Песнь забвения

Я стоял между ними, словно проклятый миротворец.
Ривер молчал, но его глаза пылали так, что я почти слышал треск костра внутри. Сжатые кулаки, едва слышные выдохи сквозь зубы. Ещё мгновение назад он был готов броситься на Джинджер, а теперь лишь сверлил её взглядом, словно силой мысли мог сжечь её дотла.

А Джи... Она тяжело дышала, грудь поднималась и опускалась, словно поднимая невидимую тяжесть. С лица будто слезла чужая маска — и перед нами предстал не сияющий, чужой образ, а полненькая рыжеволосая девчонка в нелепой пёстрой одежде, с кудрями, выбившимися из-под очков. Она торопливо поправила их дрожащей рукой, будто этим жестом пыталась удержать себя вместе, не рассыпаться на куски.

А я... чёрт, я не знал, что делать. Я всегда всё делаю неправильно. Сколько раз я уже доказал это самому себе?

Тишину прорезал её голос. Хриплый, срывающийся, но такой искренний, что сердце сжалось:
— Я... я не знала... не знала, что вы охотники. Клянусь, не хотела причинять вам боль.

Ривер дернулся, будто хотел выкрикнуть что-то, но лишь скрипнул зубами, выжигая своими почти алыми глазами дыру в Джинджер.

Джинджер перевела дыхание, опустила взгляд, не в силах смотреть в глаза Ривера:
— Мы... мой народ... Тайрины. Мы не воюем. Мы храним лес, тишину и мудрость. Мы... мы просто не умеем иначе. Я никак бы не смогла вам навредить, даже если бы хотела.

Я слушал и ощущал, как во мне пробуждается что-то чужое. Тайрины. Хранители. Слишком много совпадений. Феи, которых я видел. Голоса. Отражение в озере. Всё то, что я пытался списать на галлюцинации, на болезнь... И вот она стоит передо мной, настоящая. И говорит так, что я верю. Сам не понимая во что.

— Мы должны рассказать родителям, — резко сказал Ривер. Голос дрожал, но злости в нём было больше, чем страха. — Мы обязаны!

Я замер. Чёрт. Я должен был кивнуть, поддержать брата, согласиться. Если сейчас позвоню Селин или Натану — Джи точно куда-то увезут. Она просто исчезнет. Я больше её не увижу. Я читал про то, как охотники разбирались с существами, и не верю, что её повезут на какой-то райский курорт... Но если я промолчу — подставлю всех нас. Опять. Однако слова вырвались сами, словно чужие:

— Нет. Не надо.

Ривер вскинул на меня глаза, как будто я ударил его снова. Ком скопился у гланд.

— Ты с ума сошёл?! — он почти заорал, но что-то словно застряло в горле, и крик превратился в хрип. — Она... она чудовище, Эл! Чудовище!

Я не смог объяснить. И не хотел. Рядом с Джи мне впервые за долгое время было спокойно. Как будто всё вокруг сложилось в цельную картину, и я сам стал её частью. Стал частью нового мира.

— Пожалуйста, прошу... Не делай этого. — Я сам не ожидал, насколько жалобно это прозвучало.

Джинджер некоторое время молчала, ожидая, что будет дальше. А потом, тихо, почти шёпотом:
— Если решите убить меня... я приму это.

Я резко выдохнул, словно получил удар. Ривер моргнул, сбитый с толку. И в ту же секунду феи вспорхнули в воздух. Одна присела мне на плечо, так, что я будто слышал каждый взмах её крошечных крыльев. Другие две — крошечные светящиеся искры, трепетавшие, как пламя свечи на ветру. Они окружили Джинджер, кружась вокруг неё, шепча что-то, а затем снова — вокруг меня.

— Не убивай её... — слышался шёпот одновременно в нескольких местах. — Она наша. Она последняя...

Малышка, сидевшая у меня на плече, казалась ещё меньше своих сородичей. Видимо, она была младшей.
— Добрый голубоглазка, — сказала она. — Ты же видишь нас. Ты не можешь предать наше доверие. Мы знаем этот дух. Ты не позволишь никому навредить, ты против насилия.

