Пепел Наших Грёз

...

Нет ценности большей чем то, чего у тебя нет...

...

Тэлума больше нет.

Символ трех великих держав, достояние ни одного поколения многомиллионного народа, главная святыня, жемчужина в истории архитектуры. Теперь остались лишь руины.

То не сон, не дурное видение. Минутное осознание, впорхнувшее в разум диким страхом и недоумением.

- Мы были вынуждены временно покинуть мидорианскую часть Иллиды, - продолжала монахиня, смотря куда-то сквозь Эстер.

- Нам повезло, - в разговор вмешалась молоденькая служанка, - ещё во время захвата Тэлума мы гостили у отца Хьюгварда в Западной Ла-Джини. Боже! Вы бы видели эти просторы. Всё светло и зелено. Невозможно наглядеться! А здесь... Мы прибыли в Иллиду, как только смогли! Вы бы видели тот хаос, что творился на заседании совета! А город! Город! Такое запустенье и ужас, мне всё казалось, что мы вернулись во времена смуты. А потом... Потом... - её голос дрогнул. - Вы и представить себя не можете... Власть до последнего блюла их условия, но так не могло продолжаться вечно! Во время второго приступа эти чудовища пустили храм на воздух. Вы только подумайте, там всё ещё были люди! - она плакала навзрыд, но в тех слезах звучали наигранность и фальшь. - Все воспитанницы Элозианской Академии погибли, как одна!

- Не все... - Эстер невольно дрогнула, вспоминая день захвата храма.

- М? О чём Вы, милочка? - монахиня непонимающе уставилась на неё.

- Я... - северянка мялась. - Я была там... Тогда...

- Быть того не может! - служанка рассмеялась в недоумении, когда монахиня раздражённо прикрикнула на неё:

- Придержать бы тебе язык за зубами!

На том разговор был кончен, но смута на душе так и не улеглась. И Эстер всё представляла руины, некогда величественного здания, видевшегося ей во снах благим знамением.

Лазумийская часть Иллиды-на-Медалле выглядела не по погоде опрятно и по-столичному выдержанно. Песочные её тона перекликались с редкими вкраплениями гладко стриженной зелени и тонкими полосами иссиня-черных бассейнов траншей. Улицы полнились шумом и стрекотом, трещали по швам косые проспекты, прорастало меж домов раскидистое русло Медаллы.

Но Эстер чувствовала себя настолько выжатой и бессильной, что полное безразличие затмило всякое восхищение и трепет.

... Опостылело....

Она неторопливо брела в хвосте строя, с отчуждением во взгляде озиралась кругом. У центральной площади ненадолго замерла, наблюдая престранную картину: эдак десяток вооружённых до зубов гвардейцев толпой брели к зданию Совета. Средь них, окруженная плотной стеной, вышагивала незнакомка. Лицо и хрупкий силуэт её скрывал матовый алый плащ, тянущийся за ней длинным хвостом. Охрана то и дело "ненароком" наступала на него, забавя себя тем, как девушка неуклюже выворачивалась из-под их ног, спотыкалась, не смея требовать к себе и малейшего уважения.

... Она - пленная. И гроша не стоит...

На подходе к центральному входу шутка повторилась. На этот раз капюшон соскочил с плеч, обличая ранее скрытые черты. Золотые кудри рассыпались по плечам, подчёркивая безупречность белоснежной кожи, глаза сверкнули холодом и раздражением, их взгляд на секунду зацепился за силуэт Эстер.

То была Франческа. Без сомнений. Невозможно спутать или ошибиться.

Как вдруг:

- Эй! Ну Вы где?! Чего застыли?! - служанка возникла, кажется, из-под земли, потянула северянку за собой.

В тот момент в мысли закралась странная, но чрезвычайно навязчивая мысль: раз жива Франческа - жив и Витней, а найди она его, вместе смогут сыскать и Равена. А после... После волнение закрутилось в единую воронку, смешалось со свежим душистым воздухом.

Новый дом, временно распахнувший свои двери заблудшим душам, располагался под началом местного храма. Что-что, а это оставалось неизменным и извечно отягощающим фактом. Тусклые стены, выдержанный скупой интерьер, старая, прогнившая насквозь мебель. Эстер свезло разместиться в отдельной комнате, несуразно просторной с высокими потолками и одной полуразваленной кроватью - вот и вся роскошь. Служанка занесла ей постельное белье и сменную одежду, посоветовала обмыться с дороги.

