Паводок

 Она утопилась.

 Семь дней и ночей она вынашивала эту мысль, тоскливо глядя в окно, не смыкая глаз. От дома до реки было рукой подать, не дольше пяти минут, и тёмные воды манили.

 Её поразило заклятие пустоты, обернувшееся вокруг неё огромной змеёй, всё сильнее сжимающей свои кольца, до невозможности сделать вдох. Темнота застила ей глаза, не пропуская ни лучика света. Руки озябли, неспособные больше подняться.

 В ней совсем не было смысла, не больше, чем в камне. Нелюбовь была её постоянной спутницей, от рождения к первой привязанности и до мужчины, с которым она сочеталась браком. Напрасно.

 Родительский дом был ей тюрьмой, мужний дом — погребом, и она, лишённая чувств и достоинства, не знала, зачем ей вообще существовать.

 Она пыталась быть всем полезной, но чем больше старалась, тем больше получала пощечин. Недостаточно дочь, недостаточно жена, недостаточно женщина, не умница, не красавица. Никто.

 Смирившись, казалось бы, с таким своим естеством, она приняла единственное решение, которое способна была сама совершить в своей жизни — с этой жизнью расстаться.

 На седьмую ночь она впервые вдохнула свободно.

 У неё за душой не было ни гроша, последние истлевшие туфли, последнее платье, перештопанное многократно. Она была будто бы всем обязана, но при этом никому не нужна.

 Она встала с постели супруга, незаметно юркнула в сени, пробежала сквозь двор, не потревожив собаку, и неслышно прикрыла калитку, оказавшись на улице.

 Луна блистала так ярко, что не было нужды в фонарях, дорогу и так освещало как днём.

 Она прошла вдоль соседских ворот, закоулками и задворками, покинула границу посёлка и козьей тропой через овраг и пригорок спустилась к самому берегу.

 Река гудела, увлекая первые опавшие листья, скоро унося их прочь в темноту. Другой берег терялся в ночи, сливаясь с чёрной водой, и казался вовсе не достижимым.

 Она выбрала самый большой и тяжёлый камень из тех, что способна была утянуть. Обвязала его припасённой верёвкой, другим концом обернув свою щиколотку. Так будет вернее, так точно не выберется.

 Вздохнула. Река должна была принять её, хоть что-то в этом огромном мире должно же было ей ответить взаимностью.

 Шагнула.

 Вода омыла голые ступни колким холодом, неожиданным и больно уж злым, как обожгла.

 Она стиснула зубы, не отказываясь от намеченной цели.

 Шаг, второй, вода захлестнула её по колено, по бёдра, сковала ледяными волнами ноги, свела судорогой. Она шла.

 Течение начинало сносить её в сторону, слишком сильное, слишком настырное, но камень в руках ещё помогал его сдерживать.

 Вода дошла ей до груди, и в этот момент, оступившись, она дала возможность течению утащить её прочь. 

 Не прошло и минуты, как её смыло к середине реки, и камень потянул её вниз. Поток уносил её прочь, камень – на дно, вода заливалась в лёгкие, и дышать стало нечем.

 Она ещё видела лунный свет сквозь толщу воды и последние пузырьки, уносящие её дыхание на поверхность.

 Но недолго.

 Так и застыла, прикованная ко дну, не сводя глаз с мерцающей далёкой луны, едва видимой снизу.

 Она открыла глаза.

 Вода по-прежнему окружала её мутным зелёным маревом, а сквозь толщу её мерцала уже не луна, но яркое солнце. 

 Она дёрнулась вверх, не понимая, что с ней творится, но камень, приковавший её ко дну, даже не двинулся. 

 Неужто и река отказалась дать ей свободу, откуда такая несправедливость?

 Она опустилась вниз, разводя руками колокол некогда белой сорочки, вцепилась в узел на тонкой ноге, разбухший от влаги и опутанный водорослью, кое-как его растянула, лишь бы пятка вывернулась из петли, и наконец освободилась.

 Рыбкой скользнула вверх, сама того не заметив, вынырнула на поверхность. И тут же, зашипев, скрылась в воде — солнечный свет её будто ошпарил, едва она ему показалась.