Я отрицательно покачал головой. В каком бы состоянии я ни был, я никогда не желал смерти ни одному существу, которое видел. Я просто мечтал перестать видеть, выколоть глаза или погрузиться в полную слепоту. Мне казалось, что я виноват во всём, но я не мог позволить, чтобы кто-то пострадал из-за меня. Щёлкнуло что-то внутри. Я перестал думать о болезни или бреде. Я просто... поверил. Поверил всему, что вижу, слышу и чувствую. Эти маленькие существа были словно богом, который появился в нужный момент и протянул руку помощи.

Ривер смотрел на меня так, словно видел впервые. Его глаза смягчились, дыхание замедлилось. И в этот момент я понял: больше не было страха, только тишина, сплетённая с удивлением, доверием и лёгкой, почти невесомой надеждой...

— Ты точно ёбнулся, — выдохнул Ривер. Голос дрожал, но теперь не от злости, а от страха. Он шагнул ко мне и схватил за рукав. — Эл, очнись. Ты понимаешь, на что мы идём? Она... она чудовище! А если ты ошибаешься?! Ты понимаешь, что родители... нет, совет может сделать с нами?!

Я сглотнул, слова застряли в горле. Внутри всё рвалось наружу: паника, желание спрятаться, желание кричать. Но я заставил себя смотреть брату в глаза.
— Я не знаю ни о каком совете... Но если это так, то тогда я виноват, — сказал я, чувствуя, как срывается голос. — Только я. Но я не дам ей умереть. Никому не позволю.

Ривер замер, а в моих глазах предательски защипали слезы, прямо как и в его — он не позволял себе их, но я видел, ведь тоже это чувствовал. Брат хотел защитить меня. Защитить нас. И именно поэтому он был готов поспособствовать её смерти.

— Ты всегда... — он закусил губу, сжал кулаки. — Ты понимаешь, что сейчас выбираешь сторону тех, кто может тебя уничтожить.

— Нет, — покачал я головой. — Я впервые выбираю то, что чувствую правильным. Рив... Впервые я прошу тебя о чём-то так отчаянно... прошу, не позволь ей умереть.

Меж нами повисла пауза, долгий спор без слов. Мы стояли друг против друга, пока воздух не стал густым, липким, словно растворённым ядом. В конце концов Ривер выдохнул и отвёл взгляд.

— Ладно, — проговорил он глухо. — Но при одном условии. Единственном. Между нами не может быть больше ни одной тайны. Ни одной.

Он показал пальцами сначала на себя, потом на меня. В его глазах читалась серьёзность намерений и готовность идти на всё ради меня. Лишь бы я чувствовал себя в безопасности. А я кивнул сразу, не думая. И только потом, внутри, осознал: я уже нарушаю это условие. И буду нарушать снова до бесконечности, я не могу иначе. Но если это единственный способ удержать брата рядом, успокоить... то пусть будет так.

— Я... — Джинджер подняла глаза. В них не было ни страха, ни гордости. Только усталость. — Есть один способ закрепить и ваше, и моё обещание никогда не вредить вам.

Мы с Ривером переглянулись. Он прищурился:
— Что за способ?

— Контракт верного слова, — сказала она так спокойно, будто речь шла о расписывании в школьном журнале. Она подошла к стеллажу с барахлом в углу и достала старую книгу — Древняя традиция Тайринов. Если подпишем вместе — всё, что обещаем, будет скреплено силой.

— Силой? Какая сила? — я не мог вообразить, что магические контракты существуют на самом деле. Я ощутил кислый привкус во рту, понимая, что если это так, то врать не получится.

— Магия клятв, — объяснила Джинджер. — Она действует на всех участников. Любое нарушение обещания... будет ощущаться как удар по душе. Слово становится частью тебя. И никто не сможет обмануть контракт: если нарушишь — почувствуешь боль и сожаление сильнее всего, что испытывал раньше. Феи будут свидетелями и хранителями.