- Меня Линдой звать, - проговорила она напоследок, уставившись на собеседницу круглыми тусклыми глазами, - а Вас?

- Эстер, - отозвалась та без всякого желания.

- Матушка очень волнуется и всё хочет узнать, что же с Вами приключилось...

- Знаю.

- Тогда, что ж молчите?

Ответа не последовало. Северянка отвернулась, медленно направилась в противоположный угол комнаты.

- Лучше... - обернулась вокруг себя, а в глазах мелькнула искра. - Расскажи ты мне.

- О чём же?

- О храме. Кто захватил его? И где находится сейчас?

- Отчаянные. Вам разве не известно? - Линда выглядела озадаченной.

- Мне думалось, что это лишь глупые домыслы.

- Отчаянные - пресквернейший народ. Впрочем, не их в этом вина. Их обвели вокруг пальца, заставили думать, что они действуют во имя всеобщего блага.

- Не соглашусь, - Эстер покачала головой, тут же одернула саму себя.

... Хм... Как быстро всё изменилось. Ещё пару недель назад она была по другую сторону диалога; думала и говорила иначе. Теперь, кажется, противоречила самой себе...

Линда же выразительно уставилась на неё, но объяснений ждать не стала.

- Недавно взяли в плен их предводителя - Даймонда Алроуза. Да простит меня Всевышний, но столь отвратительного... Язык не повернётся назвать его человеком... Демон, да и только!

- В плен? - Эстер дрогнула, вновь окрыленная надеждой.

- Да. Правда, ходит слух, что он сбежал. Стоит ли верить?! Не знаю.

- Пленили лишь его? Был ли кто ещё? - любопытство проклюнулось сквозь усталость.

- Хм... Трудно припомнить...

- Ну?

- Кажется, его фаворитка... Да-да! Точно! Её сейчас доставили в Лазумию. Будет решаться вопрос: ждёт ли её суд или заведомо отпустят на родину. Говорят, её держат здесь исключительно в целях шантажа господина Алроуза, но... кто знает... кто знает...

- Фаворитка... - проговорила в смятении. - Франческа, значит...

- А Вы знакомы с ней? - Линда просветлела.

- Можно сказать, что так.

- Немыслимая красавица, не правда ли?! А как умна! Как обаятельна! Даже завидно! И почему Всевышний так не мил ко мне?! - Протянула в задумчивости, оглядывая комнату, вздохнула. - Говорят, она совершенно не умеет держать себя. А сколько у неё поклонников?! Ах! Срам, да и только! Сам же Алроуз чрезвычайно постоянен. И лелеет её, и любит до умопомрачения. С другой же стороны, ходит слух, что он избивал её. Даже страшно подумать!

Эстер в ответ усмехнулась:

- Слухи - есть слухи. Грязь и не более.

- Ну Вы же не сможете опровергнуть факт того, что они родственники. Где-где, а в Ариэйтесе всё те же дикие порядки!

- Не мне ворошить их связи, не мне лезть в их семейное древо.

- Бедняжка! Он выкрал её из отчего дома, когда ей было четырнадцать. Боже! - Линда вновь вздохнула.

- Ты так рассуждаешь, будто чувства были не взаимны. - процедила северянка, всем своим видом демонстрируя усталость и безразличие.

- И всё же, знаете, - звучало мечтательно и восхищенно, - как бы ни было на самом деле, каким ужасным человеком господин Алроуз ни был бы... - Дыхание на секунду сорвалось. - Мне приходилось пару раз видеть его на публике. И знаете... Это было нечто воистину волшебное!

- Неужели?! - Эстер саркастически улыбнулась.

- Его черты, его движения, его взгляд - чаруют! Мне никогда не приходилось видеть лиц столь таинственных и отчужденных, при этом совершенно нескованных. Даймонд Алроуз - сама уверенность. Его выдержка, его осанка и походка, его голос - всё исполнено мужественностью. Он родовит (пусть и бастард). И это чувствуется.

- Что ж, - Эстер проследовала к двери размеренным шагом, - единственная истина, которую могу я подтвердить - он скверен. И не более того.

