С любовью, Лиэрин

« Дорогой дневник.

В преддверии концерта дни всегда тянутся как резина. Хоть это и не мое первое выступление, но я все равно переживаю. Наверное, всегда буду переживать. На мысли очень сильно влияет обстановка вокруг, а я, между прочим, совершенно не знаю местную публику. Надеюсь, завтра обойдется без какого-нибудь "шоу".

В столовой снова было шумно, но на этот раз никто меня не дергал. Тео сидел с Аластаром, как обычно. Поймала его взгляд пару раз, и не знаю, показалось ли, или он что-то хотел сказать. Он был какой-то... растерянный. Последние дни он всегда такой, и я даже подойти к нему боюсь, потому что не понимаю, что у человека на уме. Такое ощущение, будто он совершенно не заинтересован в общении со мной. Хотя, казалось бы, наша субботняя поездка прошла неплохо... вроде как.

В общем, не знаю, разберусь с этим после концерта.

С любовью, Лиэрин.

20.10.2015»

----

— Роза, я дома.

Теодор крикнул сразу же после того, как вошел в коридор просторного дома. Голос ушел вглубь и вернулся пустым эхом. Бежевые стены, высокие потолки, мрамор на полу – его личная тюрьма, в которую он возвращался каждый день и из которой не мог сбежать. Холодный дом, где, словно в муравейнике, суетилась прислуга; где пахло полиролью и ванильным ароматизатором – чужим, стерильным уютом.

Пока он снимал верхнюю одежду, в арке, ведущей в просторный холл, появилась пожилая женщина, которая держала в руках полотенце. Пухловатая, с тёмными волосами, стянутыми в тугой пучок, она улыбнулась юноше и слегка склонила голову набок.

— Здравствуй, Теодор, — ее голос звучал спокойно, но сквозь спокойствие пробивались нотки усталости. — Ужин скоро будет подан.

— Я не хочу сегодня. Можешь оставить на потом, если все-таки проголодаюсь.

Роза кивнула, перекинув полотенце с руки на руку. Няня никогда не заставляла его что-то делать, если он не хотел.

— Тогда оставлю суп в холодильнике. Разогрей десять минут, — сказала она и, как всегда, поправила ему воротник привычным движением из детства.

— Спасибо, Роза, — он едва заметно улыбнулся.

На консоли лежал список закупок ее аккуратным почерком и короткая пометка: "Сэр уехал до пятницы. Возможно, продлит командировку". Роза здесь с тех пор, как он сделал первые шаги; сначала помогала матери, потом – осталась за всех. Теперь она командовала домом и прислугой, приглядывая за Теодором тихо, без лишних слов, всегда была рядом.

Роза задержалась на полшага, вгляделась в него:

— Мне сегодня нужно уехать, так что увидимся только завтра. Но я на связи, если что.

Теодор не ответил. Просто молча кивнул, кинув ключи на консоль. Когда женщина ушла, система кондиционирования щёлкнула где-то над потолком, дом отозвался собственным механическим дыханием. Тео вдруг понял, что за весь день никто, кроме Розы, к нему не обратился по имени, и именно поэтому он всегда кричит из коридора "я дома": хочет, чтобы хоть кто-то заметил его.

Каждый шаг по теплому полу гулко отскакивает от стен, и Теодор ловит себя на том, что слышит даже собственное дыхание. Он не любил, когда Роза уезжала, потому что тогда тишина становилась невообразимо громкой. Он прошел мимо идеально ровных рядов подушек в просторной гостиной, плюхнулся в угол дивана и уронил голову на спинку. Юноша потянулся к пульту, включил телевизор и тут же убавил звук до едва слышного, чтобы в комнате появился хоть какой-то голос, который мог перебить писк вентиляции и заставить парня почувствовать себя не таким одиноким. Сейчас он бы многое отдал, чтобы променять этот пустой, будто замерший во времени особняк на маленькую квартирку, где его кто-то ждал.

Телефон в руке молчал. Лента мессенджера была пустой, как этот дом: одни прочитанные диалоги и уведомления от служб доставки. Тео покрутил аппарат в руках и невольно зашел в диалог с Лиэрин.

"Домой доехала?" – стер.

"Спасибо за то, что пожелала удачи на контрольной☺️" – стер.

"Если завтра будет страшно, я..." — стер.

Он знал, что завтра у неё отчётный концерт. Хотел поддержать, но рядом с ней всё время становился странным: боялся давить – выходило холодно; боялся показаться холодным – звучал слишком правильно. Каждое слово для него было как экзамен.

Юноша выронил телефон из рук и откинул голову назад, сильнее упираясь затылком в подушку. По потолку шли ровные линии светильников. Глядя на них, Тео задумался, для кого вообще здесь создавали уют, зачем делали так светло. Мать умерла, отец в вечных командировках – он уже и не помнил, когда на этом диване сидел кто-то, кроме него. Ни гостей, ни семьи. Лишь Роза, которая заменила ему мать, но всё равно ощущала себя здесь чужой.