 С ней что-то случилось, выжить она не могла, не должна была дышать под водой, не должна была обжигаться на солнце. Но дышала, но обжигалась. Как будто бы выжила.

 Солнце стало врагом, это она поняла с первого раза. Но оставаться под водой казалось ей дикой идеей, непривычной, неправильной. Осмотревшись, уловив речное течение, она наугад направилась к берегу. Где-то найдётся тень, обрыв или дерево, хотя бы что-то, что скроет её от палящего солнца. 

 Ей пришлось долго грести, прежде чем вдалеке замаячило тёмное пятнышко, обернувшееся ивовой заводью. Тонкие ветки гнулись, опускаясь к самой воде, будто девы омывали свои длинные волосы.

 Там, в самой тени у берега, она чуть поднялась из воды, для начала лишь кончиком пальца, чтобы проверить догадку, а после вынырнув по самые плечи.

 В тени ей ничего не грозило. Она выбралась на краешек изумрудной мшистой подушки, скрутила свои длинные волосы, отжимая излишнюю воду, и только теперь заметила, как изменилась.

 Её кожа потеряла свой цвет, став тленно-зелёной, натянулась на хрупких костях, будто все её мышцы истаяли. Золотистые локоны поседели, запутались прибрежной тиной, а ногти отросли до того, что стали казаться когтями. Растерянно выпустив из рук волосы, она случайно коснулась собственной шеи и вздрогнула.

 С обеих сторон от горла расходились порезы, ровные вскрытые раны, при том не саднящие, безболезненные. Откуда им было взяться, она не понимала, прикосновение не вызывало страданий, но казалось, будто они все разом чуть раскрываются и сжимаются вновь.

 Она могла бы похолодеть от ужаса осознания, кем она стала, но уже была холодна как вода. Необычная тишина внутри засвидетельствовала — её сердце не билось.

 И тут она впервые ощутила голод. Не человеческий, не простой обыденный голод, который утолил бы кусок хлеба и глоток молока, нет. Жуткий, звериный, требующий плоти и крови, горячей, живой и солёной.

 Её нюх донельзя обострился, распознавая все оттенки воды и травы, ивовой коры и стеблей камыша, тончайшей паутины меж веток, радужных крыльев гудящей над водой стрекозы. И крови, струящейся в чьих-то упругих венах. 

 Она чуяла запах, не различая пока, кто бы это мог быть, зверь или человек, привстала было, собираясь пойти и проверить. И не смогла.

 Река тянула её обратно, не отпуская. Требовала вернуться, выворачивая руки, сводя колени, складывая её в три погибели. Она поняла теперь, кем обратилась.

 Русалкой.

 

  Шло время. Долгий день она пережидала в тени плакучих ив, ставших ей новым домом. Ловила нерасторопных лягушек, но не могла ими одними насытиться. В ночи она позволяла себе покинуть невольный приют и прогуляться вдоль берега, не отходя от кромки воды. Там ей иногда встречались более крупные звери, приходившие на водопой, и тотчас же жертвующие ей свою жизнь. Утолить её голод было непросто.

 Но однажды ей повезло встретить то, чего она так отчаянно жаждала.

 Ближе к полуночи незадачливые подростки, едва повзрослевший юнец и румяная девица, выбрались на берег реки, не обнаружив лучшего места для любовных утех. Их кровь бурлила, наполняя их жаром, и тем сильнее голод гнал к ним русалку.

 Но с двумя она бы не справилась. Одержимая жаждой, она ещё до конца не понимала, как одолеть человека, никакой живности крупнее енота ей ещё не попадалось.

 В этом ей помогли останки её человеческой памяти. Мужчины слабы. Мужчину сманить не стоит труда.

 Она скинула изрядно истрёпанную сорочку и соскользнула в тёмные волны. Незамеченной подплыла к юнцам, увлечённым друг другом, и медленно, будто речная царица поднялась из воды, обведённая лунным светом.

 Любовники отпрянули друг от друга как пугливые зайцы. Девица ахнула, завидев блестящие слюдяные глаза русалки, тотчас же вскочила и бросилась прочь, позабыв об утерянных в любовном порыве туфлях. Юноша застыл, зачарованный русалочьей наготой.

