8. Городские сказки
Верена
Две недели мы ошиваемся в этом залитом солнцем городе. Однажды Микки говорит то, чего я слышать категорически не хочу:
― Никогда не думала, что делать дальше? Так и будем ездить в автобусах и смотреть фильмы?
Да, так и будем. Черт. Это единственное, чего я хочу.
― ... Так ведь нельзя, ― говорит он.
Почему?
― ...Нельзя жить за счет развода туристов и краж в супермаркетах.
Почему? В конце концов, по его вине нас ищет полиция. Не я придумала грабить банки. Я вообще здесь не по своей воле.
― ... Рано или поздно это закончится.
Да. Он прав.
― ... И мы проиграем.
Тоже прав. Я всегда проигрываю.
Пока же мы беззастенчиво расходуем тот запас удачи, который обычно дается новичкам. Он выдается для того, чтобы они втянулись в игру. Здесь дело вовсе не в тонком расчете человека, раздающего карты. Новичкам везет всегда, независимо от выбранной игры. Что-то вроде закона жизни, ну или сценария. Так интереснее.
Видимо человек поначалу не знает правил, закономерностей и шаблонов. Ему остается уповать лишь на себя. Обостряется внимание, интуиция, если хотите. Он осторожен и расчетлив. Потом уже, ты втягиваешься в игру. Как следствие, ослабляешь хватку. Тебе уже известны самые распространенные ошибки и самые выигрышные стратегии поведения. Такой технический подход всегда приводит к проигрышу. А затем и ко второму. Вторая ошибка всегда роковая. Потому что после нее уже невозможно выиграть. Все это ― тонкие, глубоко философские суждения Виктора, моего приятеля из Массачусетского университета.
Кельн. Для меня это самый солнечный город в мире. В начале июня этот город полон бездельников и неудачников со всего земного шара. Точно таких же, как мы. Небольшие улочки, кукольные фахверковые домики, площади, по вечерам буквально переполненные людьми и Рейн. Я больше всего люблю часы на площади. Когда где-то в пять вечера здесь начинают расставлять свои инструменты уличные музыканты, приходит забавный дедушка, одетый в костюм из зеркал, выпивают свой первый бокал пива компании студентов. Самое лучшее время здесь ― с пяти до восьми вечера. Дальше уже неинтересно. А в эти часы кажется, что впереди будет нечто особенное. Здесь очень много людей. Все чем-то заняты. Десятки человек сидят по различным бортикам и просто на асфальте или лестнице главной ратуши. Здесь никто тебя не замечает. Ты наблюдаешь за жизнью Мой любимый способ времяпрепровождения. Микки больше любит нашу рабочую зону ― набережную Рейна. Здесь он снова и снова заставляет меня смотреть вместе с ним кино.
― Сегодня мой любимый фильм, ― говорит он.
― Дай отгадаю. «Одиннадцать друзей Оушена»? ― спрашиваю я.
― Да ну глупость. Чтобы ограбить банк не нужно столько сложностей,― фыркает он.
― «Лицо со шрамом»?
― За кого ты меня вообще принимаешь? «Казино Рояль».
― Не люблю Бонда.
― Он тоже супергерой.
― Я люблю думать, что где-то есть герой, который если что придет и спасет, а Бонд занимается только делами государственной важности.
― Учту. Но сейчас мы будем смотреть «Казино Рояль», это лучший фильм в истории.
Мы не смотрим фильмы, которые обычно срывают банк на кинофестивалях. Такое кино не способно выключить тебя из реального мира, а нам нужна полная анастезия.
В реальном мире нас ищут, ловят и даже хоронят. Из новостей канала «Треш», на который мы отсылали фото хомяка, узнаем, что полиция поймала какого-то психопата, который решил ограбить банк по методу Микки. Еще один пришел с повинной в участок. Сказал, мол, это он похитил, убил и расчленил Верену Вибек. Его быстро выпускают из-под стражи, но вот слухи о том, что меня расчленили, все-таки расползаются по сети. Везде показывают самую ужасную мою фотографию ту, на которой я заканчиваю старшую школу. При всем желании, в девушке на том снимке сложно узнать меня. Однажды вижу короткое интервью отца. На этих кадрах он, постаревший еще лет на десять не меньше, говорит, что продолжает верить в силы немецкой полиции. В его голосе слышу отрешенное спокойствие. Именно тот тон, с которым он обычно объявляет смертельный приговор. Я не Бонни, черт возьми. Я жива.
― Мы можем что-нибудь придумать, ― говорит Микки.
― Что ты имеешь ввиду? ― настораживаюсь я.
― Пошлем твое фото на «Треш», ― отвечает он. ― Успокоим твоего отца. Хочешь?
― Да.