________________

Больше всего на свете Франческа не любила то, когда кто-либо не считался с ней, недооценивал её или во всем ставил ниже других. В пансионе такое происходило частенько, в кругу семьи - постоянно, а при Даймонде чувство вольности и самодостаточности будто воскресло. Но лишь при одном условии, блюсти которое на словах куда легче, чем на деле.

В течение двух лет совместной жизни он до боли кропотливо, по кирпичику возводил вокруг себя нерушимую стену, переступи которую или пожалуйся на словах - вмиг окажешься в немилости. Стены росли и росли, в один миг материализовались. Кабинет для Даймонда стал нерушимой крепостью, а дверь его - точкой во всяких спорах. Но то не тяготило Франческу. Она жила и дышала редкими часами, когда Алроуз был в духе и здравии, не давился собственным ядом и не травил всех кругом; когда приливы его ярости и ненависти убывали, уступая место опустошённости и безразличию; когда его несносная натура находила выход, ненадолго затихая.

... О! Те часы были прелестью!..

К Даймонду тянулось всё и вся, не жалея ободранных пальцев и зря потраченных сил; сам же он потерял интерес к жизни, ожидая когда же она повернётся к нему тылом, жаждая погрязнуть в пустоте и забытье. Он мыслил о смерти, но лишь на словах. В реальности запутался в собственных желаниях настолько, что мало различал реальность и порождения разума. Наверное, именно поэтому он ценил Франческу. Ценил за здравый рассудок и рассудительность, первым серьёзно и без иронии отнёсся к её размышлениям. Посвятил в работу, позволил себе положиться на кого-то, кроме себя самого.

... И зря. Франческа бездумно воспользовалась его доверием...

Они вместе жгли черновики его стихов, пили вино долгими вечерами, рассуждали о вере и политике, за глаза судили людей и их привычки. Тонкая дымка похмелья тушила всякое напряжение и осторожность; не от вина, а от любви она застилала мир вокруг. Да, Даймонд любил. По-своему, возможно не слишком красиво, порой чрезмерно жадно и навязчиво, но любил. А Франческа? Она принимала это как должное и пользовалась его беспомощностью.

Жестоко? Аморально? Цинично? - Вероятно.

Правда, она до последнего была уверена, что в момент подобных решений её истинное естество отделялось от тела, оставляя своего жалкого и мстительного двойника, - Франциска. То было странно осознавать; тяжело чувствовать себя нечто большим, чем беспомощной девушкой, брошенной на растерзание матушки-судьбы. Больно было ощущать, как смешивались истины, образовывая неясное месиво поступков и взглядов.

"Боль - есть высшее чувство достатка" - насмерть заученная фраза вмиг переменила некогда ясный смысл. Не своя боль. Чужая. И научись Франческа ценить её, питаться ею, мнимое счастье появилось бы и наяву. А пока... Пока оправдание самой себя, попытки скрыть раздробленность некогда цельного движения Отчаянных, сокрытие следов и истин. Но Даймонд слишком слеп и глух, слишком оторван от реальности, чтобы заметить трещину в некогда налаженной системе, понять, что его главенство стало нарицательным. Отнюдь не фактическим.

Да, более всего на свете Франческа не любила, когда её недооценивали, но... тогда, взятая под стражу и доставленная в лазумийскую часть столицы, она с готовностью натянула овечью шкуру, лишь бы вновь стать частью безликого стада. Вновь слабая, вновь в тени Даймонда, вновь жалкая. Но кто бы сумел разглядеть в перепуганной фаворитке безжалостного руководителя захватчиков Тэлума?! Того, во чьё имя погребены были десятки воспитанниц Элозианы и сотни неповинных жителей?! - Никто, так ведь?!

... И Франческа утешала себя этой мыслью...

- Подайте мне воды, - она стянула с плеч плащ, небрежно бросила его на кровать.

Стоящий у двери охранник, рослый кучерявый юноша, не шелохнулся, устало прикрыл глаза.

- Вы оглохли? Я сказала - воды!

Он испепелил её недовольным взглядом.

- Не в моих обязанностях, мисс, - звучало сухо, чётко и грубо.

- Тогда, будьте добры, оставьте меня! Я более не нуждаюсь в Вашей компании!

- Мне приказано было сопровождать Вас и находиться рядом с Вами круглосуточно, - с прежним холодом и безразличием.

Франческа недоверчиво захлопала глазами, процедила:

- Сущая глупость!

- Даже если и так, мисс.