За окном редкие капли дождя начали барабанить по стеклу. Он притянул к себе плед, слишком большой и холодный на ощупь, с запахом порошка вместо чужого тепла. Включенный телевизор постоянно сбивал с мысли, но это только сильнее подчёркивало пустоту вокруг. Где-то в глубине дома щелкнул дверной замок – повар ушел. Теперь он был в доме совершенно один.

Монтэгю закрыл глаза. Представил завтрашний концерт: как подходит к Лиэрин, что говорит, как она улыбается. В его воображении всё было легко. Там он не боялся, не зажимался, не ждал, что его отвергнут. Больше всего на свете сейчас ему хотелось уснуть и проснуться уже там, в мире, где его любят, где у него есть семья, где отец не пропадает месяцами, Роза не чувствует себя чужой, Чарльз не превращается в придурка, а Лиэрин берёт его за руку.

Тяжелый выдох срывается с его губ и Теодор вновь берет в руки мобильник. Решает, что фантазии в его голове ничего не меняют, лучше попробовать разок, чем жалеть всю жизнь о том, чего не сделал. Юноша быстро скользит пальцами по сенсорному экрану, внутри все сжимается, а щеки начинает неприятно жечь.

"Лиэрин, я хотел сказать..." – стирает. Думает немного, прикусив большой палец зубами. "Слушай, ты не против, если я буду завтра на твоем концерте? Хотел поддержать". Теодор долго смотрел на это сообщение, будто от него зависело гораздо больше, чем он готов был признать.

Палец скользнул на кнопку "отправить" и юноша тут же выключил экран телефона, откинув аппарат подальше на диван. Он снова закрыл глаза и прислушался к тому, как дождь за окном медленно смывал остатки вечернего шума города. Казалось, что капли бьют в стекло в такт его сердцу, а ровный шорох по карнизу смывает слова, которые он так и не написал, и страх, что завтра он будет не к месту.

Теодор лежал в гостиной, растворяясь в звуке дождя. Он поймал себя на мысли, что, может, завтра в зале она обернется и увидит его. От этой картинки в груди стало тесно, тяжело, будто воздух застрял где-то под ребрами. Парень не мог назвать это вслух, не мог даже для себя признать, что это значит. Но чем дольше он об этом думал, тем сильнее понимал, что спрятаться от этого чувства уже не получится.

***

« Дорогой дневник.

Сегодня вообще нет сил писать. Все потом... слишком много эмоций.

С любовью, Лиэрин.

21.10.2015»

----

Концертный зал школы напоминал небольшой театр. Его внешний вид сильно контрастировал с минимализмом школы: высокий потолок уходил в темную глубину, откуда свисали тяжелые хрустальные люстры. Их свет мягко скользил по бархатным креслам глубокого бордового цвета, что рядами спускались к широкой сцене. К потолку были подвешены массивные прожекторы, а полированная сцена скрывалась за плотными бархатными шторами. В воздухе стоял смешанный аромат старого дерева, лака и сладкая нотка пудры, а где-то в зале негромко переговаривались школьники и их родители, заполняя пространство мягким, но ощутимым гулом.

Теодор сидел в конце второго рядя, ближе к центральному проходу. Место выбрал специально: близко, чтобы видеть ее лицо, но не слишком на виду. На экране телефона мигало новое сообщение от Чарльза, которого в зале не было. Юноша быстрым движением пальцев набрал в ответ: "Чарльз, давай не сейчас, прошу тебя. Потом позвоню". Он быстро отправляет сообщение и ставит телефон на беззвучный режим, чтобы не отвлекаться.

После их ссоры в баре ребята все равно общались, пусть и гораздо реже, чем раньше. Они оба были к друг другу привязаны, хоть и не хотели признавать этого факта, поэтому отказаться от многолетней дружбы было очень сложно, несмотря на все недовольства и обиды. Тео и правда свел их контакт к минимуму, но окончательно оборвать не смог. Где-то внутри все равно теплилась надежда о том, что Чарльз вырастет, образумится и перестанет быть такой занозой, как сейчас.

Когда в зале погас свет, Теодор невольно напрягся. Казалось, темное пространство стало теснее, а зрители начали говорить громче. Он наклонился вперед, уперевшись локтями в колени, и опустил голову, прислушиваясь к словам ведущего. Сердце билось чуть быстрее, чем должно было, и парень не мог решить, связано ли это с предстоящим концертом или с тем, что вот-вот увидит ее. Вероятно, если бы не Лиэрин, он вообще не пришёл бы сюда – терпеть не мог подобные мероприятия.

