядя на пластмассовую кастрюльку – Это суп?
Я опустила глаза вниз, снова посмотрела на девочку, стоящую надо мной и кивнула, улыбнувшись во весь рот. Говорю же, ясно как день – это суп, а не червяки. За нашими спинами послышались торопливые шаги бабушки.
Что было дальше я уже и не помню, но, полагаю, мы с ней получили по первое число. Что бы там ни было, а бросаться камнями нельзя.
***********
Я иду по улице и тихонько всхлипываю – все, что осталось от моей истерики. Я пытаюсь отряхнуть одежду и рюкзак, но они намертво впитали в себя грязь. Зато начали подсыхать. Отлично.
– Танька! – послышалось позади меня. – Танюха! Стой! Ну, стой же…Тим подбегает ко мне, обгоняет, и в одну секунду его счастливое лицо увядает на моих глазах – глаза округляются, тонкие губы белеют:
– Ё-мое… – шепчет он, судорожно оглядывая меня с ног до головы, а затем его голос становится уверенней и громче. – Кто это сделал?
Он останавливается прямо передо мной, преграждая мне дорогу, но я обхожу его:
– Не твое дело, – я отчаянно пытаюсь стереть с рук грязь, но она намертво впиталась в мою кожу.
Тимур оббегает меня и опять встает на моем пути:
– Таня! Кто это сделал? – громко и четко говорит он и хватает меня за плечи, пытаясь остановить. Я скидываю его руки с себя:
– Да отстань ты от меня! Чего ты привязался ко мне?
Я снова обхожу его и ускоряюсь, чтобы он не видел, как мое лицо снова корчит в гримасеподступающих слёз. Он бежит следом:
– Танька, ты просто скажи мне – это они?
Я молча колочу ногами по земле, стараясь не замечать его за моей спиной.
– Ты просто кивни…
Тут я резко останавливаюсь и разворачиваюсь к нему:
– И тогда что? Что ты сделаешь? Пойдешь девчонок бить?
Он резко останавливается, чуть не врезаясь в меня, смотрит на меня, бешено шаря глазами по моему лицу:
– А четверо на одного, это по – девчачьи? Это уже не девчонки – это звери. А со зверьми…
– Что тебе нужно от меня? Чего прилип, как банный лист? – я шиплю и давлюсь собственным гневом. Я смотрю на него и понимаю, что все, что я сейчас говорю и делаю– результат моей трусости. Исключительно её и больше ничего, потому что Тимур все стерпит, а я уже не могу терпеть. – Все, Тим, оставь меня в покое. Ятебя больше видеть не хочу.
– Тань, ты сдурела? – он смотрит на меня бешеными глазами. – Я-то здесь при чем?
– Ты здесь очень даже при чем! Вот прям самым прямым образом при чем! – срываюсь я. – Поэтому-то я…
Тут он смотрит на мои волосы и видит жвачку. Он берет в руки мой хвост и нежно перебирает палацами слипшиеся пряди:
– Это что? – тихо шепчет он и его глаза становятся огромными, блестящими от подступившей ярости.
Я открываю рот, чтобы ответить, но он, не дожидаясь моих слов, выпускает из рук волосы, разворачивается и срывается с места. Я смотрю, как он бежит по тротуару и возвращается во двор через узкие входные ворота заднего двора. А я разворачиваюсь и иду к остановке – плевать мне, что он там задумал. Я хочу домой.