Глава 6
В пятьдесят один год Мэдлин все еще была красива и обладала гипнотическим великолепием. Ее длинные темно-рыжие волосы ниспадали изящными волнами, макияж скрывал чуть заметные морщинки вокруг глаз и губ, и глаза оставались все такими же - большими, зелеными, опушенными темными ресницами и полными такой беззащитности, словно она была готова вот-вот разрыдаться. На ней было надето светло-зеленое платье, скроенное так, чтобы подчеркнуть ее пышную фигуру, свидетельствующую о непреодолимой любви к шоколадным конфетам.
Ступив на порог, Мэдлин мелодраматично застыла.
- Я могу войти? - спросила она звучным хриплым голосом, подняв одну выщипанную бровь.
Фрэнсин посмотрела на гору чемоданов, которые таксист продолжал переносить на крыльцо. И, натянуто улыбнувшись, кивнула.
- И ты, и все остальное.
Мэдлин почти подбежала к Фрэнсин и сжала ее в объятиях.
Они были непохожи, как ночь и день. Если наружность Мэдлин была окрашена в яркие цвета - пусть даже с возрастом эти цвета стали поддерживаться искусственно, - то Фрэнсин была бесцветна. Все в ней было тонким или худым: тонкий нос, тонкие губы, худое лицо, худые плечи, худые ноги, узкие бедра и отсутствие бюста - какового у Мэдлин было хоть отбавляй.
- Как же долго мы не виделись, - прошептала Мэдлин. - Ты ничуть не изменилась.
- Ты тоже, - ответила Фрэнсин. - Она вглядывалась в лицо сестры с тревогой, ибо, несмотря на макияж, под глазами Мэдлин были видны темные тени, говорящие о бессонных ночах.
Мэдлин отпустила Фрэнсин и с многозначительным видом посмотрела на таксиста, ожидающего оплаты.
- Ты не могла бы заплатить? Я забыла взять с собой наличные.
Фрэнсин пристально поглядела на сестру, затем быстро прошла на кухню, где в спрятанной в буфете старой жестянке из-под печенья хранила свои деньги. Она не доверяла банкам.
- Что случилось? - спросила она, когда таксист удалился. - У тебя ужасный вид.
- Ты всегда говоришь мне такие приятные вещи, - отозвалась Мэдлин, однако в ее тоне не было ни следа колкости.
Фрэнсин хмуро посмотрела на чемоданы, все еще стоящие на крыльце, затем затащила их в вестибюль.
Мэдлин открыла дверь главной гостиной, которую Фрэнсин всегда держала закрытой, и, уперев руки в бока, огляделась.
Фрэнсин не переступила порог. Главная гостиная никогда не нравилась ей, ведь ее окна выходили на кладбище. Сколько она себя помнила, в этом огромном камине никогда не разводили огня, и стулья и столы для закусок, расставленные на потертом персидском ковре, никогда не использовались. Это была мертвая комната, и Фрэнсин никогда ничего не делала, чтобы это изменить. Ей не нравились перемены; перемены несли с собой сложности.
Она сморщила нос, когда из этой редко открываемой комнаты ударил крепкий запах застоявшегося табачного дыма. Это было странно, ведь сама она никогда не курила и ясно давала понять, что курильщикам в ее доме не рады. Фрэнсин была совершенно уверена, что ее новые постояльцы не курят, потому что иначе она учуяла бы исходящий от их одежды запах табака.
- Ты могла бы уделять дому больше внимания, - заметила Мэдлин.
- Он нравится мне таким, какой есть.
Мэдлин грациозно повернулась на одном каблуке и, все так же подбоченившись, прошла на кухню. И посмотрела на чашку, стоящую рядом с блюдцем, и на чайные листья на ее дне.
- И я вижу, что ты по-прежнему бо́льшую часть времени проводишь на кухне.
Фрэнсин пожала плечами.
- И по-прежнему гадаешь на чайных листьях.
Фрэнсин принужденно кивнула.
Мэдлин склонила голову набок и внимательно посмотрела на старшую сестру.
- Тебе некомфортно от того, что я здесь.
- Почему ты так решила? - Она терпеть не могла, когда Мэдлин делала такие вот толковые замечания. Это шло вразрез с ее обычным легкомыслием.
- Это видно по тому, как ты стоишь. Так неподвижно и прямо. Ты всегда так делала, будто надеясь, что, если ты не будешь шевелиться, тебя никто не заметит.