С минуту она молча взирала на него, неуверенно пробормотала:

- Вы не из этих мест?

- С чего Вы взяли?

- Это "мисс"... - протянула с лёгким шипением. - У нас так не принято обращаться. Просто Франческа. Вот и всё. А Вы?

Она замерла в ожидании, но реакции не последовало. Охранник словно язык проглотил; мерно моргал, даже не глядя на неё.

- Эй! Мне по слову из Вас вытягивать?! Или изволите сами говорить?! - раздражение вскипало, обжигая тело изнутри.

- Я не обязан говорить с Вами. И иду на уступки. - Зелёные глаза сверкнули из-под теней длинных ресниц, тут же потухли.

- Не обязаны?! Ваша дерзость непростительна! А Ваше поведение в присутствии женщины..!

- Вы не женщина.

Франческа осеклась.

- Что Вы сказали?!

- Здесь Вы не женщина. Здесь Вы в качестве заключённого. И правительство смиловалось над Вами, выделив эти апартаменты на момент принятия решения по Вашему делу. И я Вам не компания. Отнюдь! Ну, уж если, недовольны Вы чем-то, то... - утомленность так и не спала с его лица. - Обращайтесь к моему начальству или напрямую в суд. Мне Ваши упрёки ни к чему.

- И всё же? Ваше имя?

Он тяжело вздохнул, встряхнув рыжей шевелюрой.

- Ну? Мне же надо как-то к Вам обращаться. - Она продолжала настаивать.

- Даниэль Оден, - произнес с явным одолжением.

- Даниэль, значит... Хм... Вот скажите мне, к чему такие широкие "жесты"? Я обезоружена, неагрессивна и... можно сказать... невиновна и чиста перед законом. Плюс к тому, мне некуда податься. И всё же ко мне приставляют охрану. Не странно ли это?

- Не мне судить о странности распоряжений.

- Неужели? - она наигранно рассмеялась. - А кому же?! Впрочем, не столь важно. Куда важнее, что не неси я опасности, так опасность угрожает мне. Верно?! От кого Вы оберегаете меня, Даниэль? - уставилась на него в оба глаза, силясь поймать хотя бы толику эмоции.

- И Вы действительно ждёте, что я скажу?

- Нет. Ничуть. Мне и без того ясно. - Потянулась, слыша, как хрустят кости. - Я здесь не для суда и не для правосудия. Виновна или нет, здесь дело даже не в моих грехах. Все мы до единого затаились в ожидании куда более крупной жертвы. Кто я в этой игре? Моя роль очевидна. Шантаж дело не хитрое, и я в нем не больше, чем приманка. Но... Что если мышь видит во мне не сыр, а мышеловку?

__________

- Вы веруете?

Франческа хмуро взирала на величественное здание храма, а тот, будто в ответ, склонив свои стены, глядел на неё. Даниэль держался чуть позади; вполне ясно расслышал вопрос.

- Верую, - порой его краткость поражала.

- Лжёте. - Она торжествующе улыбнулась. - Я заметила... Вы не насмехаетесь надо мною, не ставите ниже себя при первой же возможности, не унижаете и не злословите. Людям Вашей веры совсем несвойственна терпимость к таким, как я.

- Даже если и так, - проговорил с неохотой, - из каждого правила есть исключения.

- Даже если оно железно?

- Даже так.

- Что ж... - она вспорхнула вверх по ступеням, - Вы ведь составите мне компанию? Ах черт, простите... Совсем забыла, что Вы здесь не для того. Тогда... - поджала губу, подбирая подходящие слова. - Сопроводите меня?

- Разумеется, - впервые в лице Даниэля скользнула улыбка. Пусть и колкая.

Лазумийский храм во многом уступал Тэлуму. Но Франческа не ценила роскошь. Уничтожив достояние миллиона душ, она чувствовала себя на удивление легко и бесстрастно. Даже мысли о собственном благополучии короткими минутами освобождали отягощенный разум, уступая место размышлениям о насущном. Без цели потерялись всякие ориентиры, жарким пламенем потух смысл жизни. То был пик, вершина, достигнутая одним большим рывком; глоток свежего воздуха, вмиг захлестнувший легкие. И жизни дальше просто не существовало.

- Скажите, - произнесла, не поворачивая головы, - смогли бы Вы убить меня? Прямо сейчас. На этом месте.