глаВВа 2. ЛИЛОВАЯ СФЕРА
Ночью я не могла заснуть. Ворочалась с одного боку на другой, проматывая в памяти события прошедшего дня. Обрывки мыслей наводнили мой мозг и мешали погрузиться в объятия Морфея.
«Бек Заевич, Бек Заевич, Бек Заевич...» — крутилось в моей голове без остановки, будто бы я разучивала некое заклинание.
Бег Зайцев. Сознание полнилось дикими русаками. Они бегали туда-сюда, широко раскидывая свои пружинящие лапки и забавно шевеля длинными ушами.
Стайка серых пушистиков вольно летала по широкому полю, когда из ночного сумрака вновь появилось оно — темное, с огромными зубами. Щелк! И зайцы исчезли, поглощенные гигантскими челюстями.
Я вздрогнула и перевернулась на бок.
Звук, тот самый странный щелчок, услышанный во днем во дворе, не давал мне покоя уже несколько часов.
Что это было? Откуда взялся этот звук? Почему он так напугал хулиганов, что те тут же бросили свою добычу и ринулись бежать?
Со стороны это напоминало угрожающее клацанье собачьих зубов... Но ведь поблизости не находилось ни одной собаки. Тогда что же могло его издать?..
Ответов не было.
Я корила себя за то, что не догадалась открыть глаза немного раньше, и охватить происходящее собственным взором.
А еще мне было стыдно, за собственную неразумность.
Незнакомец из двора с алыми кленами мог оказаться кем угодно. Таким же бандитом, умалишенным, насильником или торговцем живым товаром. Открывать случайному знакомому подробности своей повседневной жизни — было крайне глупой и опасной затеей. Кто знал, какими последствиями это могло мне аукнуться, если бы Бек Заевич оказался не преподавателем...
Здесь я призадумалась.
А с чего я, собственно, решила, что Бек Заевич и вправду тот, за кого себя выдает?
По сути визитка — это всего лишь кусок картона. При желании на нем можно написать все что угодно. Любую должность. Любую компанию. С тем же успехом на карточке могло значиться «Генеральный директор покрышечного завода» или «Царь-бог всея Уганды».
Какова вероятность, что информация, указанная на визитке, являлась подлинной?
Да и логотип казался мне подозрительным.
Жук. Что это за отсылка такая? К чему?
«Никуда не пойду!» — подвела черту всем размышлениям я.
И тут же погрузилась в долгожданный сон.
***
Новый день не задался с самого утра.
Началось все с того, что я проспала. Мозг, измученный ночными дилеммами, долго отказывался включаться. Лишенный полноценного отдыха, он проигнорировал все до последнего будильники, и среагировл на звук лишь в тот момент, когда квартира содрогнулась от маминого хлопка дверью.
Собираться пришлось на бегу.
Впопыхах я умудрилась посадить на манжет блузки пятно от кофе, вляпаться носком в миску кошаччьего корма и даже не успела позавтракать.
Но зато успела заплести волосы.
Плетение двух ажурных французских кос давно стало моей ежедневной традицией. Я могла выйти в люди неумытая, в разных ботинках, или даже в дырявой кофте наизнанку. Но на голове моей непременно были аккуратные косы.
Когда-то давно мне заплетала их бабушка, приговаривая, что французская коса — это показатель собранности и элегантности. Ее слова крепко врезались в мозг, и мои пальцы принялись с усердием учиться хитрому сложению прядей. Уже к третьему классу я способна была заплести себя без посторонней помощи. А к седьмому — и вовсе сделать это вслепую. В старом городе знакомые издали примечали меня по двум темным косам. За множество лет они превратились в мою визитную карточку.
Стоило пальцам закерпить на волосах последнюю резинку, как я пулей вылетела за порог.
Разве что закинула еще перед уходом лазерную указку в сумку — на географии пошла тенденция давать ответы с места, подсвечивая нужную область настенной карты красной точкой. Особой тяги к этому меня не имелось, но, учитывая мое шаткое положение в обществе — не хотелось отбиваться от коллектива даже в такой мелочи.
