Глава 6
20.09. Комната общежития. Раннее утро.
Суетливо собираю вещи, осознавая, что уже катастрофически опаздываю на встречу приключениям, в которые по какой-то необъяснимой причине согласилась впутаться. Я до сих пор не понимаю, зачем согласилась. Джоланда умеет говорить так, что даже самые сумасшедшие идеи звучат как билет в лучшее воспоминание. И вот я – девушка, приехавшая в другую страну, чтобы спрятаться от прошлого и самой себя, – иду к двери с рюкзаком на плечах, собираясь в спонтанную поездку с людьми, которых почти не знаю.
И все-таки с каждой минутой в груди разрастается беспокойство, похожее на ощущение, когда ты стоишь на краю и не знаешь, в воду ты прыгнешь или в пустоту. Почему я им вообще нужна? Что, если Джей снова ближе, чем мне кажется, а все это – только изощренная игра, чтобы снова поймать меня за руку?
Но я сказала «да». Потому что в глазах Джо было что-то по-настоящему хрупкое, как память, которой страшно делиться. Она говорила о своем отце, о том, как они ездили в такие поездки, будто пыталась оживить его голос в собственной речи. Я не смогла отказать. Иногда чужая боль звучит так знакомо, что кажется своей.
Когда-то у меня тоже была семья. Мы смеялись в машине, покупали хот-доги на заправках, рассказывали небылицы под шум океана. Все было похоже на самую счастливую сказку, пока отец не превратил дом в поле боя, где вместо пуль кричали слова.
Я бросаю последний взгляд на свою крохотную комнатушку, выискивая, не забыла ли чего. Все здесь кажется мне уже до боли привычным – вот моя не заправленная кровать, напоминающая, что я так и не научилась следовать утренним ритуалам порядка. Заправлять ее казалось мне занятием бессмысленным, ведь к вечеру она снова превратится в спутанный клубок одеял и простыней.
На столе, что стоит напротив окна, привычный творческий хаос: раскиданные конспекты, кружка с давно остывшим кофе, случайно забытая кисть с подсохшей краской. В каждом предмете отражение меня самой, беспорядочной, всегда спешащей, живущей в хаосе мыслей и дел. Кажется, даже сама комната вздохнула с облегчением, когда я наконец взяла рюкзак и направилась к двери.
На парковке уже стояли две машины, и, глядя на них, я не могла не восхититься. Передо мной словно ожили легенды американского автопрома, сошедшие со страниц автомобильных журналов.
Ярко-красный Chevrolet Camaro Анделы был похож на всполохи пламени, застывшие в металле. Его кузов, отполированный до зеркального блеска, ловил отблески фонарей, заставляя машину светиться, будто она вот-вот вспыхнет. Узкие, хищные фары смотрели исподлобья, как глаза охотника, готового сорваться с места. Этот автомобиль словно создан для ночных трасс, где асфальт дрожит под напором скорости, а ветер рвет тишину на клочья.
Рядом с ним Dodge Challenger Стефана Фюрстенберга казался полной противоположностью. Глубокий, угольно-черный, он источал сдержанную силу и внушал уважение одной лишь своей массивной решеткой радиатора и широкими передними фарами. В нем чувствовалась холодная уверенность и мощь, спрятанная под капотом.
Я скрещиваю руки на груди, позволяя себе тихую улыбку. У кого-то здесь явное увлечение маслкарами. Я могла бы поддаться очарованию, но все еще мысленно отдаю сердце старенькому Mustang. Возможно, потому что в нем всегда чувствовалась печаль, а не бравада.
Я сажусь на заднее сиденье Camaro.
Андела врубает музыку – что-то ритмичное, с напевным женским вокалом и битом. Кажется, это песня safety net Арианы Гранде. Она улыбается Стефану сквозь стекло, бросая дерзкий жест: корчит рожицу и высовывает язык, как в детстве.
Машина трогается мягко, пока пейзаж за окном начинает медленно раскручиваться. Прага отступает, улицы сменяются деревьями и полями, а город уходит вдаль.
Я смотрю в окно. Мир за стеклом кажется нарисованным: поля растянуты в широкие мазки охры, деревья словно нарочно размещены в композиции. Иногда мимо проносятся деревушки – с одинаковыми крышами, с пестрыми бельевыми веревками и одинокими собаками, лежащими у ворот. Все это завораживает, и в то же время – оставляет холод внутри, как будто я не еду в деревню, а скольжу по краю чего-то нераспознанного.
Мы не разговариваем. Музыка заполняет тишину, но в моей голове все громче другой шум – внутренний. Мысли. А если быть точнее – и обрывки.
Иногда мне кажется, что я притворяюсь лучше, чем живу. Чувствую себя какой-то актрисой, исполняющей роль девушки, которая пытается начать все с чистого листа.
