Глава 3:Предел боли
Где-то в другой части дома тикают часы, но здесь, в гостиной, слишком тихо. Ни капли дождя, ни ветра, даже чай в чашке у Ривера давно остыл.
Я сижу на краю дивана, будто на грани чего-то большего, чем просто разговор. Ткань под ладонью — жёсткая, шершаво-колючая. Неуютная. Как весь этот вечер.
Большая гостиная сейчас кажется тесной. Свет из окна — тусклый, уличный, он вырезает из темноты фигуры, будто тени на подмостках. Напротив меня, в кресле, сидит Селин. Между нами — низкий столик, заваленный книгами. Старинными, потёртыми. Некоторые — без названий. Другие — с золотыми буквами на языке, который я никогда не видел.
Ривер устроился на полу у кресла, спиной к его ножке, с поджатыми ногами. Он молчит, глядит в сторону, будто ожидает удара, и его пальцы скованы в замок.
Натан стоит у окна. Опирается плечом о стену, в руке щёлкает старой зажигалкой. Раз — пауза. Щёлк — и снова тишина.
А Селин... молчит. Дольше всех. Она будто бы собирается с силами, словно каждое слово требует вздоха заранее. Её тонкие пальцы перебирают корешки книг, не открывая ни одной. Просто касаются — будто так легче удержаться на плаву.
Наконец она поднимает глаза и говорит ровно, заранее выбрав тон:
— Мы долго ждали, когда придёт момент. Ждали, потому что не хотели навязать тебе... чужую истину. Но ты уже прошёл точку, когда это можно игнорировать.
Я молчу. Смотрю на Ривера — он сжал руки сильнее, но не поднимает взгляда. Только плечи выдают напряжение.
Селин продолжает чуть мягче:
— То, что ты видишь, Элиас... Это не болезнь. Не побочный эффект. И точно не наказание.
Что-то внутри ёкает. Будто что-то дрогнуло, приоткрылось.
— А что? — спрашиваю хрипло.
— Это дар, — говорит Натан. Спокойно, без нажима. — Опасный. Редкий. Древний. То, что ты видишь — это не искажение. Это правда.
Я почти смеюсь, но смеха не выходит.
— Правда? Вы хотите сказать, что вот эти рожи, эти... твари, которых я видел — они настоящие?
Ривер резко поднимает глаза, начиная словно оправдываться:
— Я тоже их видел. Слышал. Когда был младше. Я думал, ты тоже знал, что это...
Он опускает голову. Он выглядел так, словно у него забрали право говорить.
— Нас называют Видящими, — спокойно вставляет Селин. Она наконец раскрывает одну из книг. Пожелтевшая страница — рисунок: человек с копьём против твари с вывернутым лицом. Подпись: Venator.
— Видеть — только часть, — она смотрит мне в глаза. — Но с этим зрением приходит право... и риск. Потому что те, кого ты видишь, часто не хотят быть увиденными.
Я шепчу, почти не веря:
— Охотник?
Натан кивает:
— Не потому что должен убивать. А потому что видишь. И не можешь закрыть глаза.
Селин кладёт книгу на стол, и в её движении что-то ломается. Она замолкает — не в жесте уверенности, а будто сдерживала слова слишком долго и больше не может держать.
— Мы... — её голос дрогнул. — Мы не молчали из жестокости. Не потому, что хотели спрятать от тебя правду.
Она подняла на меня взгляд — в нём не было тайны, только усталость и боль.
— Мы не знали, как сказать. Когда. А потом... всё уже началось. Механизм запустился.
Ничего во мне не шевелилось, словно даже сердце перестало биться.
— Мы боялись, что если скажем, то ты сломаешься, — призналась она. — Эта история, эти знания... могут свести с ума. Мы видели, как ты борешься. Видели, как путаешь реальность и то, что приходит к тебе. Мы не знали, выдержишь ли ты. То, что тебе досталось, было сильнее того, о чём мы знали.
