Глава двадцать шестая. Предчувствие
В жизни Равена имелось одно нарочитое противоречие.
... То самое, что заставляло его каждый раз невольно с нервозностью ухмыляться, стиснув челюсти, держать лицо...
То были голоса, что изо дня в день звучали из-за спины:
"Отчаянный! Ты только посмотри! - резало слух. - Да-да! Отчаянный. Я не могу ошибаться! Тот самый... Такого сложно упустить из памяти".
Отчаянные. Столь очевидное по своему смыслу название ничуть не характеризовало Равена. Даже в малой своей доле. Если подумать, ему толком и не приходилось испытывать отчаяния, пусть это даже и была мимолетная слабость. Нечто внутри отказывалось принимать и накапливать те остатки тревоги и "самопожирания", что сквозили изо всех щелей. И порой Равену начинало казаться, должно быть, он и вовсе утратил всякую ценность жизни, раз более не волнуют его разум ни беды, ни горести, ни близость к некогда далекой смерти.
В крыльях видели свободу духа и тела, отождествляли с лёгкостью и грезами. Для Равена же они стали извечными цепями, сковавшими его человеческое существо, не давали вырваться из осточертевшей птичьей плоти. Но то ничуть не пугало его. Он запамятовал страх и его склизкие щупальца, потерял счёт времени за бескрайней небесной тягой. Летел вперёд. Куда именно? - Обрывки красных лент, сливающиеся в единую материю, указывали путь; сам же Равен, гонимый закатным солнцем, тянулся к неведомой цели всеми силами сгнивающей души. Тянулся, будто там за горизонтом, за пустыней бескрайних лесов пролегал единственный оазис; то самое спасение, что манящим глотком чистой воды застыло недосягаемо близко, обжигало изнеможённое тело.
Дорога привела к смутно знакомому городу.
Равен помнил, как опустился на шпиль одной из сторожевых башен, завис над главной площадью, расправив несуразные крылья. Наблюдал, как перья срывались вниз, растворяясь в синеве воздуха, исчезали одно за другим, словно медленно иссякающее время.
_____________
Мысли.
Много мыслей.
Огромный ком, сплетающихся червей-мыслей. И все роятся и вьются, стремясь заполонить собою черепную коробку, бьются в предсмертных конвульсиях, удушая друг друга, прежде чем раствориться. Самыми яркими, прямо-таки режущими глаз, остались слова Франчески. Эстер с трудом разобрала их, но до невероятности чётко запомнила. Казалось бы, чушь и сущая несуразица, но северянка никогда бы не поверила в сумасшествие той, что так холодно и рассудительно держала себя при всяком: и чужом, и близком. Глаза её вещали яснее и красноречивее, склоняли к покорности. А потому Эстер ничуть не сомневалась в верности своих действий, когда торопливым шагом двинулась ко входу ближайшей библиотеки. Минуя распахнутые двери и предшествующие им колонны, припала к центральной стойке.
- Вам чем-то помочь? - работница глянула на запыхавшуюся девушку с толикой недоумения.
- Да, - пробормотала в ответ.
- Автор?
- Святой Франций, кажись...
- Какое-то конкретное произведение?
Эстер нахмурилась, отмечая собственную неосведомленность.
- Да... Правда, название никак не вспомню... - она замялась.
- Быть может, - женщина пожала плечами, - Вы знаете содержание или хотя бы год издания. Под данным авторством у нас более сотни произведений!
- Боюсь, мои слова ничего не дадут... Любовь, свобода, ожидание - Вам это о чём-то говорит?
- К сожалению, - та покачала головой, - нет. Что-то ещё?
С досады Эстер зажмурилась, скрыв лицо обеими руками, силилась вспомнить злосчастную цитату.
... А в голове пустынная пустота пустотою сокрытая...
- Чёрт! Как же это... "Лети! Лети, моя милая..."
Лицо собеседницы просветлело, морщины расправились, избавив черты от неумелой своей оправы.
- "Лира моих чувств" - чрезвычайно известный роман. Я бы сказала - культовый. - А в глазах смутный восторг. - Будете брать?
- Разумеется, - северянка реагировала сухо и настороженно.