Феи за её плечом зашевелились, словно подтверждая. Маленькие огоньки струились к нам, и я почувствовал, как в груди сжалось что-то — смесь ожидания, страха и предвкушения.

— И если кто-то попытается нарушить его неумышленно? — спросил Ривер, нахмурившись.

— Даже тогда контракт найдёт способ напомнить, — ответила Джи. — Словно невидимая нить связывает нас с обещанным. И сила работает не только на нас, но и защищает нас, пока мы держим слово.

Джинджер нашла лист бумаги — вырванный из какой-то тетради. Она первая нацарапала несколько строк: «Обязуемся хранить обещание, данное здесь, до конца жизни, никогда не вредить друг другу и сотрудничать, защищая контрактников». Почерк был кривой, но слова резали сердце, будто лезвием. Она поставила закорючку и передала ручку мне. Я быстро начертил что-то подобное на подпись и потом передал Риверу — ручка скрипела в его руках, каждая линия давалась с трудом, словно подписывал смертный приговор. Когда все три подписи красовались на странном обрубке, Джи достала маленькую серебряную иголку.

— Теперь необходима капля крови, — сказала она.

Ривер выругался:
— Да пошла ты!.. Кровь охотника — это не то, что можно раздавать направо и налево!

Но я первым протянул палец, хотя больше всех хотел бы нарушить клятву о тайнах. Игла кольнула кожу, я сжал зубы, и алая капля упала на бумагу. Потом Джинджер, потом Ривер — со злостью, будто хотел проломить себе палец вместе с этим договором. Но он сделал это ради меня, и я понимал, что мне стоит постараться не лгать.

Лист засветился мягким светом. Не огнём, а словно изнутри его прожгла сама луна. Феи слетелись и коснулись бумаги крошечными ладошками, окутывая её лёгким сиянием. Бумага продолжала мягко светиться, когда воздух наполнился тихим звоном.

Одна из фей снова приземлилась ко мне на плечо, словно это всегда было её место. Её волосы рассыпались по крошечному телу, были белоснежными, а глаза горели зелёным светом. От неё исходило мягкое зеленоватое сияние, нежное и успокаивающее, словно сам лес тонул в лучах утреннего солнца.

— Меня зовут Лили, — её голосок был тонкий и журчащий, словно ручеёк в тёмном лесу.

— А меня Элиас, — я улыбнулся и погладил её пальцем по голове.

— Господи... — Ривер отшатнулся, будто получил пощёчину. Его глаза метались от одной феи к другой и остановились на беловолосой у меня на плече. — Ты... ты её видишь? Она... она сидит прямо на тебе!

Фея повернулась к нему и показала язык. Ривер осматривал каждую фею, постоянно протирая глаза, словно не веря в увиденное.

— Они настоящие... — голос Ривера почти сорвался. — Настоящие... всё это время они были здесь?!

Я лишь пожал плечами, сам особо не догоняя, что мы видим и почему.

Джинджер тихо сказала:
— Феи всегда рядом, однако далеко не каждый может их увидеть. Мой вид, как я уже говорила, зовётся хранителями леса, и из-за тесной связи каждый может видеть их. Другим существам, людям, а тем более охотникам — они не показываются.

— В смысле «тем более»? — Ривер снова напрягся. — Наоборот, феи вроде не должны показываться монстрам! — Он судорожно втянул воздух и сжал кулаки так, что пальцы побелели. До меня быстро дошло, что всё, что написано в книгах, — это взгляд лишь одной стороны: людей, охотников. Для существ мы совсем другие.

Я вспомнил, что договор, который мы подписали на крови, связывает нас магией контракта, из-за которой мы не можем утаить что-то друг от друга.