***
На большой перемене ко мне подошла Нюша Панченко.
Я была в столовой и вяло ковыряла вилкой паровую котлету, когда она плавно опустилась на соседний стул, по левую сторону от меня. Подноса с едой у нее при себе не наблюдалось, из чего исходил вывод, что одноклассница пришла не затем, чтобы разделить со мной трапезу.
Нюша Панченко была правой рукой Бочкаревой. Сидела с ней за одной партой, сопровождала ее во всех проявлениях досуга, а еще могла доделывать за Вероникой заказные браслеты, когда у той случался дефицит времени или настроения.
Это была низенькая, почти прозрачная девушка с лицом маленькой старушки. Надень она платок с кофтой и сядь в кресло качалку — никто и не узнал бы ее истинного возраста.
— Приятного аппетита, — голос гостьи плавно и мелодично прозвучал на фоне столовского гула.
— Спасибо, — поблагодарила я, удивляясь, столь вежливому приветствию.
Нюша задумчиво провела пальцем по узорчатой каемочке моей тарелки.
— Знаешь, Карнова, Вероника не сердится за вчерашнее, — проговорила она, задерживая тонкий пальчик на изображении некого цветка. — Она простила тебе твою глупость и не держит на тебя зла.
— Правда? — обрадовалась я.
В тот момент мне почудилось, словно с моего сердца опали тяжелые оковы, больно сдавливающие его трепетное биение. Будто железный занавес, разделявший меня и школьный социум, рухнул, открывая передо свободу просторов...
— Конечно, — Нюша улыбнулась. — Она простила. Вот только... ее друзья — нет.
Вилка в моих руках настороженно замерла.
— Ты ведь и сама знаешь: Веронику здесь очень любят, — продолжила вещать Панченко, — Она многое сделала для этой школы, и эта школа готова за нее буквально порвать. Поэтому обидев Бочкареву, ты обидела всех, кому она дорога.
Железный занавес захлопнулся на своем прежнем месте, вновь возвращая все на круги своя.
— Сама Вероника простила тебя... Но тебя не смогут простить все те, кого задел твой поступок по отношению к ней, — голос Нюши сочувственно притих, — Слишком много людей разделило ее обиду. Ты затронула чувства куда большего количества человек, чем думаешь.
Моя рука невольно задрожала. Зубья вилки заелозили по котлете, испещряя ее уродливыми траншеями.
— Она рекомендует тебе сменить школу, — подвела черту одноклассница. — Исключительно потому, что так для тебя будет лучше. Оцени ситуацию трезво: те, кто любят Веронику, не дадут тебе здесь проходу. Ты всегда будешь для них плохим человеком.
Плохим. Человеком.
Вот кем меня сделали.
В горле застыл противный ком. Сказать хотелось многое, но в то же время и говорить было нечего.
— Бочкарева очень сочувствует твоей проблеме, правда, — рука Нюши ободряюще скользнула по моему плечу. — Она хочет для тебя только лучшего... Поэтому поменяй школу, и сможешь жить спокойно.
С этими словами Панченко меня покинула.
И мы снова остались вдвоем: я и котлета.
Аппетит пропал. После такого и кусок не лез в горло.
Глаза мои неотрывно уставились на недоеденный обед. Мир вокруг словно перестал существовать, растворившись в обликах чужих людей и гомоне их голосов. Где-то извне, за пределами моей печальной вселенной прозвенел звонок на урок. Но для меня время остановилось.
Нюша ушла. А вместе с ней — и последняя надежда на мою реабилитацию.
С минуту я гипнотизировала взглядом тарелку, а потом резко сорвалась с места и пошла прочь из столовой. С остекленевшими глазами я добрела до ближайшего туалета, юркнула в самую дальнюю его кабинку и разрыдалась.
Слезы хлынули в два ручья. Глаза распухли, а в голове все крутились Нюшины слова. Они, словно назойливые мухи, кружили в мозгу, не позволяя отвлечься от тщетности моего положения.