Пара штрихов и плотный, затертый до дыр томик ушёл под ответственность юной особы, с глухим шорохом опустился на стол читального зала. А дальше несколько самых пустых в жизни Эстер часов. Ей-Богу! Столь дрянную книгу ещё поискать стоило! Сотни страниц любовных терзаний и беспрестанных воспеваний неимоверно прекрасной героини; тысячи метафор, кое-как прикрывающих нагую пустоту и... Абсолютное отсутствие какого-либо действа.
... А если и было оно, то столь завуалированно, что распознать его так и не удалось...
Что занимательного отыскала Франческа в том романе? Те ли чувства, что были недоступны ей самой? Неловко было предположить.
Заветную цитату удалось сыскать на странице с самым запоминающимся номером "888" и самым неразборчивым текстом. Так или иначе, главный герой был при смерти, а значит, конец его причитаний, как и всего романа, наступал неизбежно. Феерия чувств! И Эстер с облегчением захлопнула книгу.
... Даст Бог, она навечно останется в таком состоянии...
Погода радовала, согревая солнцем душу. Эстер брела, еле волоча ноги, путалась в собственных размышлениях. На центральной площади города царила пустота и безлюдье, тело окутал лёгкий полусон и умиротворение, как вдруг раздался неожиданный восторженный возглас. Девушка с перепугу выронила книгу. И уж было потянулась за ней, но на глаза попалась толпа мальчишек, сбившихся в кучу на углу улицы. Роились, невесть что обсуждая, смеялись, собирали с земли мелкие кусочки булыжника, а потом... Поначалу Эстер даже не разобрала, но увидев в середине толпы мальчика с самодельной рогаткой, посмела предположить, что увлечены они стрельбою в воздух. Подняла голову, силясь разглядеть скрываемое синей тягой; еле уловила силуэт птицы, гордо восседающей на шпиле башни. И уже хотела пройти мимо, но тот самый мальчишка с рогаткой, промазав в очередной раз, попался под ноги.
- Можно быть, хоть чуточку поосторожней! - процедила, выдергивая край платья из-под чужих туфель. - Оставьте несчастную птицу в покое! Живодеры!
- Говоришь, ровно как и моя матушка! - выкрикнул кто-то, поднимая всеобщий гомон.
- И что же? - уже приготовилась к спору, но все тотчас вернулись к объекту "гонений".
Камни посыпались со всех сторон. К счастью, мимо. Стучали о стены, отскакивая в сторону, сыпались на голову. Но птица не улетала, сидела словно в онемении, глядя кругом незрячими глазами. Чуть отступив, Эстер пригляделась. То был на удивление большой ворон с взъерошенными, местами облезлыми крыльями, которыми он взмахивал всякий раз, когда новый камень пролетал совсем близко, задевал шпиль, отдаваясь дребезжанием.
- Да прекратите вы! - сорвалось с губ ненамеренно, но настойчиво. - Чем мешает он вам?! Что худого сделал?!
Ворон опустил глаза, посмотрел с какой-то особой человеческой осмысленностью.
... Неужто?..
Эстер дрогнула всем телом, попятилась.
- Ра-вен... - шёпотом, еле слышно, но птица расправила крылья, вспорхнула, будто тело её в один миг налилось лёгкостью.
Дети бросились врассыпную, смеясь и гогоча; северянка же застыла как вкопанная.
- Я уж думала, что больше никогда не свидимся. - Сдернула цепочку с шеи, вытянула руку вперёд. Ворон опустился на неё, впиваясь когтями в плоть. - Вот и настало время вернуть тебе то, что твоё по праву.
Перья вспыхнули, разлетелись в стороны, обращаясь в истинную свою форму; проступили трепетно любимые черты, и силуэт Равена восстал из копоти. Карие глаза в обрамлении редких длинных ресниц, острый вздернутый нос с еле заметной горбинкой, тонкие бледные губы, изогнутые в привычной полу-улыбке - прежний до малейших деталей, до блёклых веснушек и свежих шрамов. Эстер поспешно стянула с плеч накидку, молча впихнула ему в руки. Скрылась под грубой тканью алебастрово белая кожа, и Равен невольно поежился от холода, сильнее запахивая вязкие складки.
- Скажешь хоть что-нибудь? - произнесла она, не сводя с юноши глаз. - Я... Успела соскучиться. Даже. М? Не обнимешь?!