Она перевела дыхание, и страницы книги шелестнули, будто сами выдохнули вместе с ней.
— Я правда не знала. Никто, кроме твоего отца, не знал, что дар пробудился. Он... пытался скрыть это. Сначала от меня. Потом — от всех. Думал, если притвориться, что ничего не происходит, если заглушить, спрятать — всё исчезнет.
Я морщусь. Конечно, он же никогда ничего не говорил, только орал.
— Он боялся, Элиас, — вмешался Натан, шагнув ближе. — Не за себя. За вас обоих. Он понимал, что если правда выйдет наружу, ты не сможешь жить, как раньше. А он не знал, как тебя защитить, если это всё вскроется и они узнают, что появился новый охотник.
Селин кивнула:
— У него не было дара. Никогда. Он знал о нём из архивов, из уст нашего отца. Хранил знания как мог. Но дар прошёл мимо него. А у тебя он проявился. Я поняла это слишком поздно. Незадолго до твоего пятнадцатилетия. Тогда он позвонил мне и признался во всём, мы с ним тогда сильно поругались... Я сказала, что заберу тебя. Подготовлю всё — переезд, школу, врачей, дом... Всё, чтоб защитить и спасти тебя от самого себя.
Её голос почти сорвался.
— Мы не хотели терять тебя, Элиас. Но ещё больше — не хотели, чтобы ты потерял себя.
Я долго смотрел на них.
Ни один не отводил взгляда. Ни Селин, ни Натан. Даже Ривер сидел с прямой спиной, без привычного ерзания. Только взгляд у него был опущен — не как у свидетеля, а как у участника. Виноватого. Стыдящегося.
Часы в углу тикали безжалостно и чётко, как пульс чего-то неживого.
Я рассмеялся. Низко. Хрипло. Даже не смех — сухой выдох сквозь зубы. Голова чуть качнулась вперёд, будто от удара.
— То есть... Он знал, что это, как вы сказали, про этот ваш "ДАР"... И просто смотрел, как я схожу с ума, просто потому что БОЯЛСЯ?? А я? Я не боялся?
Никто не ответил.
— Отлично, — я поднялся. Диван скрипнул за спиной, пронзительно, как крик. — А ты? — Я повернулся к Селин. — Как только ты узнала, решила просто... подготовиться? Увести меня подальше? Чтоб я сошёл с ума без вреда кому-то??
Она открыла рот, но я вскинул ладонь.
— Не надо. Я всё понимаю. Всё ради меня. Ради моего блага.
Вы просто хотели... уберечь, — голос словно был чужой, странный, с истерической манерой и тревожным смехом. В горле жгло. В груди что-то ломалось — не внезапно, а медленно, с хрустом. Весь мой маленький карточный домик рушился, все нити, связанные с реальностью, порвались. Остался только я. А кто я вообще такой? И тут я снова нарушил повисшую тишину:
— Только вы забыли, — я резко вдохнул, и снова этот смешок, — что со мной всё это время был не "дар", — я почти выплюнул слово, — а кошмар. Тот, о котором я кричал, когда мне было десять. Когда вас не было рядом. Когда он — мой отец — орал на меня, потому что я видел то, чего "не должно быть". Он знал, Селин. Он знал. И всё равно...
— Элиас... — тихо подал голос Ривер.
Я обернулся. Он замолчал, встретившись со мной взглядом. Наверное, у меня на лице всё было написано — страх, ярость, предательство.
— Ты тоже знал? — выдохнул я. — Нет? Тогда когда начал догадываться? Когда я сломал тебе нос?
Он отвёл глаза. Я усмехнулся. Коротко, горько.
— Спасибо. Всем спасибо. За заботу. За защиту. За молчание.
Я всё понял. Как же вы...
Селин встала.
— Элиас, пожалуйста. Ты должен—
— Я ничего не должен, блядь! — перебил я. — Достаточно. С меня хватит.