Естественно, я хочу успокоить отца. На следующий день едем в Гамельн. Небольшой городок часах в трех езды от Кельна. Зачем? Да понятия не имею. Просто хотим сделать фотографию подальше от Кельна. Из страны выезжать тоже опасаемся. С одной стороны, это было бы логично. С другой, все-таки на границе частенько проверяют документы.
Гамельн больше напоминает деревушку, чем город. Ну, разве что крупный торговый центр отличает его от статуса деревни. Весь день шатаемся по этому городу. Ближе к вечеру видим подходящее место. Делаем снимок. С помощью элементарного фоторедактора размываем фон. Посылаем снимок на почту канала и выкидываем телефон на всякий случай. Перед отправкой фото Микки долго курит. Одна сигарета. Вторая. Третья. Наконец стряхивает с себя оцепенение и видит меня.
― Я пойду схожу в магазин на углу, ― бросает он.
Эти слова как будто бьют разрядом тока. Я буквально чувствую тошнотворный запах бостонской подземки. Зои говорит, что сейчас сбегает в магазин на углу и исчезает. А дальше заканчивается моя история как человека, и начинаются долгие странствия привидения по имени Верена Вибек.
― Можно с тобой? ― спрашиваю я.
― Конечно, ― удивленно говорит он и смотрит на меня. Кажется, что я сморозила какую-то глупость.
Магазин на углу торгует автомобильными запчастями. Не особенно понимаю, что там может нам пригодиться.
― Аэрозольные краски есть? ― с порога спрашивает он у продавца.
Парень за прилавком кивает и показывает на витрину с автохимией. Микки покупает два баллончика краски, пластмассовый поддон, кисточку, краску в тюбике, ножницы и еще пару вещей непонятного назначения.
Идем назад к месту съемки. Обычный пустырь под мостом. Здесь обычно бомжи ночуют. Судя по запаху. Не самое вдохновляющее место. Наблюдаю за тем, как Микки начинает рисовать что-то. Из картонок, в которые были запакованы краски, он вырезает подобие трафарета. Открывает баллончик с оранжевой краской. Затем с серебристой. Отходит и смотрит на то, что получилось. Распечатывает кисточку и начинает править что-то. Когда я подхожу к рисунку, уже можно понять, что на асфальте феникс.
― Прямо штамп, твоя фирменная печать,― говорю я.
― Да. Все равно найдут это место, а новости повеселее будут, ― отвечает он. ― Поехали отсюда.
Мы добираемся до Кельна ближе к утру.
***
Уже к вечеру первого дня в Кельне мы снимаем небольшую комнату в одном из кукольных домиков рядом с центром. Отсюда не видно Рейн, но его дыхание здесь уже ощутимо. Промозглый ветер иногда забредает сюда. Отчего в комнате всегда холодно и сыро. У нас нет денег. Мы молоды. Нас ищет полиция и нам совершенно плевать на то, что будет дальше. Все было бы очень романтичным. Могло бы быть.
Когда оказалось, что у нас нет денег, мы были неподалеку от набережной. Я не удивилась, если бы он решил ограбить кого-нибудь, но он тушит сигарету и говорит:
― Никогда не думал, что это здесь пригодится. Будешь подельницей? ― вторая часть фразы обращена ко мне.
― По-моему я уже давно перешла в этот статус, ― немного настороженно отвечаю я. ― Но когда нас поймает полиция, только попробуй так сказать.
― И что будет? ― весело интересуется он.
― Буду весьма убедительно рассказывать, как ты поедал младенцев и котят на ужин.
― Судя по тому, что я прочитал вчера о себе, это даже никого не удивит.
Микки поднимается и начинает пристально изучать дома неподалеку. Идем вглубь улочки, прилегающей к набережной. Она точно такая же, как и остальные здесь. Невысокие дома с кукольными фасадами. Все очень чисто и опрятно, никаких трусов, сушащихся на веревках, никаких горшков с пожухшими растениями. Даже Берлин и тот не настолько аккуратный. Один из домов, наименее симпатичный, Микки сразу же заинтересовывает. Он беспрепятственно заходит в подъезд. Здесь не принято запирать двери домов.
― Проверим здешнюю крышу, ― поясняет он.
Поднимаемся на последний этаж. Микки дергает дверь на чердак и та оказывается открытой. Очень скоро мы выходим из дома и идем назад к набережной. Я уже точно знаю, что за роль должна исполнять. Она меня вполне устраивает. Без слов. Эпизодическая.