— Знаете... я могу понять тебя сейчас, Ривер, — сказал я. — Для вас охотники — герои. Но для нас... всегда были палачами. Вы приходили ночью с железом. А мы прятались, пытались говорить... А вас учили видеть в нас только чудовищ. Этому противостоянию уже сотни лет. Но ты не можешь верить только тому, что говорят другие охотники. Время прошло, когда нужно было верить только старшим. Тем более сейчас ты можешь услышать совсем другую сторону, пусть она и идёт поперёк того, к чему ты привык.

— Хватит! — наконец сорвался Ривер. Голос с треском прорезал воздух, он шагнул вперёд, почти в упор к Джи. — Ты несёшь чушь. Вы... твои... вы убивали людей! Вы крали детей, пили кровь, творили проклятия! Именно поэтому существуют охотники! Чтобы вас остановить! — Он дышал тяжело, будто сам готов был броситься в драку.

Джинджер не отступила.
— Это то, чему вас учили, — её голос был низким, ровным, но в нём дрожала боль. — Я слышала эти сказки. Я видела, как вы рисовали нас с клыками и когтями, убивающими всех и вся. Но это были не мы, не Тайрины. Это был лишь ваш страх.

Лили на моём плече прижалась крепче, словно защищала.
— Ли... знает, — прошептала она. — Люди боятся и режут, но не все плохие, как и существа.

— Мы не крали детей, — продолжила Джи. — Мы не пили кровь. Мой народ пытался жить. Сажать леса, лечить раненых зверей, хранить гармонию и помогать всем. А охотники... — она на секунду сжала кулаки, и в её глазах мелькнула злость, которую я раньше не видел. — Охотники приходили и сжигали всё. Потому что иначе они теряли свои легенды. Героям всегда нужны чудовища.

— Я тоже видела, как приходили люди с копьями и отрезали Тайринам рога, а потом хвастались, что рога старейшины принесут им удачу, — заговорила маленькая красноволосая фея, подлетая меж Ривером и Джинджер.

Ривер замотал головой, будто хотел вытряхнуть эти слова из ушей.
— Нет. Нет, это ложь! Такого не может быть! Охотники защищают людей! Мы защищаем семью!

Я смотрел на него и ощущал, как под кожей шевелится что-то острое. «А если всё наоборот?..» — вопрос царапал меня изнутри.

Джинджер шагнула ближе, почти вплотную.
— Может, ты защищаешь семью. Но знаешь, как это выглядело для нас? Когда вы врывались в лес с огнём? Это были не герои. Это были палачи. Мой народ почти исчез только из-за того, что вы придумали, будто наши конечности принесут вам что-то светлое. А мы не как никсы или альпы, мы не могли идти на войну войной, побег был единственным способом выжить.

Ривер отшатнулся, и в его глазах мелькнула трещина, что я видел в зеркале слишком часто — сомнение, разрушение иллюзий, страх потерять опору.

Джинджер шагнула назад, постепенно успокаиваясь. Тишина заполнила сад, листья шептали под лёгким ветром. Лили тихо шевелила крыльями у меня на плече, Ру кружила рядом, а темноволосая феечка осторожно обнимала Джинджер за плечо. Ривер всё ещё стоял, будто парализованный, глаза расширены от услышанного. Он не мог отвернуться, не мог оспорить правду, которая для нас была очевидна.

Я тихо вздохнул, прижимая фею к себе: «Это правда. Всё именно так».

Сад медленно погружался в мягкий вечерний сумрак. Только теперь я понял, что нужно уходить домой, чтобы переварить всё — не только мне, но и остальным тоже. Для меня это была первая осознанная встреча с существом, новая сторона медали. Для Ривера — столкновение с правдой, противоречащей его привычному миру. А для Джинджер — встреча с теми, предки которых убивали её семью. Всем нам нужно время.