Фрэнсин не видела ничего плохого в том, чтобы стоять или сидеть смирно. Это же лучше, чем ерзать. Она терпеть не могла тех, кто ерзал.
Вздохнув, Мэдлин села за стол. Фрэнсин уселась напротив.
- Что случилось с твоим мужем, с...
- С Джонатаном, - подсказала Мэдлин и снова вздохнула. - У него был рак лимфатической системы. В конце мы уже ничего не могли для него сделать, только обеспечить ему покой. Это было... тяжело. - Из уголка ее глаза выкатилась слеза. Фрэнсин смотрела, как она стекает по напудренной щеке сестры и шлепается на стол. - Это было ужасно, Фрэнни. Он был таким добрым человеком... Он заботился обо мне. - Она с усилием сглотнула, пытаясь сдержать поток слез, и прошептала: - Мне его не хватает.
Фрэнсин прочистила горло и, надеясь, что это помешает Мэдлин окончательно впасть в истерику, к чему она явно была уже близка, спросила:
- А что произошло с твоим предыдущим мужем? Он, кажется, был спиритом?
- Себастьян был оккультистом. Он был душка, но в конце концов у меня с ним не заладилось. А потом я встретила Джонатана. - Она улыбнулась своим воспоминаниям, которые грозили вылиться в новый поток слез.
- Мне очень жаль, - смущенно отозвалась Фрэнсин, поскольку не знала, что еще можно сказать перед лицом неподдельного горя сестры. - Этот Себастьян, - быстро добавила она, видя, что глаза Мэдлин наполнились слезами, - он имел обыкновение вызывать духи умерших?
- Разумеется. Он постоянно проводил сеансы. К нему приезжали люди со всех концов страны, чтобы он им погадал. Он был по-своему знаменит. - Мэдлин явно гордилась сомнительной славой своего бывшего мужа, как будто та распространялась и на нее саму.
Фрэнсин не удивилась внезапному интересу Мэдлин к оккультизму. Сестра всегда перенимала интересы своих мужей, делая это с той же одержимой страстью, которую она питала к самому своему очередному мужчине, пока не захомутала его и не вышла за него замуж, после чего ее в конце концов охватывала скука. Ее внимание было так же неустойчиво, как у мухи-поденки.
- Пожалуйста, скажи мне, что ты не пренебрегала защитой, когда имела дело со всей этой... ерундой.
Отвлекшись от жалости к себе, Мэдлин картинно закатила глаза.
- Ну конечно. Мама ведь и меня научила, как защищаться с помощью растений - а не одну тебя.
Немного смягчившись, Фрэнсин спросила:
- Ты можешь привести примеры?
Испустив театральный вздох, Мэдлин распевно начала:
- Корень дягиля, чтобы рассеять дьявольские чары... Дабы провидеть, потребны жженые ноготки, срезанные в полдень... Ветка омелы защитит родных и близких...
Фрэнсин фыркнула.
- Хорошо, что ты использовала защиту; правда, ноготки все же не так хороши.
- Себастьян использовал их постоянно.
- Тогда этот малый - шарлатан и идиот.
Мэдлин насупилась.
- Ты опять за свое...
- О чем ты?
- А вот о чем - если я говорю, что небо голубое, то ты всегда отвечаешь, что оно розовое или бесцветное.
- Вовсе нет!
- Постоянно.
- Неправда!
- Правда!
Мэдлин вдруг резко выпрямилась и огляделась по сторонам.
- Кстати, о призраках. Бри по-прежнему с тобой?
- Ты всегда выводишь ее из равновесия, когда приезжаешь, так что я отослала ее на дуб во дворе, пока не начнет вести себя прилично. - Она устремила на сестру укоризненный взгляд. - Ты же никогда не верила в существование Бри, никогда не верила в существование привидений. Меня удивляет, что ты вообще заморачивалась с этими сеансами и всем прочим, чем занимался этот твой муж.
Мэдлин открыла было рот, чтобы возразить, затем закрыла его и надулась.
- Верно, - признала она. - Но в них веришь ты, и в них верила мама. Думаю, мне тоже захотелось в них поверить. И Себастьян говорил о них очень убедительно, так что мне это показалось возможным.
В кухне воцарилось неловкое молчание. Мэдлин избегала смотреть Фрэнсин в глаза и продолжала сидеть, уставясь в стол.