Ворон с раздражением усмехнулся.
- У меня ноги подкашиваются, и если ты готова дотащить меня до ближайшей таверны - пожалуйста - обнимай! Я весь твой!
____________
На просьбу расположить гостя в той же комнате, что и саму Эстер, монахиня отреагировала многозначительным взглядом, а столкнувшись с настойчивостью, не сдержала возмущения. И виделось в её глазах недовольство, свойственное исключительно женщинам. И лишь тем из них, кто не способен идти на уступки.
- За кого Вы меня держите?! - вспылила Эстер.
- За юную и легкомысленную особу, - ответ звучал оскорбительно.
- Да у меня и в мыслях ничего дурного не было!
- А кто же сказал, что не появится?!
Северянка скривилась.
- Благодарю за чуткость. Я, быть может, и нуждаюсь в Вашем покровительстве, но не настолько.
И всё же ничего дельного из спора не вышло. Равену милостиво одолжили одежду и поселили в самом дальнем углу дома; за ужином усадили во главе стола, придвинули единственную тарелку со свининой, на что он отреагировал сухим:
"Благодарствую. Мне действительно приятна ваша забота, но я не ем мяса", - поспешно пересел к Эстер.
- Не едите?! - Линда поморщилась в недоумении.
- Нет.
- Совсем-совсем?!
- Совсем-совсем.
- А стоило бы, - к разговору присоединилась миловидная служанка с подносом в руках; она всё суетилась подле стола. - Вы бледны, да и худы до костей.
- А Вас это тревожит? - в лице полное безразличие, правда, за ним беззвучно полыхал огонь обиды.
- Тревожит?! - та коротко усмехнулась. - Не больше, чем то позволительно. Как плохая погода за окном, как тоска в лицах прохожих, как потерявшаяся безделушка. Как-то так...
- Такие глупости не стоят беспокойства, как и не стою беспокойства я.
- Как знаете, - отодвинула стул, готовясь сесть напротив. - Быть может, чего-нибудь ещё?
- Вина. Не найдётся?
- Разве что... Для причащения, - служанка оторопела.
Все присутствующие вмиг оторвались от насущных дел, уставились на юношу.
- В Вашей привычке пить за ужином? - Линда отложила приборы, покосилась на матушку, вновь пристально поглядела на Равена.
- Ужин, завтрак, обед - не принципиально, - в голосе ни капли смущения, в лице всё то же гробовое спокойствие.
... Кто-то поперхнулся...
- В-вы... пьёте?
Равен с готовностью разинул рот, желая ответить "да", но Эстер вовремя пихнула его локтем в бок; ворон нервно рассмеялся, да так громко и звонко, что залу от самого пола до потолка охватило хриплое эхо.
- Шутка такая! - глухо произнёс, пытаясь отдышаться. - Вы бы только видели свои лица!
На этом ужин, подошёл к концу. И жители мирной обители степенно разбрелись кто куда.
Уже ночью, когда Эстер сидела в полудреме со злосчастной книгой в руках, Равен вновь дал знать о своём воистину дрянном существовании.
- Не спишь? - его силуэт замер в дверном проёме, орошаемый косыми лучами лунного света.
Сквозь него чётко выделялось лишь лицо, подернутое сетью глубоких теней, условно разделяющих его на две половины. Одну - ярко освещенную с белеющим провалом глаза, невероятно светлыми, практически бесконтурными губами; другую - иссиня-черную, с заостренными полосами скул и линии носа, тенями, огибающими лоб вдоль чернеющих волос и подбородка, медленно перетекающими в размытые контуры шеи и плеч. Один шаг, и Равен полностью сокрылся во мраке, рябью скользнул вдоль стен.
- Читаешь? - опустился рядом, подогнув под себя ногу.
- Как видишь, - звучало утомленно. - Освещение здесь, конечно, плохое, но возле окна хоть что-то, да видно.
- И, - ловко выхватил книгу, пытаясь разобрать надпись на обложке, - что же это? "Лира моих чувств"? Как же там было... "Мои чувства, словно сердце в склянке: всех видом своим забавят, но стоит звякнуть этой банке - все изумляться начинают".
- Не знаю, - она еле сдержала изумление, - я такую чушь на цитаты ещё не разбирала. Надеюсь, и не придётся.