Вернувшись домой, я тихо закрыл за собой дверь. Комната встретила меня привычным полумраком. Я сразу зажёг лампу на письменном столе, вытащил из рюкзака дневник и поставил его на стол. Мягкий свет лампы окутал страницы, словно приглашая меня начать. В голове всё ещё звучали слова Джинджер, шок Ривера, лёгкий шелест фей в саду. Лили всё ещё сидела у меня на плече, я ощущал её едва заметное трепетание крыльев. Маленькая лесная фея решила остаться со мной, а две другие — остались защищать Джинджер, словно маленькие существа могли что-то изменить. Но именно это успокаивало: у Джинджер был собеседник, который поможет ей пережить всё.

Лили решила осмотреть мою комнату. Я вспомнил, как в детстве делал домики для фей — каждая деталь была тщательно продумана. Сейчас детские навыки строительства оказались очень кстати, но сил уже не было, поэтому мы с ней нашли мой старый шарф в шкафу и разрезали его, сделав для неё мягкую кровать, пусть и не особо уютную и красивую. Лили летала по комнате, осматривая новое место, придумывая, чем его украсить.

— Комната такая пустая... — пробормотала она. — У Джи куча всего находится везде, всегда с сестрами находили что-то новенькое.

— Я обещаю завтра выбраться и найти всё, что тебе захочется. Сейчас прости, что придётся спать на моём шарфу.

— Мне нравится план. Сестренки никогда не давали мне обустраивать что-то, говорили, что у меня плохой вкус, — Лили надулась, как ребёнок , её крохотные ручки нежно коснулись моего уха. — Нам пора спать, день был трудным.

— Я лягу, но мне надо дописать кое-что сначала, — усевшись поудобнее за стол и взяв ручку, я погладил Лили по голове. Она улеглась на своё недоделанное местечко на полке и задремала. Её свет стал мягче, спокойнее.

Я же начал исписывать пустые страницы. Слово «Джинджер» само собой вырвалось. Потом события: признание о тайне Тайринов, спор с Ривером, его шок, контракт, феи. Я старался записывать всё так, чтобы потом понять: это было реально, а не игра воображения. Пальцы дрожали, но я продолжал. Странное чувство заполняло меня: смесь восторга и тревоги. Опасность была реальна, и всё, что я видел, могло навредить нам. Но впервые я почувствовал цель.

Этот дневник стал не отчётом для взрослых. Он стал моей картой, моим путём через мир, который теперь раскрывался передо мной таким, какой он есть.

Я клевал носом прямо над дневником, ручка всё ещё сжата в руке, страницы ещё пахли свежей тушью, но я не смог побороть внутреннюю усталость и проиграл сну, отрубившись прямо на дневнике.

Мне снились яркие деревни, солнечные луга, существа, смеющиеся и играющие среди лесов вместе с людьми. Всё было живым, тёплым, почти знакомым.

Но вдруг картина оборвалась. Я оказался на холме. Передо мной стояло мёртвое чёрное дерево, словно залитое смолой. Ветки свисали, как когти, а вокруг царила гнетущая тишина, сдавливающая грудь. У корней я увидел ребёнка в пелёнках, залитого кровью. Рядом лежал кинжал, на дереве — отпечаток окровавленной руки. Я не испытывал страха, но боль была мучительной, будто предательство коснулось меня лично, прямо под сердцем. В голове раздался тихий голос, холодный и одновременно мягкий:

— Ты делаешь всё правильно.

Сон рассеялся в руках, и я проснулся, вскакивая со стула. Дыхание было тяжёлым, сердце колотилось. Пот стекал по лбу, а на дневнике были подтеки. Горечь во рту не уходила — словно сама сцена приклеилась внутри меня.

Я тут же схватил ручку и начал зарисовывать всё, что увидел: дерево, младенца, кинжал, отпечатки. Линии дрожали, но я старался запечатлеть каждую деталь, каждую эмоцию, чтобы не забыть.

Я подписал рисунок:
«Ребёнок Кровавого Дерева. Что я делаю правильно?»

Странно, но вместе с ужасом во мне поселилось ощущение цели — понять себя и этот голос. Ведь просто сном или игрой воображения это нельзя было назвать, всё было слишком реально, и я это чувствовал. Я готов принять нынешнюю жизнь.