Фрэнсин была уверена, что сестра что-то скрывает.
- Почему ты решила вернуться домой?
Мэдлин пожала плечами.
Фрэнсин хмуро посмотрела на опущенную голову сестры.
- Мэдлин! - резко произнесла она, когда молчание стало невыносимым. - Ты ведь не была дома пять лет. Почему же решила вернуться сейчас?
- Ты что, не слышала, что я тебе сказала? У меня только что умер муж! Разве этого недостаточно? - Сестра резко встала - Я устала. Я поговорю с тобой позже. - И она торопливо вышла из кухни, пока Фрэнсин не успела сказать что-то еще.
Та сидела и слушала, как Мэдлин поднимается по лестнице, затем идет по коридору второго этажа. Она просидела так долго, затем вздохнула и пошла делать свои дела. Начала готовить ужин, затем занялась работой по дому, прислушиваясь к его ровному дыханию. Ей было неспокойно, она была сама не своя, но раз в дом приехала Мэдлин, этого следовало ожидать. Ноги сами понесли ее наверх, чтобы убраться в комнатах постояльцев.
Киф О'Дрисколл относился к своим вещам небрежно, хотя и не доводил это до крайности. Что ж, от молодого человека следует ожидать подобной неаккуратности. Фрэнсин улыбнулась. Пожалуй, в царящем в его комнате беспорядке есть что-то детское. Киф, решила она, - это маргаритка; он неискушен и прост, как дитя. Отметив про себя, что надо будет поставить в его комнате маргаритки, Фрэнсин поспешила в комнату мистера Констейбла.
Она порадовалась тому, что мистер Констейбл, судя по всему, человек опрятный и, похоже, каждое утро застилает свою кровать; что до немногочисленных предметов его одежды, то они были аккуратно сложены в гардеробе. Фрэнсин удивилась тому, что он уже наложил на комнату отпечаток своей личности, расставив по ней семейные фотографии в рамках. Миссис Констейбл была довольно красивой женщиной; во всяком случае, Фрэнсин предположила, что женщина на фотографии - это его жена. На этом фото они вместе смеялись - безыскусное, оно, видимо, было сделано, когда они не знали, что их снимают. На нескольких других фотографиях были запечатлены две девочки, которые могли быть только его дочерьми. А на прикроватной тумбочке рядом с фото жены стоял групповой семейный снимок. Эти фото говорили о том, что члены его семьи любят друг друга, что они не просто связаны чувством семейного долга, а питают друг к другу искреннее расположение.
Прежде чем выйти из комнаты, Фрэнсин в последний раз огляделась по сторонам. Здесь чувствовались заботливость, преданность родным и... терпение. Пожалуй, из всех цветов лучше всего мистеру Констейблу подходит астильба. Она видела несколько стеблей астильбы возле сарая - надо будет срезать их и поставить в его комнате.
Закончив убирать спальни, Фрэнсин подмела длинный коридор, идущий вдоль всего дома и высокопарно именуемый Нижней галереей. Стены здесь были увешаны портретами предков Туэйтов, старыми, закопченными, потрескавшимися; их имена значились на нижних частях рам, выведенные напыщенными золотыми буквами. Фрэнсин редко смотрела на эти портреты; они были частью обстановки дома, и она принимала их как данность.
Обычно Фрэнсин вела себя терпеливо, но только не в этот вечер, когда она ждала, чтобы Мэдлин проснулась. Ей очень хотелось заглянуть в комнату сестры, но Фрэнсин удержалась от искушения. Хотя их и связывали кровные узы, она не могла вот так запросто зайти к ней. Вместо этого уселась на один из старых стульев, стоящих в Нижней галерее, с которого открывался вид на весь коридор западного крыла, и стала ждать.
В доме слышалось тихое тиканье часов, он ожидал вместе с ней. Она всегда считала, что ее дом обладает своей собственной индивидуальностью, тактичной, но внимательной к тем, кто жил в нем прежде. Живые не помнили их, но сам дом их не забыл, и это утешало. Однако, хотя дом, казалось, продолжал оставаться внимательным и бодрым, его пронизывали напряжение и нервозность, в его воздухе чувствовалось некое раздражение, странная тревога, которая струилась по галерее и отражалась на угрюмых лицах предков Фрэнсин, глядящих на нее.