Тео поднял голову, взгляд скользнул по залу: родители в вечерних костюмах, школьники, переговаривающиеся вполголоса, блики люстр на полированном дереве. Все это казалось чужим, как будто он случайно оказался на приеме, куда его никто не приглашал. Имя Лиэрин прозвучало из-за кулис, и внутри него будто все вздрогнуло. Зал ожил легким шепотом и поворотами голов. Юноша поймал себя на том, что крепче сжал пальцы, и тут же попытался расслабить руки, но не смог. В груди расползлось странное тепло, вперемешку с тревогой.

Шторы мягко разошлись, и на сцену под свет прожектора, от которого волосы вспыхнули медным оттенком, вышла Лиэрин. Монтэгю почувствовал, как шум зрителей, скрип кресел, даже собственные мысли приглушились, отошли на второй план и стали совершенно неважными. Было только ее лицо, ее шаги, и тот миг, ради которого он, кажется, пришел.

Приталенное темно-голубое платье переливалось ярким мерцанием в свете прожекторов, будто было усыпано маленькими бриллиантами, когда она аккуратно прошлась по сцене и села за блестящий рояль. Когда зал затих, Фролло словно изменилась: взгляд стал сосредоточенный, руки уверенно легли на клавиши из слоновьей кости, спина была ровной, как натянутая струна. В свете прожекторов она выглядела почти нереальной, прямо как в его фантазиях.

Первый аккорд прозвучал мягко, но уверенно, и Тео почувствовал, как невольно задержал дыхание. Музыка потекла по залу, заполняя его теплыми, почти осязаемыми волнами. Он не разбирался в тонкостях, но видел легкую сосредоточенность в ее лице, опущенные уголки губ, редкие, быстрые взгляды на ноты. Парень уловил, что в эти мгновения она будто вовсе не здесь, не в этом зале, не под пристальным вниманием десятков людей. Лиэрин жила в своей мелодии, ощущала ее каждой частичкой своей души, грустила и радовалась вместе с ней, и Теодор не мог отвести глаз, словно боялся, что, если моргнет, пропустит что-то важное.

Каждая смена темпа отзывалась в нем напряжением в плечах, а громкие пассажи почему-то вызывали ту самую тяжесть в груди, от которой он пытался избавиться последние дни. Он не понимал, почему это ощущение так похоже на тоску, смешанную с чем-то нежным, от чего внутри становилось тепло и больно одновременно, будто грудь зажали в тиски.

Когда она перешла на последние аккорды, Тео вдруг поймал себя на том, что боится конца, как будто вместе с музыкой исчезнет и тот манящий мир, где он может смотреть на нее открыто.

Девушка, закончив игру, поднялась со своего места и обернулась к залу, чтобы поклониться, и Монтэгю на миг поверил, будто она смотрит прямо на него. Сердце пропустило удар, и он почти инстинктивно заставил себя опустить взгляд, но тут же поднял его, чтобы убедиться, что он не ошибся. Как только Лиэрин покинула сцену, юноша уже не слышал аплодисментов. Тепло, которое держало его весь ее номер, распалось, и зал стал тесным, душным, чужим. Тео поднялся, почти спотыкаясь о край кресла, и быстро пошел к выходу, не думая о том, насколько это было неприлично. Лицо жгло, пальцы мелко дрожали, и он понимал: ещё секунда – и Теодор задохнется, если останется.

***

Вместо того, чтобы пойти к выходу, юноша сворачивает в сторону служебного коридора, откуда обычно выходят артисты после выступления. Запах пыли, лака и сладкой пудры здесь был сильнее, а свет от редких ламп падал белыми пятнами на молочно-белую плитку.

Он слышал за дверью, ведущей на сцену, приглушенные звуки следующего номер; где-то глубже в коридоре прозвучали тихие шаги и чужие перешептывания.

Сердце дало на удар больше, когда дверь кулис открылась и в проеме появилась рыжеволосая девушка, которая отвлеклась на сумку в руках. Ее волосы, собранные в аккуратную причёску, немного растрепались, щеки пылали, а глаза блестели так, что он едва забыл, зачем пришёл.

— Лиэрин, — парень выдохнул это почти шепотом, но в пустом коридоре слова прозвучали особенно громко.

Рыжеволосая резко подняла на него голову, ее и без того большие глаза слегка округлились – она совершенно не ожидала, что к ней кто-то придет.

— Да? — в ее голосе прозвучало больше удивления, чем вопроса.

Теодор сделал к ней шаг навстречу, выходя под направленный свет лампы из полумрака. Он не знал, как вести себя правильно, поэтому почти сразу же остановился, сжимая руки в карманах брюк.

— Я... рад, что пришёл, — он произнес эти слова настолько тихо, будто это было признание, на которое он едва решился.