-"Ваши слезы, мадам, - ложь. В них и капли честности нету. Вот сидишь ты, хоть сотню прольешь, а года всё катятся в лету", - но Равену, кажется, доставляло особое удовольствие вспоминать строчку за строчкой.
- Не думала, что ты читаешь такое, - она скривилась, выдергивая книгу из его рук.
-"Твой взгляд, словно иглы острый. Мне б ускользнуть от него как-нибудь. Но поздно. Я пойман. И вот мои розги! - В объятьях твоих мне сгорать и тонуть!", - с этими словами откинулся назад, демонстративно распластавшись на кровати, так что Эстер пришлось прислониться спиной к стене. - Я заучивал эти строки, когда отсылал "Лиру" брату. У нас есть традиция: я рисую иллюстрации, а он отгадывает к каким именно моментам они относятся.
- Ммм... Это... Очаровательно, я бы сказала.
- Трудно поддерживать отношения с человеком, когда вы находитесь далеко друг от друга. Мне думалось, с возрастом я привыкну, свыкнусь с этим фактом, но с каждым годом я всё больше тоскую по нему. - Устало закрыл глаза. - Это больно. Больно чувствовать, как рушиться связь с чуть ли не единственным близким человеком. К слову, - он встрепенулся, приподнялся на локтях, - ты так и не рассказала, что произошло. Скоро я смогу увидеться с Витнеем? Где он сейчас?
Эстер лишь пожала плечами, потупилась.
- Ты собираешься молчать?! Стряслось что-то серьёзное? Дай угадаю, вы опять повздорили? Он сказал чего-то лишнего, так ты не держи на него зла. Ты ведь знаешь, он без злобы. - Заулыбался во всю ширь. - Эй! Неужели, его чувства к Франческе столь непростительны?! Это его глупость, не твоя. Так и не бери на себя его проблемы... Я поговорю с ним, если хочешь... Эстер! Ты вообще слышишь меня?!
Та подняла на него глаза, тихо пробормотала:
- Не в этом дело.
- Хорошо. В чём? Или мне озвучивать варианты, а ты будешь говорить "да" - "нет"? М?
- Мне сейчас совсем не до шуток, если ты всё ещё не заметил. - Голос совсем стих. - Да. Мы действительно поссорились. И Витней отказался бежать. Я не раз пыталась уговорить его, но всё зря. Идти самой, пожалуй, плохая идея, и я решила не рисковать. Мы добрались до Открытых Мидорианских Земель, а там, как оказалось, нас уже ждали. Сама я выжила чудом. Теперь часто представляю, что было бы, если бы в тот момент я осталась в лагере. Расстреляли? Сожгли заживо? Самый ожидаемый исход. Ты спрашиваешь меня, где сейчас Витней. Так вот, - резко выдохнула, сдерживая нахлынувший поток слёз, - я и малейшего представления не имею. Здесь или на небесах, в плену или его тело догорает в лагерном костре - честно, мне и подумать страшно.
Равен молча смотрел на неё, не отводя взгляда. Брови его дрогнули, уголки губ, было, скользнули вверх, изогнулись в странной полу-улыбке.
- И после этого, кто-то посмеет сказать мне, что Всевышний существует?! Те люди слепы... Слепы от счастья. Должно быть, им никогда не приходилось страдать. - С горечью усмехнулся. - Это даже забавно, как судьба испытывает нас на прочность. Прогнемся мы под её тягой или останемся и впредь такими, будем упорствовать... А для чего?! Во имя новых испытаний?! Новой боли?! Мне мерзко даже мыслить об этом...
- Есть маленькая возможность выяснить, что сталось с Витнеем. - Эстер дёрнула его за рукав, обрывая поток гнева. - Франческа находится здесь на момент суда. Мне приходилось видеться с ней и... Она такую престраннейшую вещь сказала. Цитату из этой книги, если быть точнее. Я, быть может, даже смогу отыскать её. - Зашуршали меж пальцев страницы книги. - Вот!
Равен с минуту молча вчитывался в текст, сухо произнёс:
- И?
- Она явно хотела поговорить. Может, это какой-то шифр.