На набережной сидит одинокая девушка. Она не очень довольна тем, как прошел ее день. Сразу видно, что это ее первый день в Кельне. Возможно, она даже к собору еще не ходила. Огромный католический костел ― главная достопримечательность города. Вроде как Унтер ден Линден в Берлине. У девушки в руках бесплатная карта города из числа тех, что выдают в дешевых хостелах. Она внимательно изучает нарисованные на карте достопримечательности и, судя по всему, разрабатывает наиболее удачный маршрут. На ней драные джинсы, удобные сабо на довольно высоких каблуках и блузка с глубоким декольте. Я, в своих единственных джинсах и футболке, пролетаю. Микки идет к ней и садится рядом.
― И как тебе Кельн? ― спрашивает он. Девушка поворачивает голову, оценивающе смотрит на него и расплывается в радостной улыбке. Хоть кто-то обратил внимание на ее каблуки и декольте.
― Пока не поняла, но вроде бы город красивый.
― Вот видишь, а ты его помойкой назвала, ― обращается Микки ко мне.
― Я не называла, ― вяло протестую я.
― Красивый город, собор отличный, ― говорит девушка и с подозрением косится на меня.
― Показывал сегодня весь день город сестре, а она нос воротит, ― жалуется он на меня. Девушка успокаивается, услышав слово «сестра».
― Хочешь, я покажу тебе город? Ты ведь даже не была в сквере, где Гофман писал свой «Золотой горшок», даже в баре братьев Гримм не была, так? ― девушка заворожено кивает, заслышав знакомые фамилии, ― И про крысолова легенду не слышала? ― девушка снова кивает.
Мы вновь поднимаемся и идем вдоль набережной. Микки без конца рассказывает о том, что вот здесь писали сказку про «Кота в сапогах», а здесь «Принцессу на горошине» и «Русалочку» с «Дюймовочкой». Заходим в бар, оформленный в традиционном немецком стиле. Микки спрашивает, не хочет ли девушка попробовать глинтвейн, которым вдохновлялись браться Гримм. Он дорогой, но стоит того. Глинтвейн, по его словам, стоит пятнадцать евро. Девушка заворожено отсчитывает три бумажки по пять евро, за которые Микки приносит ей здоровенную кружку горячего вина со специями по три с половиной евро за порцию.
― Я за сегодня так устала, что готова прямо сейчас за этим столом заснуть, пойду я, наверное, уже, ― говорю я заранее заготовленную фразу.
Микки оборачивается и смотрит на меня дикими глазами. Он почти никогда не выпускает меня из вида, хотя на ночь больше не привязывает. Я медлю, но затем все-таки выхожу на улицу. Наверное, впервые за долгое время, я на улице без Микки в зоне видимости. Если бы хотела сбежать, лучше времени и придумать нельзя. Но я не хочу. Как и договаривались, я иду в соседний дом. Тот самый. Поднимаюсь на последний этаж и выхожу на открытую крышу, переделанную в небольшой зимний сад. Каждый квадратный метр должен быть облагорожен. Даже если этот метр на крыше и там никто никогда не появлялся кроме как для того, чтобы полить цветы. Иду к другому краю крыши и жду. Уже через пару минут слышу шум. Микки с той девушкой поднимается на крышу. Он рассказывает легенду о крысолове. Как на Кельн много веков назад напали полчища крыс. Эти животные принесли с собой грязь, разруху и смертельные болезни. Никто не мог с ними справиться. И тогда в администрацию города явился обаятельный молодой человек, представившийся крысоловом, и пообещал за одну ночь вывести всех крыс из города. В обмен он просил в жены дочь главы города и мешок золота. Градоначальник не поверил молодому человеку, но на сделку согласился. Чем черт, в конце концов, не шутит? Город тогда был разрушен уже почти окончательно, да и половину населения скосили смертельные болезни. Молодой человек выполнил свое обещание и избавил город от крыс. Он просто начал играть на флейте, полчища грызунов стали сбиваться в шеренги и стройными рядами идти вслед за музыкой, уводящей их прочь из города. А вот градоначальник не спешил отдавать ему в жены свою дочь. Тогда крысолов разозлился, проклял главу города и пообещал в одну ночь избавить город от всех юных девушек. В ответ на угрозу ему лишь посмеялись в лицо, но крысолов вновь выполнил свое обещание...
― Такая интересная история, ― слышу я притихший голос девушки.
― Да, я вообще-то экскурсовод, ― говорит Микки.
― Да? Сколько, сколько я вам должна? Этого хватит? ― слышу я девушку.
― Конечно, может быть... ― говорит Микки, но девушка уже стучит своими каблуками, сбегая вниз по лестнице. Глухие удары ее сабо становятся все тише, пока здесь, в зимнем саду, на высоте птичьего полета, не остается лишь тихий гул летнего ветра. Микки оборачивается, видит меня и выдыхает. Он идет мне навстречу.
― А если бы она так сразу не начала раздавать деньги? ― спрашиваю я, щурясь от заходящего солнца.