Она не услышала, как отворилась дверь спальни Мэдлин, а потом уже стало поздно. Фрэнсин вскочила со стула и с недостойной торопливостью сбежала по лестнице вниз, затем вбежала в кухню, где бросилась к плите, как будто она возилась здесь все время, пока в кухню не зашла Мэдлин.
- Ты права, - без прелюдий начала та. - Я действительно приехала домой не без причины.
Фрэнсин отвернулась от плиты, ожидая, когда сестра продолжит.
- Я хотела приехать и раньше, но мы узнали об этом только незадолго до того, как у Джонатана диагностировали рак, а потом... - Мэдлин неопределенно махнула рукой, чтобы выразить всю огромность своего горя.
- Узнали о чем?
- Думаю, тебе лучше сесть.
Фрэнсин едва не рявкнула, что она вполне может и постоять, но что-то в тоне сестры заставило ее сесть.
- Ну и в чем дело? - вопросила она, когда Мэдлин медленно опустилась на стул и положила перед ней на стол тоненькую папку, которую немедля принялась теребить.
Не поднимая глаз, она сказала:
- Мама обманула нас. - И вскинула ладонь, когда Фрэнсин в негодовании широко раскрыла глаза. - Просто выслушай меня, - быстро проговорила она. - Когда я только что познакомилась с Джонатаном, он много говорил об изучении семейных историй и все такое. Он был изумлен тем, что я так мало знаю о моей семье, несмотря на то, что я выросла среди всего этого. - Мэдлин неопределенно махнула рукой. - Он начал изучать историю нашей семьи, и я тоже ею заинтересовалась, ведь есть нечто захватывающее в историях тех людей, которые и сделали нас тем, что мы есть. Я всегда считала, что история нашей семьи окажется скучной, но у нас есть тайна, Фрэнни, темная ужасная тайна. - Она подалась вперед, ее глаза возбужденно блестели. - Нас у мамы было не две, как она всегда говорила. У нас имелись четыре сестры и брат.
Эти слова почти что прошли мимо сознания Фрэнсин, потому что в ее строго упорядоченной жизни они показались ей лишенными смысла.
- Этого не может быть. - Она покачала головой, сжав губы и чувствуя стеснение в груди. - Ты лжешь!
- С какой стати мне лгать?
- Тогда солгал этот твой идиот-муж. Либо речь шла не о нашей семье, либо он просто все это выдумал. Нас всегда было только трое - мы с тобой и наша мама. Отец умер, и больше у нас никого не было. Мама сказала бы нам. Она сказала бы мне! - последние ее слова прозвучали как жалобное причитание.
- Мне очень жаль, Фрэн, но это правда. - Мэдлин сделала паузу, настороженно глядя на сестру. - Ты когда-нибудь думала о том, откуда взялась Бри?
- Конечно! Я пыталась... - Фрэнсин пожала плечами, не желая объяснять ни свое любопытство, ни свои попытки выяснить, откуда взялась эта девочка-призрак. - Она всегда была здесь. Она просто привязана к нашему дому.
- Нет, Фрэнни. Она умерла пятьдесят лет назад... Она была нашей сестрой.
Грудь Фрэнсин сдавила тревога, сдавила так, что она едва могла дышать. Она посмотрела в открытую дверь на дуб, голые ветви которого качались над колодцем, хотя во дворе не было ни малейшего ветерка.
Повернувшись к Мэдлин, она начала искать признаки того, что сестра лжет. Та никогда не умела убедительно врать. Но сейчас ее щеки не покраснели, и она не старалась смотреть Фрэнсин в глаза, как обычно делала, когда врала.
Испытывая головокружение и чувствуя, что она не вынесет этого сочувствия, написанного на лице сестры, Фрэнсин уставилась на стол.
- Расскажи мне, - прошептала она, сглотнув ком в горле.
- Будет проще, если ты увидишь это сама. - Мэдлин открыла тоненькую папку и по столу пододвинула к Фрэнсин несколько листков бумаги. - Все мы были зарегистрированы в Церкви Святого Сердца в Конистоне. Но я не помню, чтобы мы когда-либо ходили туда, а ты?
Фрэнсин покачала головой, хотя это не удивило ее, ведь мать никогда не имела склонности к официальной религии.