Монтэгю хотел сказать что-то еще, но слова комом застряли у него в горле. Тишина между ними повисла почти ощутимо, и Тео, испугавшись, что она сейчас уйдёт, сделал еще один шаг в сторону Фролло.

— Это приятно слышать, — ее губы изогнулись в легкой улыбке, но тонкие пальцы крепче сжали ремешок сумки. Коридор вдруг стал слишком узким и их разделяло всего-лишь пару ладоней. Юноша видит, как в глазах рвжеволосой легкая растерянность сменяется внимательным ожиданием.

— Я... — он делает шумный вдох, скользнув взглядом по ее лицу. — Ты сегодня...

Теодор не может связать даже нескольких слов. Мысли в голове путаются, пульс бьет в ушах так, что он не слышит собственного голоса. Парень ловит себя на том, что смотрит на ее губы – Лиэрин замечает это, но не отводит взгляд.

Он сделал еще один шаг ей навстречу, максимально сокращая расстояние между ними. Их дыхание смешалось, рука Лиэрин на ремешке сумки едва заметно сжалась, но девушка будто застыла на месте – этого было достаточно, чтобы все сомнения рассыпались.

Теодор медленно поднял холодную руку и коснулся ее щеки кончиками пальцев, чувствуя, как тёплая кожа отзывается на его прикосновение. Лиэрин не сводила с него взгляда, ее ресницы слегка подрагивали, а дыхание сбилось, когда он наклонился к ней. Монтэгю коснулся ее губ своими осторожно, будто пробуя, разрешено ли.

Фролло не оттолкнула его, лишь прикрыла глаза, когда он позволил себе задержаться, ощутить запах персика, почувствовать ее вкус и тепло, которое разлилось внутри, будто все, чего он боялся и так желал, наконец-то случилось. Его пальцы невольно скользнули к ее затылку, чтобы зафиксировать этот момент ещё на секунду, не позволяя ему оборваться так быстро.

Когда он отстранился, внешний мир обрушился так, будто парня окатили из ведра: шум сцены за дверью, чужой шепот в глубине темного коридора, запах пыли и пудры, холодный свет лампы над головой. Лиэрин стояла, слегка приоткрыв губы, и смотрела на него так, словно не была уверена, что это действительно произошло.

— Мне... пора бежать, прости. Нужно позвонить отцу... он беспокоится... — она наспех наплела первое, что пришло в голову, быстро развернулась и убежала к выходу, не оборачиваясь.

Тео остался в пустом коридоре, чувствуя, как дрожат руки, и впервые за долгое время он ощутил себя почти счастливым.

***

Когда Теодор вернулся домой, он даже не включил свет в прихожей. Просто скинул куртку на пол и быстрым шагом пошёл в свою комнату, чувствуя тепло пола под ногами. Этот дом все еще был таким же мёртвым и пустым, но теперь парню не хотелось крикнуть о том, что он вернулся. Ему хотелось побыстрее спрятаться в своей комнате, чтобы сохранить ту частичку тепла, которая все еще тлела внутри.

Он опустился на широкую кровать в темной комнате, уткнувшись лицом в подушку, и закрыл глаза. Лиэрин. Ее теплое дыхание, прикосновение губ, то едва заметное напряжение, когда она замерла между тем, чтобы отстраниться и остаться. Это было так быстро, что можно было бы решить – привиделось. Но нет, Теодор все еще чувствовал вкус ее дыхания, словно тепло осталось на губах; чувствовал запах ее духов, словно она все еще была перед ним.

Монтэгю сжал пальцами шелковое покрывало. Хотелось смеяться и одновременно ударить кулаком в стену. Он же не собирался. Он просто хотел ее поздравить. Хотел сказать, какой она была красивой. Но как только увидел, все остальное потеряло смысл, а слова потерялись в глотке. И теперь этот миг, как игла под кожей, колол и согревал одновременно.

Перед глазами все время было ее лицо. Тот короткий момент, когда она не отвела взгляда. Когда позволила ему подойти ближе. Когда не отвернулась.

Он прекрасно знал, что этот поцелуй ничего не значит. Что завтра она, возможно, об этом и не вспомнит. Но ему хотелось верить в обратное. Хотелось, чтобы в этом холодном доме кто-то ждал его. Хотелось, чтобы это был определенный "кто-то", тот, кто не выходил у него из головы уже которую неделю.

Телефон в его кармане провибрировал. Тео медленно потянулся, будто боялся спугнуть этот момент, и посмотрел на экран.

"Спасибо, что пришел"

"И... за все остальное тоже" – второе сообщение пришло буквально через пару секунд.

Монтэгю перечитал это трижды. В сообщениях не было ни смайликов, ни намеков, ни признаний. Но именно в этих словах он нашел то, что так отчаянно хотел услышать.