«Она рекомендует тебе сменить школу, — вторило невидимое эхо. — Те, кто любят Веронику, не дадут тебе здесь проходу».
Соленые капли застучали по кафельному полу.
Даже вчера, во время нападения, я испытывала меньше отрицательных эмоций, чем сейчас.
Нюша ясно дала понять: восстановить репутацию у меня не выйдет. Ситуация не улучшится. Придется и дальше страдать за чужой идиотизм.
В бессилии я опустилась на фаянсовый трон и обхватила голову руками.
Что дальше? Неужели мне так и суждено оставаться изгоем до самого выпуска?
Неужели в этом городе у меня так и выйдет нормальной жизни?..
«Свои люди рядом должны быть. Но не там, — вспыли в сознании слова Бека Заевича. — Не они тебе нужны».
Рука скользнула в карман рюкзака, в поисках бело-голубой визитки.
Может, все-таки попробовать?..
Хуже уже все равно уже не будет.
«Жду тебя к трем» — припомнилось мне, но я, если честно, готова была сорваться с места уже сейчас. Уйти с занятий мне помешали слова моего спасителя.
«Плохое это действие. Разрушительное. Тебя оно разрушало».
Я выдохнула. Как бы то ни было, Бек Заевич был прав. Сбегать снова нельзя. Мои проблемы это не решит, а вот принести новые — может.
Значит, оставалось только одно: утереть слезы и высидеть оставшиеся два урока.
***
Сказать оказалось проще, чем сделать.
Это были самые долгие два часа в моей жизни. Время тянулось, словно эспандер в руках тощего доходяги — медленно и мучительно.
Я вытерла слезы с глаз и умыла лицо в предбаннике, по максимуму очистив веки от расплывшейся туши. Только вот краснота, предательски выдающая мою недавнюю истерику, увы, так и осталась на месте.
Одноклассники теперь косились на меня особенно рьяно. В перешептываниях их отчетливо слышалась моя фамилия, но я старательно абстрагировалась от окружающей обстановки, направляя все свое внимание на учебу.
Наконец прозвенел звонок с последнего урока, и мои ноги стремительно ринулись к гардеробу. Одевалась я буквально на бегу. И хотя запас времени до назначенного часа у меня имелся, покинуть школу мне все же хотелось как можно быстрее.
Холодный ветер неприятно резанул по коже. Солнца сегодня на улице было гораздо меньше. Зато придорожная пыль гуляла намного выше. Порывистые вихри вздымали с травы золотистые листья и закручивали их в небывалых петлях. Вместе с листвой в воздух взлетали и обрывки автобусных билетов, все чаще попадающие в поле зрения по мере приближения к остановке.
В ожидании нужного троллейбуса мне пришлось простоять двадцать с лишним минут. Я уже готова была плюнуть на рисковую затею, и отправиться домой к коту, когда долгожданный рогач наконец-то показался на горизонте.
Продрогшая и с мелким мусором в волосах, я поспешно залезла в его плавно открывшиеся двери. Железный гигант поглотил меня своим нутром и неторопливо поплыл дальше по дороге.
Салон оказался практически пустым. Пара бабок с сумками-авоськами, да похрапывающий на самом переднем сидении дед — вот и все пассажиры.
Иного маршрута до нужного мне шоссе не ходило. Троллейбус ехал медленно, покачиваясь из стороны в сторону, словно железнодорожный вагончик. Наверное, прикрыть глаза, и попытаться вздремнуть, как тот дед, было бы лучшим решением в долгой дороге. Но, впервые исследуя этот маршрут, я побаивалась пропустить свою остановку. Поэтому, когда из динамика донеслось гнусавое: «Следующая остановка — «Прудовая»» — я буквально прилипла к дверям и не отходила от них до самого их долгожданного раскрытия.
Незнакомый район встретил меня еще более холодными ветрами. Зябкими и порывистыми, заставляющими кожу покрыться противными мурашками, а руки — запахнуть пальто как можно плотнее.