 В темноте цвет её кожи казался совершенно обычным, спутанные волосы влажными плетьми змеились по телу, капли воды стекали вниз, притягивая мальчишечий взгляд.

 Он шагнул ей навстречу, протянул руки и заступил за границу воды. 

 Русалка не улыбнулась — оскалилась. Наутро от юноши ни косточки отыскать не смогли.

 Небо проливалось дождями вторую неделю подряд.

 Русалка тому была только рада, ей не приходилось дожидаться заката, сквозь грузные тучи солнце не пробивалось ни к земле, ни к воде. Днём её улов был богаче, то она забралась в лодку старого рыбака, то утащила под воду неловкую прачку, принёсшую бельё к безлюдному берегу. Бывали и звери, в самый удачный свой  день она сманила коня, пришедшего напиться воды, и долго ещё наслаждалась безупречностью его плоти.

 Тем временем вода прибывала, сдвигая границы реки всё ближе к посёлку. Когда русалка обратила на это внимание, яснее ясного предстала перед ней новая цель. Её бывший супруг, изменщик, насильник и пьяница, вот чья голова была нужна ей пуще других. И тогда русалка молила реку выйти из берегов, разомкнуть ледяные объятия, лишь бы она сумела добраться до мужа.

 Дожди не прекращались. 

 Селяне привыкли к половодьям, подступавшим обычно не дальше границы посёлка, находящегося на холме, и особенно не переживали, наблюдая за подъёмом реки.

 В ту ночь луны не было видно вовсе.

 Русалка окрепла, ненависть будто наполняла её невиданной силой, незнакомой ей за все годы жизни в человеческом теле. От края реки до дома супруга оставалось всего ничего, но она не могла больше ждать.

 Нагая выступила из воды, встряхнув волосами, расправив плечи. И сделала шаг.

 Река больше не тянула её назад, река вышла из берегов вслед за русалкой. Медленно, наслаждаясь каждым новым восхитительным шагом, русалка направлялась к мужнему дому. Вода прибывала.

 Соседи спали, не ожидая беды, пока в их дворы входила река, смывая садовый скарб и скромные грядки, отворяя двери домов. Собаки затихли, забравшись на низкие крыши дровяных сараев, забившись в самых тёмных углах, стоило им только почуять безграничную злобу русалки.

 Река остановилась у знакомых лазурных ворот. Русалка замерла в предвкушении, протянула руку с калитке и тут же отдёрнула – железная скоба её обожгла. Мертвяки не входят без приглашения.

 Но это не могло стать для русалки преградой. Река тотчас же услужливо вынесла к её ногам увесистый камень, едва ли не вложила в самую руку.

 Стекло ближайшего к воротам окна вдребезги разлетелось, осыпав дощатый пол и немедленно разбудив хозяина, спящего чутким неверным сном пьяницы.

 Ошалелый он выскочил во двор, спьяну не заметил, как ноги его погрузились в воду, обвёл темноту чумными глазами и решил пойти искать обидчика за ворота.

 Только калитка за ним затворилась – а хулигана, бьющего стёкла, будто и не было – мужчина почувствовал, словно тонкие ветки оплели его шею, царапая горло.

 Развернулся в попытке распутаться, и в этот момент лицом к лицу столкнулся с бывшей супругой, сгинувшей в неизвестности.

 Что-то было неправильным в её знакомом лице. Бледность ли, худоба? Или пугающий взгляд, отражающий свет луны, которая в небе в эту ночь и не появлялась.

 Русалка жаждала крови, стягивая его горло клинками когтей. Почти угасшее сознание женщины, некогда бывшей его супругой, пробудилось, глядя в мутные, затянутые сонной пеленой глаза.

 "Сделай это"

 Русалка ощерилась, растягивая губы в широком зверином оскале. Ей не нужно было повторять дважды.

 Река унесла с собой багровые капли, не оставив следа. Отступила, забрав свою жертву.

 Пустота более не пожирала русалку, в тёмных водах ей было хорошо и спокойно.