Наконец она выдохнула воздух, скопившийся в ее груди, и глянула на выделенные желтым маркером имена на ксерокопиях страниц метрической книги, выведенные старомодным почерком. Наверху каждой страницы значилось:
Рождения, зарегистрированные в приходе Конистон графства Камбрия
30 сентября 1961 года, Бри Элизабет, Туэйт-мэнор, сельская община Хоксхеда, пол женский. Отец - Джордж Роберт Туэйт, мать - Элинор Мэйбл Туэйт.
13 августа 1962 года, Агнес Ида, Туэйт-мэнор, сельская община Хоксхеда, пол женский. Отец - Джордж Роберт Туэйт, мать - Элинор Мэйбл Туэйт.
21 декабря 1963 года, Фрэнсин Лиллиан, Туэйт-мэнор, сельская община Хоксхеда, пол женский. Отец - Джордж Роберт Туэйт, мать - Элинор Мэйбл Туэйт.
16 сентября 1964 года, Виола Клементина, Туэйт-мэнор, сельская община Хоксхеда, пол женский. Отец - Джордж Роберт Туэйт, мать - Элинор Мэйбл Туэйт.
1 апреля 1966 года, Розина Сильвия, Туэйт-мэнор, сельская община Хоксхеда, пол женский. Отец - Джордж Роберт Туэйт, мать - Элинор Мэйбл Туэйт.
26 января 1968 года, Мэдлин Беатрикс, Туэйт-мэнор, сельская община Хоксхеда, пол женский. Отец - Джордж Роберт Туэйт, мать - Элинор Мэйбл Туэйт.
19 ноября 1968 года, Монтгомери Джордж, Туэйт-мэнор, сельская община Хоксхеда, пол мужской. Отец - Джордж Роберт Туэйт, мать - Элинор Мэйбл Туэйт.
Фрэнсин читала эти имена опять и опять, качая головой... Бри. Агнес. Виола. Розина. Монтгомери... Она не помнила этих имен, кроме Бри, да и это было просто имя, которое она придумала, когда была ребенком. Но это вовсе не значит, что ее маленький призрак и есть та самая Бри. Она не ощутила потрясения от внезапно пришедшего узнавания или от пробудившегося воспоминания, хотя должна была бы что-то почувствовать, ведь, судя по датам их рождения, они все родились друг за другом и наверняка вместе росли.
- Должно быть, они родились мертвыми, - сказала она, радуясь тому, что нашла этому логическое объяснение.
- Для мертворожденных детей есть отдельная книга, - ответила Мэдлин, говоря тихо, как будто, повысив голос, она могла нанести Фрэнсин непоправимый удар. - И у меня есть записи о наших крещениях, тоже в Конистоне. - Она пододвинула к Фрэнсин еще два листка бумаги. - Это единственные записи актов о смерти. - Она беззвучно плакала.
У Фрэнсин сжалось горло. Сперва она не касалась этих страниц, а только в ужасе смотрела на них. Ее руки дрожали, когда она наконец взяла их и прочла простые слова, допускающие только одно толкование. 26 июля 1969 года была зарегистрирована смерть от утопления Бри Элизабет Туэйт и Монтгомери Джорджа Туэйта. Самой старшей и самого младшего из детей семейства Туэйт.
- Они оба утонули, - отрешенно проговорила Фрэнсин. - Как и отец.
Но Мэдлин качала головой.
- Мать солгала нам и об этом. Записи акта о его смерти нигде нет.
Фрэнсин похолодела.
- Отец умер, - твердо произнесла она. - Он утонул в озере Эстуэйт, возвращаясь из паба, когда ты была совсем малышкой. Мама говорила нам...
- Этого несчастного случая не было, Фрэнсин! Мама нам солгала.
Она покачала головой; все ее существо не желало верить тому, что сказала сестра.
- Тогда что же с ним произошло? У тебя есть все ответы, вот и скажи мне, что с ним сталось!
- Я не могу. Возможно, он умер, но это случилось не здесь. Иначе акт о его смерти был бы записан в метрической книге. Я не знаю, что с ним сталось.
В глубине существа Фрэнсин зародилось семя смятения и пустило побеги, охватившие все ее тело, пока у нее не выступила гусиная кожа. Она не хотела слушать дальше. Она обожала мать, единственного человека, которому она безоглядно верила, который всегда поддерживал ее.
- Зачем маме было лгать нам о смерти нашего отца?