Удивительного в этом было мало — открытый со всех сторон проспект простирался вдоль огромного пруда. Его влага охлаждала воздух, накидывая пробегающим мимо ветрам степень-другую суровости.
Протяженность водоема была настолько большой, что с виду он напоминал полноценную реку. Но то был лишь обман зрения, и первая же открытая карта развенчивала данную иллюзию. Вода стояла на месте, лишенная всякого течения. Это была лишь длинная искусственно созданная лужа.
Здание «Восхода» находилось за остановкой. Точнее, в паре минут ходьбы от нее, практически у самого берега водоема. Это было вытянутое трехэтажное строение известкового цвета. С панорамными окнами на фасаде и декоративными колоннами, тянущимися между стекол до самой крыши.
На окнах игриво поблескивало солнце — здесь его было гораздо больше, нежели у моей школы. Яркие лучи падали с небес на траву и дорожки, освещая их своим светом. Правда, тепла его все равно не хватало на то, чтобы прогреть промозглые ветра — холодные веяния продолжали пробирать меня до самых костей.
Первым живым существом, увиденным мной впереди, оказалась маленькая кошка. Ее черная тонколапая фигурка вынырнула из-за колонн «Восхода» и грациозными танцующими шагами направилась в мою сторону. Стоило ей выйти из тени, как солнечные лучи заиграли на ее эбонитовой шерстке, придавая кошечке особенно лощенный вид.
«Домашняя» — отметила я, рассматривая чистый и явно ухоженный мех животного. А после и вовсе отметила на ее шее золотой бубенчик, окончательно подтверждающий мою догадку. Украшение висело на добротном кожаном шнурке и без малейшего вида грязи или потертости. Надевать такую вещь на бездомную зверушку вряд ли бы кто-то придумал.
Киса тем временем приблизилась, заинтересованно разглядывая непрошеную гостью. Взмахнула раз-другой своим длинным хвостом и села посреди дорожки, буравя меня выжидательным взглядом.
Я остановилась, пытаясь понять, чего могло понадобиться от меня животному. Еды с собой у меня не имелось. Мяты или кошачьих игрушек — тем более. Если только киса чудесным образом не учуяла на одежде запах моего кота: мало ли, весна...
Стоило данной мысли проскользнуть в моей голове, как кошка презрительно фыркнула. Точно бы обиделась на мои размышления. С особым недовольством та ударила по асфальту хвостом, а затем вскочила на лапы и была такова.
...Бек Заевич ждал меня у входной двери. Точнее, он показался из-за нее ровно в тот момент, когда расстояние между мной и здание сократилось до нескольки шагов.
— Вы словно знали, что я приду в эту минуту, — поразилась я.
Казах пожал плечами.
— Троллейбус ходит по расписанию.
Он был все в том же черном костюме с белыми лампасами, что и при первой нашей встрече. Только если вчера данное облачение пугало меня и наводило ужас, то теперь же оно казалось чем-то родным и привычным среди незнакомого окружения.
Нилтымбеков открыл передо мной тяжелую металлическую дверь и вежливым жестом пригласил войти вовнутрь.
— Пойдем, — проговорил он, заходя вслед за мной, — Тебя уже ждут.
— Ваши ученики? — оживилась я.
— Нет, — огорошил меня Зиятбек,. — Твой новый наставник.
Я едва не застыла на месте от удивления.
— Погодите, — язык мой даже стал немного заплетаться от столь неожиданного поворота, — Я думала, вы возьмете меня к себе...
Казах молча покачал головой.
— А к вам мне нельзя?..
— Нельзя, — отрезал Бек Заевич и загадочно добавил. — Нет в тебе воды.
После чего дополнил свои слова еще более странной фразой:
— А вот он — тот, кто тебе нужен.
Мы поднялись по лестнице на третий этаж и двинулись вдоль по длинному коридору.
Слева — бесконечной чередой тянулись панорамные окна. Справа — изредка встречались двери. Несмотря на большую протяженность помещения, дверей в нем оказалось не так уж и много.