Микки лезет в карман и в его руках оказывается нож.
― Вот этим самым ножом крысолов и прирезал всех девушек города,― говорит Микки. Я инстинктивно делаю шаг назад. Он тут же хватает меня.
― Черт. Верена. Не нужно все время делать свой шаг назад. Ты можешь просто упасть с крыши, ― говорит он.
Тридцать евро за полтора часа. Это общий итог прогулки с той девушкой. В следующий раз Микки рассказывает про любимый бар Ремарка, сквер Гессе и даже крышу, с которой сиганул вниз оловянный солдатик, прискакав туда на одной сломанной ноге. Если прислушиваться, все эти истории звучат очень смешно, но когда девушки оказываются один на один с Микки, на крыше, они готовы добровольно отдать все, что у них есть. Остается просто назначить цену. Моя роль ― изначально успокаивающий элемент. Вроде как они не вдвоем гуляют, а втроем. Это уже поспокойнее.
― В Индии так все зарабатывают, ― поясняет Микки, когда мы уже находим комнату в одном из домов с открытыми крышами. Как раз на той же улочке, только чуть подальше от набережной.
Ночью я просыпаюсь и вижу то, как он что-то чертит на листе бумаги. Его глаза блестят, в них есть что-то безумное. Он на грани срыва. Ночь ― самое опасное время.
― Все в порядке? ― почти шепотом спрашиваю я.
― Я должен был быть с ней...
Так происходит каждую ночь. Призрак Бонни всегда с нами.
В целом же в моей жизни мало что изменилось. Мы ездим по небольшим городкам, разводим доверчивых туристов, возвращаемся в Кельн, смотрим фильмы. Привидения. Все чаще в моих руках оказывается простенькая камера. Все чаще он рисует феникса на асфальте окрестных городов. Несколько раз мы посылаем на «Треш-Тв» свои ролики и снимки. Мы так делаем каждый раз, когда читаем заметки о моей безвременной кончине. Это мой способ сказать отцу, что я еще жива.
Сказки на ночь.
Пару дней назад мы уже писали о том, что в Гамельне появились сказочники. Парень и девушка, до боли напоминающие Верену и Микки, гуляли по городу знакомились с юными девушками и влюбленными парами. Ничего криминального парочка не делала. Они просто рассказывали сказки на ночь. Попурри из городских легенд и фильмов про супергероев, в которых не было ни грамма правды о городе, но которые звучали достаточно красиво, чтобы заплатить за них сотню евро. Сегодня оказалось, что такую же парочку видели во Франкфурте на Майне. На сей раз, экскурсия стоило 350 евро, но, знаете что, мы поговорили с парой влюбленных, которые попались на удочку мошенников. Цитируем Джимми и Майли: «это самое яркое впечатление за всю нашу поездку. Если бы парень попросил пять сотен евро, мы бы отдали, их не задумываясь, хотя когда Крысолов стал повторять действия Бонда в «Казино «Рояль», мы все-таки заподозрили, что-то...». Мюнхен и Берлин тоже стали жертвами сказочников... Одновременно. Судя по всему, городские сказки стано7вятся популярным видом мошенничества.
www.tresh-tv.de
Летнее дыхание Рейна дарит ощущение сказки. Правда, это не моя сказка, она слишком красивая, чтобы стать моей.
Если честно, мне не особенно важно, что он на мне рисует. Конечно, если бы это были какие-нибудь картинки из комиксов неприличного содержания, я бы не обрадовалась, но и слишком серьезный подход к татуировкам я не разделяю. Это просто картинка. Непривычно ее видеть, когда смотрюсь на себя в зеркало, но не более того. Картинка красивая и яркая. Она отвлекает внимание от лица. Когда у тебя на зрачках нарисована паутинка, например, никто не обращает внимания на лицо.
Больше всего пугают те ночи, когда он просыпается и начинает что-то чертить на бумаге. Микки все чаще теряет самообладание. Нет, он не орет, не разговаривает с телевизором и не бегает голым по городу, но я чувствую, что он на грани. Внешне это выражается лишь в одном: он все чаще обращается ко мне по имени Бонни. А я все чаще чувствую себя Персефоной, которая просит поцеловать ее так, будто ее любят. Из комедии наша история превращается в странную драму вроде «Мечтателей» Бертолуччи.
Интернет пестрит сводками о том, как «проводит время Микки и его заложница». Появляются заметки, в которых меня уже называют «подругой», а не жертвой. Постепенно мои шансы на возвращение к нормальной жизни тают. С другой стороны, такая жизнь меня вполне устраивает. Я почти счастлива. Так зачем мне мифические шансы на то, что когда-нибудь я смогу вернуться и попытаться жить так, как мне не нравится? Просто потому что нужно жить нормально?