- Не знаю, Фрэнсин! - ответила Мэдлин, раздосадованная упрямым нежеланием сестры принять правду. Затем глубоко вдохнула через нос и продолжила уже более спокойным тоном: - Я думала, что ты, возможно, что-нибудь помнишь. Тебе же было уже пять лет, когда Монтгомери и Бри утонули.
Фрэнсин покачала головой.
- Выходит, ты ничего не помнишь?
- Нет. Я определенно не помню никаких братьев и сестер, кроме тебя, и я бы запомнила Бри. - К ее глазам подступили слезы. - Бри была нашей сестрой, а я ее не помню!
Мэдлин протянула было руку, чтобы утешить ее, но, когда Фрэнсин не отреагировала на ее жест, убрала ее.
- Я знала, что это станет для тебя ударом. Думаю, когда Бри была жива, вы с ней были близки. Наверное, именно поэтому ты и... - Она запнулась, затем продолжила: - Именно поэтому ты и запомнила ее таким образом, в качестве твоей воображаемой подруги.
Фрэнсин проигнорировала ее сомнительный намек на то, что Бри есть всего-навсего вымысел, порожденный ее полузабытым воспоминанием.
- А что сталось с остальными нашими сестрами? - спросила она, и ее голос прозвучал хрипло от сдерживаемых эмоций.
Агнес. Виола. Розина. Эти имена были ей не знакомы, однако теперь, когда они запечатлелись в ее сознании, ей казалось, что, быть может, в ее памяти остался какой-то отдаленный отголосок воспоминания, неясный, как тень облака. Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь о своем раннем детстве. Но так ничего и не вспомнила. Ни единого воспоминания, за которое можно бы было ухватиться. Она не могла вспомнить Бри, а ведь Бри была с ней всегда...
Мэдлин покачала головой.
- Я не смогла выяснить, что с ними сталось. Единственное упоминание о них - это записи актов об их рождении и крещении. Больше ничего нет.
Фрэнсин сидела совершенно неподвижно, но мысли ее лихорадочно метались - она пыталась осмыслить то, что узнала, но у нее ничего не выходило. Это было слишком неожиданно, слишком разрушительно.
- Как давно ты это узнала?
Мэдлин неловко заерзала на стуле.
- Несколько месяцев назад, - призналась она.
Фрэнсин ошарашенно уставилась на сестру.
- Почему же ты ничего не сказала мне раньше?
Мэдлин замялась, затем ответила:
- Потому что я знала, что ты отреагируешь на это именно так. По правде говоря, я даже не была уверена, что ты мне поверишь.
- Вздор! Тебе просто не хотелось отрываться от той беспорядочной жизни, которую ты ведешь в Лондоне!
Еще одна пауза, затем Мэдлин кивнула.
- Да, отчасти так оно и было, - согласилась она. И, обведя взглядом кухню, вздрогнула. - Я знаю, тебе нравится здесь жить, а мне тут все всегда было ненавистно. Но я в самом деле собиралась приехать и рассказать тебе, однако тут Джонатан заболел.
Смягчившись, Фрэнсин принужденно кивнула, но все же не удержалась и сказала:
- Ты могла бы позвонить мне или написать.
- Не выдумывай, Фрэнни. Такие вещи нельзя сообщать по телефону или в письме.
К горлу Фрэнсин подступили слезы. Нет, она не может и не станет плакать перед сестрой. Она резко встала и бросилась к двери, ведущей во двор.
- Я видела их могилы, - добавила Мэдлин.
Фрэнсин замерла на пороге.
- Что?
На лице Мэдлин было написано удивление, как будто ее только что осенило.
- Я говорю о могилах Бри и Монтгомери. Они похоронены на нашем кладбище. В отличие от тебя, я не боялась его и гуляла там, когда была маленькой. Я помню, что видела их имена на надгробиях, но тогда они ничего для меня не значили.
Фрэнсин кивнула, хотя сама она не имела ни малейшего желания заходить на кладбище, и торопливо подошла к дубу во дворе.
- Бри! - пронзительно позвала она.
Голые ветки чуть слышно зашелестели.
- Бри, пожалуйста, спустись. - Она сглотнула, не зная, как ей сказать маленькому призраку, что теперь она знает, что они сестры, но ничего не помнит о том времени, когда Бри была жива.
Фрэнсин прождала под дубом не менее пяти минут. Бри так и не спустилась, но Фрэнсин знала - она находится там и наблюдает.