За время нашей небольшой прогулки я насчитала всего три двери. Одну — темно-зеленую, украшенную затейливым витражным окном — совсем неподалеку от лестницы. Вторую — солидную дубовую, со множеством замков — приблизительно в центре коридора. И третью — из синего пластика — в самом конце. Судя по тому, что две из них мы уже миновали, путь наш лежал именно к последней.
Бек Заевич дернул на себя синюю дверь и проворно шагнул в чужие владения.
— Принимай! — громко крикнул он хозяину кабинета вместо приветствия.
Я юркнула в кабинет вслед за Зиятбеком и тотчас же застыла на месте, неуверенно топчась у порога. Взгляд сам собой опустился под ноги, в стеснении подняться выше. Щеки мои загорелись от внутреннего напряжения, а пальцы нервно заелозили по закинутой на плечо ручке рюкзака. В тот момент я была словно карапуз, которого маменька впервые в жизни привела в детский садик и отдает на растерзание чужой-страшной воспитательнице. Для полноты картины не хватало разве что схватиться за юбку своей «родительницы», да только брюки Бека Заевича не слишком-то подходили для этой цели.
До моих ушей долетел нарастающий шум шагов — размеренных и по-хозяйски спокойных. А затем ботинки приблизившегося к нам человека вошли в радиус моего обзора.
— Здравствуйте, — робко выпалила я и подняла глаза от пола.
Мужчина, представший передо мной, был словно вылеплен из серебра. Жесткие серебристые волосы, зачесанные назад, топорщились над затылком, точно птичьи перья. Холодные серые глаза взирали на нас из-за стекол в светлой металлической оправе.
Роста он был высокого, телосложения — худого, а лицо его было слишком молодо для той седины, что наблюдалась на его голове. Нос — длинный, с небольшой горбинкой от очков, выступал над впалыми щеками, а взгляд... Взгляд его создавал впечатление, будто ты стоишь под рентгеном, пока этот человек мерно расхаживает рядом, почитывая твое личное дело.
По телу невольно пробежали мурашки, и я спешно увела глаза в сторону, разрывая зрительный контакт
Кабинет оказался компьютерным классом. Большим светлым помещением, расположившим в себе несколько столов с компьютерами. За некоторыми из них уже сидели мои сверстники, усердно выстукивающие что-то на черных клавиатурах. Стоило нам показаться в дверях, как вопросительные взгляды учеников любопытно направились в нашу сторону.
Правда, в моей памяти на тот момент все они остались безликими тенями. Ибо центром внимания остался сам хозяин кабинета.
— Как зовут? — серые глаза мужчины остановились на моем лице.
— Желя... Анжела Карнова. — запинаясь, выпалили мои губы.
Мысли путались в голове, словно наушники в кармане. Даже собственное имя в тот момент показалось мне чем-то чужеродным и постыдным, будто это был лишь ярлык, небрежно приклеенный на мою сущность кем-то мимо проходящим.
Отчего-то я чувствовала себя как разведчик на дознании. Причем, уже раскрытый. Точно всю мою поднаготную уже изучили от А до Я, а текущий разговор — лишь формальность, припудренная правилами приличия.
— Анжела, значит...
Голос мужчины звучал холодно и отрывисто, из чего складывалось настойчивое впечатление, что знакомство наш совершенно его не радует. Более того — в какой-то мере тяготит.
— Анатолий Анатольевич Джехутинов, — представился он.
— Мы все зовем его Тото Анатольевич, — вклинился в процесс знакомства Бек Заевич, — А то «Анатолий Анатольевич» — масло масляное, пока выговоришь...
Акцент казаха вновь таинственно исчез из его речи, и в этот раз не заметить это было куда сложнее.
Джехутинов сурово сдвинул брови, одаривая коллегу самым что ни есть убийственным взглядом. «Это сейчас было лишним,» — говорил весь его вид.
Но вслух преподаватель произнес иное.
— Присаживайся, — слова его были обращены ко мне, — Посмотрим, на что ты годишься.
Я послушно опустилась за ближайший компьютерный стол. Хозяин кабинета склонился рядом, и принялся выполнять мышью неведомые мне операции.