Я пошатнулся назад и вышел, захлопнув за собой дверь.
Коридор встретил меня тишиной. Настоящей. Не той — вязкой, душной — что осталась в гостиной. Здесь всё казалось пустым, вымытым, будто дом сам не хотел вмешиваться.
Но я чувствовал: он слышит. Этот дом, в котором я жил. Где всё дышало их тайнами.
Моё дыхание сбивалось. Сердце колотилось в горле — рвано, болезненно. Как будто с каждым ударом внутри трескалось что-то живое.
Я не уходил. Я сбегал.
Развернулся, почти оступился, толкнул плечом стену, а потом — рванулся вперёд.
— Элиас! — крикнула Селин за дверью.
Я слышал, как она бросилась за мной. Гулко, шаги по полу, хлопнула створка.
— Пожалуйста, подожди! — Ривер, уже ближе, на грани паники.
Но я уже пересёк коридор. В два шага оказался у входной двери. Моя ладонь соскользнула по ручке, но я дёрнул сильнее — и она поддалась.
— Элиас! — голос Натана. Громкий, тяжёлый. Почти приказывающий. — Не вздумай—
Я вылетел наружу.
Прохладный воздух ударил в лицо. Небо — тёмное, тяжёлое, низкое. Земля под ногами была влажной — дождь прошёл совсем недавно. Я соскользнул с крыльца, босыми ногами в траву, и побежал так, как никогда раньше не бегал.
Дом остался позади. Их голоса — тоже. Только не внутри. Внутри всё ещё звучали эхом.
Я бежал. Как будто не от них. А от прошлого. От себя. От правды, которая вдруг стала слишком настоящей.
Я бежал, потому что не верил больше ни во что.
Ни в заботу. Ни в любовь. Ни в то, что они говорили мне правду хоть раз в жизни.
И ночь сейчас не пугала.
Тьма наконец не враг. Тьма — единственное, что не солгало.
Я бежал, надрывая дыхание в попытках сбежать, собственно, от себя самого.
Мимо чужих домов, мимо окон, где горел тёплый свет — слишком уютный, слишком обычный, чтобы в него верилось.
Словно всё это — не мой мир. Не про меня.
Я всё ещё чувствовал их взгляды — Селин, Натана, Ривера. Вспоминал лица родителей, что отказались от меня.
Их лица: чужие, вырезанные из прошлого, облепленные жалостью и виной.
— Ты не подарок. Ты... обуза. Сломанный. Ненормальный.
— Почему ты не можешь быть просто как все?
— С тобой всегда было что-то... не так.
Голоса. Осколки. Мать. Отец. Холодные стены дома, в которых не было тепла — только страх и молчание.
— Просто отпустите меня... — прошептал я в воздух, задыхаясь. Голос надорвался.
— ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! — сам не ожидая, прокричал я в улицы города.
--------------------------------------------------------------------
Ночь сжалась. Дождь лил сильнее. Всё промокло до костей. Я уже не чувствовал ног.
Я не знал, куда бегу, пока между деревьями не мелькнуло: Озеро. Чёрная гладь. Знакомая. Больная.Я добрался до берега и остановился.Тишина. Не гнетущая — настоящая. Как удар тишины внутри черепа.
Голоса оборвались. Всё замерло.И я рухнул.Прямо в мокрую траву.Не на колени — на всё тело. Лицом в землю. Потому что сил не было даже держаться.
Мир вокруг был пустым. Но внутри — всё горело.
Я оторвал лицо от грязи и закричал.Во весь голос.Хрипло, дико, так, что голос сорвался.
— ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО, СУКА, Я?! ЕСЛИ ТЫ ЕСТЬ — Я НАЙДУ ТЕБЯ И СОЖГУ ДО ТЛА!
Я не знал, кому. Богу. Себе. Или Тому, кто вложил мне это внутрь.
— НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ ЭТО ВСЁ! ВАС! СЕБЯ! ЭТУ ЖИЗНЬ!
Слова рвались из горла, будто вырывали что-то.
Слёзы лились рекой. Руки дрожали. Зубы предательски стучали от холода. Ноги начали ныть и жечь. Я выбежал совсем босым. Раны на ногах жгли, как пламя.
А потом — тишина. Только дыхание. Сбивчивое. Сухое.Я лежал у озера. Мокрый. Пустой. И не знал, где я. Сон? Безумие? Видение?
Внутри — ничего.Только тишина. И страх, свернувшийся в ком.
— Я хочу, чтоб это просто прекратилось...
Я подполз к озеру. Мокрая трава цеплялась за одежду, пальцы соскальзывали по глине. Вода была так близко, что я чувствовал её запах — гниль, холод и что-то ещё, будто кровь, давно пролитая и забытая.
Я замер на краю, вглядываясь в гладь. Там, в отражении, было не моё лицо.
На меня из озера смотрел мужчина — старше меня примерно на десяток лет, с короткими тёмными волосами и лицом, иссечённым множеством шрамов. Но я смотрел в его глаза... Они были словно мои,такие же голубые.. Только ещё более уставшими, наполненными холодом и тяжестью прожитых лет.
Сначала я подумал, что это просто игра света — так бывает, когда ты смотришь слишком долго. Но он не повторял моих движений. Не дышал, как я. Он смотрел прямо на меня.И не шевелился.
Я потянулся ближе, губы дрожали, подбородок касался воды — и тогда он заговорил.
Не звуком. Не голосом. Он произнес это в моей голове, будто срезал пространство между нами.
— Venator.
Слово вспыхнуло в мозгу, как комета. Я отпрянул, но было поздно.
Оно резануло внутри, будто рассекло меня на части. Боль ударила в череп, как молотом. Я закричал — не услышал себя. В ушах вспыхнул писк, острый, нечеловеческий, заглушивший всё: дождь, дыхание, стук сердца.
Я захлебнулся тишиной.И в этой тишине — провал.
--------------------------------------------------------------------
Теперь я стою в чьём-то теле, в чьей-то памяти.
Тот же пейзаж, только деревья другие. Ни электрических столбов, ни тропинок — лес чист, дик. Под ногами — снег, но я не мёрзну.
На мне чёрный плащ, ткань плотная, в пальцах — металл. Оружие. Клинок. Я держу его так, будто знаю, как убивать.
Справа — голос:
— Ты готов, Venator?
Я оборачиваюсь — фигура в мехах, лицо скрыто. Но я его знаю. Я знал его всегда.
Я киваю. Я не Элиас. Или я — и Элиас тоже. Всё путается.
— Сегодня ты охотишься за своими этими, — говорит он. — Помни, что милосердие — тоже предательство.
Картина сменяется рывком.
Крики. Пламя. Деревня пылает. Женщина с красными глазами держит меня за грудки. Плачет. Просит. Моё имя — но не "Элиас", не "сын", не "мальчик". Она говорит:
— Ты же меня любил... до того, как стал им... вернись...
Я отталкиваю её,снимая кольцо с пальца и кидая на земь. В её глазах — не ненависть, а ужас. Я вижу, как она падает, как ударяется головой о камень, как кричит моё имя — и проваливаюсь снова.
--------------------------------------------------------------------
Я очнулся у кромки озера, с рваным дыханием.
Липкий пот стекал по спине. В ушах всё ещё звенело, но слабее. Я лежал на боку, рука сжата в кулак. Когда разжал — в ней не было ничего. Никакой пряди. Только след от ногтей, вбитых в ладонь.
Надо мной — серое небо, туман, дождь. Я приподнялся. Всё тело ныло.
Это не сон. Не припадок.Это было реально.
Слово всё ещё вибрировало в груди:
Venator.