- Допустим. - Вновь перечитал страницу целиком. - И что мы имеем? Главный герой взывает к героине, моля о её помощи, признается в чувствах и клянётся, что будет ждать её вечность. Она отвечает взаимностью и предлагает встретиться следующим днём, дабы помочь ему сбежать из плена. Он соглашается и назначает встречу в то же время и в том же месте. - Озадаченно взирал на Эстер. - Как по мне, это имеет смысл лишь в том случае, если Франческа действительно надеется, что ты поможешь ей сбежать, что весьма-весьма странно. Впрочем, о Франческе здесь и речи быть не может; больше походит на почерк Франциска...
_____________
- Вы притворяетесь, - сквозь кромешную тишину неожиданное заключение Алроуза звучало странно.
Витней открыл глаза, в залитом солнцем небе еле различил силуэт Даймонда, с непривычки зажмурился.
- Вы вообще о чём? - попытался подняться на ноги, но с первого раза ничего не вышло.
- Всего-то оперирую голыми фактами. - Тот пожал плечами и отступился в сторону. - Вы не спите, а притворяетесь. Это легко понять по плотно сжатым векам, дрожащим от напряжения ресницам и стиснутым челюстям. Другое дело, что лежите Вы так уже около двух часов... Что это? Самовнушение?
- Я и малейшего понятия не имею, о чём Вы мне сейчас говорите.
... Земля, на удивление мягкая и теплая, не желала отпускать. Впрочем, Витней и не противился...
- Вы мне скажите, - собеседник резко наклонился, поднимая что-то с земли, - что здесь забыл украденный разбойниками меч?
Тот блестел полным своим обмундированием, переливался в лучах весеннего солнца драгоценными вставками ножен и точеной ручкой со сверкающим наконечником. Роскошь. Теперь юноше думалось, что явно излишняя.
- Поверьте, я и сам не раз задавался этим вопросом. - Распрямился, растягивая мышцы спины. - Я продал его - он вернулся; потерял - и вновь нашёл. Впрочем... Вам не должно быть до этого дела.
- Ошибаетесь, - улыбка Даймонда походила на волчий оскал: острая, до невероятности белая и до очевидности натянутая. - Очень даже занятно. Я вновь спрошу: откуда он у Вас?
- Нашёл.
- Хм... Вы так уверенно заявляете это. Я бы на Вашем месте усомнился. Судьба не разбрасывается такими подарками.
- И что с того? - в напряжении не мог лишний раз пошевелиться.
- А то, что Вы врёте, к примеру.
- Вру?!
- Да-да, Вы не ослышались. - Даймонд плавно шагнул ему навстречу. - Врёте. Мне начинает казаться, что это в Вашей привычке: врать - замалчивать, врать - замалчивать. То одно, то другое. Совесть, пожалуй, невыносимая вещь. Но у Вас её и нет.
- Это пустые слова! - Витней всплеснул руками.
- Тогда, - сдёрнул с меча ножны, демонстрируя серебристые буквы, бережно выведенные вдоль лезвия, - поглядите. Эти символы - инициалы на Древнем Ариэйтезианском. И принадлежат они верховному жрецу, жившему около сотни лет назад, - Арейну Алроузу. Он погиб в одном из сражений и был похоронен вместе со своим войском в местечке под названием Лунное Око, на границе Иллиды-на-Медалле и диких лесов. Думаю, Вам знакомо это место.
Витней молчал. Слова не шли, да и спорить сил больше не было.
- Разворовывать могилы - идти на крайнюю подлости. Это низко и не заслуживает и капли понимания. Ваша ложь неуместна. Ваше молчание, уж тем более. Вы ничего не хотите мне сказать? Ничего не идёт на ум?
- М? Разве что... - юноша мялся. - Оставьте его себе! Вы ведь этого добивались?!
... А в душе скреблась до тошноты омерзительная жалость к самому себе...
- Вот и славно. Думал, Вы станете упрямиться. - Улыбка растаяла без следа; то ли разочарование, то ли крайняя скука - юноша толком не разобрал.
- Упрямость - признак редкостной дури.
В глазах Даймонда вспыхнула ядовитая искра, свойственная исключительно ему одному и никому более.
- Вам её не занимать... - и было в этой фразе нечто, заставляющее всё существо Витнея вмиг стиснуться, поежиться от холодящего плоть предчувствия.