Экран почернел и разделился на четыре окна.
— Что это? — робко поинтересовалась я.
— Среда для работы с трехмерной графикой, — рука рядом со ной пощелкала мышкой, набрала на клавиатуре какие-то цифры, и во всех четырех окнах появился небольшой фиолетовый шарик.
— Вот тебе задачка: в неком пространстве стоит однотонная лиловая сфера. Нужно повернуть ее на девяносто градусов по оси «Икс» от исходной точки. Так, чтобы она перевернулась, но стоять продолжила на своем же месте. Найди, как это сделать.
Задание заставило мои глаза ошарашенно округлиться.
— Но я ведь никогда не работала с этой программой.
— Как и все, впервые приходящие сюда, — кивнул Джехутинов, — Однако любое развитие начинается с поисков... Приступай. Интернета здесь, кстати, нет, так что возможности подглядеть у тебя не будет.
-А... — мысли судорожно заметались внутри головы, — Сколько у меня хотя бы времени на это задание?
— Десять минут, — с этими словами Тото Анатольевич меня покинул.
Я же сидела и отупелым взглядом мерила монитор. Понимания, как достичь желаемого результата, не было. Зато возмущения имелось в достатке: мои ноги едва шагнули через порог этого места, а с меня уже что-то требовали.
Где это видано, чтобы такие тонкости спрашивали до обучения?..
Да и вообще — зачем мне все это надо? Происходящее начинало немало раздражать.
Я искала способ решить свои проблемы, а вместо этого оказалась в каком-то... кружке? Мне что, было тринадцать, чтобы примыкать к подобному заведению? Все это казалось таким несуразным и детским.
Глаза мои еще раз обвели сидящих за соседними мониторами юнош, пытаясь определить их возраст. Но взгляд как назло снова цеплялся за серую фигуру, переместившуюся на время моего теста в преподавательское кресло. Его возраст у меня тоже не выходило определить. Молодое лицо со впалыми щеками и абсолютно седые волосы никак не хотели складываться в один пазл.
Но куда больше мне не хотелось складывать в пазл его загадку.
Вокруг не происходило ничего, но я почему-то чувствовала себя еще большей дурой, чем в момент унизительного обыска у Бочкаревой.
Может, поэтому такая история и случилась со мной? Что я была полной дурой? И на экран с лиловой сферой я пыталась не смотреть потому что не хотела ощущать себя от этого еще глупее?
Желание уйти нахлынуло волной. Оставаться здесь дальше не хотелось. Я отчетливо ощущала свою ошибку в том, что пришла сюда.
Выходило, мне незачем выполнять это задание. Правильнее будет сказать, что я не справилась, вежливо попрощаться уйти... Нет, от того, как я ее решу задачу, будет зависеть не только мое дальнейшее пребывание здесь, но и оценка моих умственных способностей. А падать в грязь лицом перед этим хмурым типом мне не хотелось.
Хорошо. Решаю загадку. Не падаю в грязь лицом. А потом вежливо прощаюсь и ухожу. Так и сделаю.
Пришлось браться за мышку, и начинать бороздить пространства неизведанной программы.
Время, отведенное на решение пролетело как миг. Первые пару минут я хаотично щелкала курсором по всевозможным значкам. Метод тыка быстро принес свои плоды — инструмент вращения был обнаружен.
Только вот проблема — повернуть сферу строго на девяносто градусов не получалось. Проклятая фигура прокручивалась от движения мышки то в большую, то в меньшую сторону. Градус-другой обязательно да портили результат, и табличка, отражающая координаты сферы в пространстве, предательски об этом сообщала.
Остальное время ушло на поиски способа выровнять нужное значение.
Решение нашлось неожиданно — устав от нескончаемых поисков, я в сердцах щелкнула по уже ненавистной кнопке. От ярости моя рука соскользнула, и вместо левой клавиши мыши, оказалась нажата правая.
На экране тотчас же возникло окно для ввода градуса поворота, и ликованию моему не было предела.
— Нашла? — Джехутинов возник рядом, с неподдельным интересом взирая на экран.