А тот, другой я — там, в отражении — всё ещё смотрит.Точно так же. Без осуждения.Но с чем-то другим. Тяжёлым.Он чуть наклоняет голову и говорит:
— Ты справишься. Вспомни. Прими. Не беги.
Его голос — глухой, низкий. Будто звучит не в ушах, а внутри черепа.Слишком знакомый, чтобы быть чужим.
Мир качнулся.Дыхание сбилось.Паника.Грудная клетка сжалась. Воздуха нет. Я хватаюсь за себя, за землю, за реальность — но всё ускользает.
Я задыхаюсь.Всё тело рвётся изнутри. Сердце колотится так, будто вот-вот прорвёт грудь.
Я падаю на колени. Кричу.
— Хватит! Пожалуйста! Хватит!..
— Просто отпустите меня! Кто бы вы ни были — оставьте!
Но никто не отвечает.Только вода шевелится.Будто дышит вместе со мной.
И в этой тишине, сквозь дрожь,я слышу последнее эхо своего же голоса:
— Venator.
И не знаю, сказал ли я это — или он.
--------------------------------------------------------------------
Я встал. И снова побежал.
Промокшие босые ступни хлестали по сырой траве, а сердце колотилось, будто пытаясь вырваться из груди. Я не знал, куда бежать — просто вперёд, прочь от воды, от отражений, от самого себя.
Venator.
Это слово всё ещё вибрировало внутри, словно кто-то шептал его прямо в кости.
Я не помнил, как дошёл до дома.
Каждый шаг давался, будто я плыл сквозь вязкую, чёрную воду. Тьма внутри рвалась и царапала меня изнутри.
Я сделал шаг к порогу — и вдруг что-то внутри лопнуло. Не как стекло, а как гнойный нарыв, прорвавшийся прямо в сердце.Ноги отказали.Я рухнул на колени прямо на крыльцо. Руки дрожали. Дыхание сбивалось. И тогда вырвался звук — рваный, дикий, нечеловеческий. Не плач и не крик.
Завывание.
Словно всё внутри наконец нашло голос.
Из темноты послышался шорох — и кто-то скользнул по мокрым доскам.
— Элиас! — голос Ривера — как вспышка, как верёвка, брошенная в бездну.
Он схватил меня под руки. Я не мог ответить. Даже не мог посмотреть на него.Селин уже была рядом. Я почувствовал её ладони — тёплые, живые. Одна легла на спину, вторая — в волосы. Сквозь туман в голове прозвучал её голос:
— Всё хорошо. Ты дома. Ты не один.
И тут прорвало.Слёзы.
Сначала одна.
Потом — вторая.
А потом — потоп.
Не капли — ливень, хлынувший изнутри.
Я рыдал, без контроля, без границ, без стыда. Так, как плачет ребёнок, которого слишком долго заставляли молчать.
— Простите... — выдохнул я сквозь хрипы. — Простите меня...
Селин опустилась рядом. Обняла крепко, будто хотела собрать меня обратно по кускам.
— За что, зайчонок? За что ты извиняешься?..
Я судорожно втянул воздух, всхлипывая.
— Я... я их ненавижу. И вас. И себя. И всё это... это чёртово озеро... эти лица...
Я не хочу быть таким. Я не хочу...
Я не закончил. Просто захлебнулся рыданием.И тут — чья-то рука легла мне на плечо.Натан стоял чуть в стороне. Не говорил ни слова. Просто был. И этого хватило.
Потом он тихо произнёс:
— Ты не обязан всё понимать сразу. Ты не обязан быть сильным. Просто живи.
Я заплакал ещё сильнее.Потому что эти слова оказались самыми страшными и самыми нужными за всё это время.
И я плакал. Долго. Без страха. Без попыток остановиться.
А их руки держали меня — не как спасение, а как память о том, что я ещё есть.
И тогда я понял: правда может разрушить, но и собрать заново.