Резкий поворот дороги. Машина чуть наклоняется, и вместе с ней – я. И вдруг внутри, как вспышка, вспоминается день, о котором я не думала уже много лет.
Мне было восемь. Я стояла в коридоре, держа в руках нежно-розовую расческу с двумя сломанными зубцами — она почему-то казалась мне важной. Мама кричала, но не на меня, а на кого-то по телефону. В ее голосе было что-то незнакомое. Это точно не злость, скорее разочарование. Словно мир, в который она верила, рухнул, и теперь ей нужно было найти виноватого.
Я не понимала слов, только ощущение. Потом – имя. Женское. И мамины слезы, которые она вытирала рукой, пытаясь скрыть ту боль от меня.
В тот день я узнала, что отец любит кого-то еще. Мне не сказали – пришлось понять это самой. Как понимают дети: интуицией, тишиной, паузами в диалогах, которые раньше были шутками.
С тех пор во мне будто включился тихий сигнал тревоги, который так и не выключился до сих пор. Иногда он замирает, но это лишь на время, поэтому я научилась улыбаться даже тогда, когда слышу его.
Ветер снаружи раздувает пыль над дорогой, а мы продолжаем ехать.
Джо говорит что-то про бабушку, про деревенский дом и старую плиту, которая вечно чадит. Но я слышу ее голос как-то отдаленно, словно он проходит фоном мимо меня. Я киваю, улыбаясь. Мне нужно немного времени, чтобы снова стать собой.
20.09. Домик в Нимбурке. 10:31
Асфальт под колесами постепенно превращается в гравий, а потом и вовсе исчезает, остается только узкая проселочная дорога, ведущая между полей, к холму, на котором застыл небольшой дом с облупленным фасадом и старым спутником на крыше.
Camaro останавливается, и тишина возвращается. Тот самый момент, когда двигатель замирает, музыка обрывается, и ты оказываешься в чужом ландшафте, будто в другой реальности, где птицы щебечут громче.
Я выхожу из машины и ощущаю, как воздух здесь пахнет по-другому: чем-то травяным, неуловимо солнечным и... немного как в детстве, когда утро означало не школу, а поездку загород.
На подъезде уже стоят. Dodge припаркован, а рядом два парня – один в кедах и футболке с надписью "Trust me, I'm almost a doctor", второй – в ярко-зеленой ветровке, которую видно, наверное, даже с МКС.
Они ликуют. Настоящее, неприкрытое, детское торжество.
— Две минуты, Андела! — Кричит тот, что в ветровке, приподнимая руки вверх, будто выиграл Олимпиаду. — Мы тут, можно сказать, чай уже заварили, яблоню посадили и диссертацию защитили!
Андела кривится и достает из бардачка пачку жвачки, бросая в их сторону:
— Это чтоб вы заткнулись на ближайшие двадцать минут. Особенно ты, Кастелецкий.
Тот кидает жвачку обратно и промахивается. Делл весело подпрыгивает и показывает фак другу.
— Джой, — говорит Джо, кивая в сторону парней. — Познакомься, это Стефан Фюрстенберг, которого ты уже имела честь атаковать локтем и мячом. И Габирель Кастелецкий, наш местный гений, проваливший экзамен по литературе, но цитирующий Камю наизусть, — она указывает на юношу в футболке.
— Это ложь, — с невозмутимым лицом говорит Габирель, подходя ближе. — Экзамен я не провалил. Я его проигнорировал. Из принципа.
Он протягивает мне руку, и в его глазах – тот самый блеск, который выдают люди, влюбленные в свою собственную иронию.
— Ты Джой, — продолжает Стефан, прежде чем я успеваю ответить. — Девушка с самым опасным локтем в стране. Если выживу, посвящу тебе поэму.
Я хмыкаю.
— Надеюсь, без строк типа «ты как весна – и аллергия, и вдохновение одновременно»?
Стефан замолкает, театрально щёлкает пальцами.
— Проклятье. Придётся вычеркнуть половину сборника.
Где-то сбоку Андела закатывает глаза, но в ее улыбке сквозит тепло.
Стефан, как настоящий рыцарь, берет мой рюкзак с таким благородством, что я едва не прошептала «Ваше Высочество». В ответ на его жест я, не удержавшись, делаю шуточное приседание.
Он закатывает глаза и с усмешкой говорит:
— Осторожно, принцесса, не сломай себе колени от излишнего уважения.
Я смеюсь, пока он идёт вперед, продолжая отшучиваться:
— Пойдём, покажу тебе секретные ходы замка... ну или хотя бы где можно найти воду и нормальный кофе.
Впервые за день я смеюсь по-настоящему.
И в этот момент, когда я иду по тропинке, ведущей к старому дому, окруженному деревьями и пыльным светом, мне вдруг кажется, что я сделала правильный выбор. Что, возможно, даже беглецы могут остановиться, хотя бы на выходные.