Я демонстративно ввела в окошке «90» и нажала «ОК».
Программа послушно выполнила предписанные действия.
— Здорово, — седая голова склонилась в кивке, — А теперь подожди-ка минутку.
Он куда-то ушел, и вскоре вернулся, неся с собой настольный глобус. Небольшой, высотой буквально с тетрадный лист. Глобус демонстративно был поставлен перед моим носом.
— Это зачем?.. — не поняла я, — Вы еще и географию преподаете?
Но Джехутинов проигнорировал мой вопрос.
— У нас имеется сфера, — Тото Анатольевич похлопал ладонью по голубом шару, — которую нам надо вращать... Поверни-ка ее на нужный угол.
Все еще не понимая сути происходящего, я провела рукой по глобусу, заставляя пластиковый шар крутануться на четверть оборота вокруг своей оси.
— Девяносто градусов, — пожала плечами я.
— Хорошо, — согласился преподаватель, — А что изменилось?
— В смысле? — не поняла я.
— Визуально, — кивок на глобус, — Что изменилось?
— Ну... — я ткнула в случайную точку шара, — Где-то здесь была Япония. А теперь Италия.
— Разумеется, — в голосе преподавателя мне отчего-то слышалась доля издевки, — Если это глобус. А если это однотонная сфера?
Мозг мой завис, начиная подозревать во всем происходящем какой-то подвох.
Джехутинов же нажал на глобусе какую-то кнопку, и тот проворно разделился на две половинки вдоль по экватору. Карта мира оказалась не нарисована на пластике, а напечатана на бумаге и вставлена вовнутрь прозрачных полушарий. Когда глобус раскрылся, бумажный шарик остался в нижней части. По крайней мере, до того момента как его не вынули и не положили на стол. После чего глобус, превратившийся в обычный прозрачный шар на ножке, снова был захлопнут.
— Поверни его на девяносто градусов теперь, — велел преподаватель.
Я повторила прежнее действие.
— Ну? — голос Джехутинова притих, — Что изменилось?
Я отупело смотрела на прозрачный шар, и понимала, что, наверное, он пуст, как и моя голова, раз в нее сейчас приходит всего один ответ...
— Ничего, — буркнула я и примолкла, ожидая, как в адрес моей сообразительности полетят крупные камни.
Однако Джехутинов вдруг возликовал.
— Вот именно. Потому что это сфера однотонная, и при ее повороте на совершенно любой угол, в пространстве не меняется ни-че-го. С тем же успехом ты могла ничего не делать, и показать мне то, что было в начале.
Настолько обманутой мне себя чувствовать еще не доводилось.
— Но вашим заданием было «перевернуть сферу», а не «доказать, что это бесполезно»! — возразила я.
— А для чего совершать действие, не несущее за собой никаких изменений? — Анатолия происходящее, кажется, развеселило, — Результата-то нет.
— За тем, что текст задания был именно таков?
Джехутинов снял с переносицы очки и задумчиво протер их рукавом джемпера.
— Интересно, — протянул он, полируя стекла вязанной материей, — То есть, ты готова выполнять мои команды, даже если смысл в них равен нулю?
Его серые глаза с ехидством окинули мое лицо.
— Как в армии? Приказы начальства не обсуждаются, м?
— Подождите, — воспротивилась я, — Вообще-то смысл в вашем задании присутствовал.
— Какой же?
— Вы сказали, «найди как» как перевернуть фигуру, а не «переверни». Так что, по сути, моей задачей был поиск способа, а не само вращение.
Тото Анатольевич вздохнул.
— Ладно, — это «ладно» заставило меня вздрогнуть, ибо произнесено данное слово было без малейшего согласия в голосе.
Скорее, с утомлением. Или с желанием отделаться. Словом, с охотой завершить разговор, но никак не с разделением моей точки зрения.
Приятного в этом было мало.
— Подожди в коридоре, — очки Джехутинова вернулись на свое законное место. — Нам с господином Нилтымбековым нужно кое-что обсудить...