Тэянг

Глава 12
Открытые двери


Я проснулся оттого, что в дверь энергично стучали. Никакой милостивой потери памяти я не испытывал, сразу все вспомнил, пришел в абсолютный ужас и попытался ощутить хоть немного радости. Бесполезно. Вечером я не задернул шторы, и теперь комнату заливал дивной красоты утренний свет: золотой, теплый, как сама душа лета, – а мне было все равно.
В дверь продолжали стучать. Я нахмурился: и Пак, и Бао просто зашли бы. Может, что-то произошло? Пожар, убийство? Не удивлюсь. Я встал и все в той же мятой одежде, в которой вчера выступал, открыл дверь. На пороге стояла девушка, которую я тут же узнал. На прослушивании она с бейджем на шее объявляла номера участников.
– Доброе утро, Син Хён-ним. – Она поклонилась, восхищенно глядя на меня. – Я Со Ён, сотрудница концерна. Буду помогать вам во всем, обращайтесь с любыми просьбами. Вот ваш телефон. Запишите мой номер, звоните в любое время.
И она, склонившись в низком поклоне, двумя руками протянула мне мой дешевенький смартфон. Я растерялся – настолько формально вручают разве что подарки на свадьбу, а она еще и назвала меня полным именем, прибавив уважительный суффикс «ним». Глаголы Со Ён ставила в максимально вежливую форму – короче, услышав наш разговор со стороны, я бы решил, что обращаются не то к директору фирмы, не то к боссу мафии.
– Спасибо, Со Ён.
– Завтрак через пятнадцать минут, потом у вас встреча, потом госпожа Бао проведет собрание, – тараторила Со Ён. – Стиль одежды неформальный, далее возможна репетиция.
Она смотрела на меня как на звезду. Мне стало неловко, и я скрылся в комнате, пробормотав, что скоро буду.
Странно было ощущать в руке телефон после такого перерыва. Раньше я его из рук не выпускал, а теперь смотрел на устройство в своей руке как деревенская бабуля. Так, что там в непрочитанных сообщениях? Босс каждый день присылал не менее трех сообщений, грозя, что уволит меня, если я не явлюсь на работу. Мама сегодня утром написала, что меня показывают в новостях культуры по всем каналам.
Ее сообщение пришло в семь утра – получается, мама не легла спать, когда вернулась с работы, все смотрела, что говорят обо мне. Я надеялся ощутить знакомую волну тепла и нежности, но уловил только воспоминание о том, как радовался раньше.
Я видел документалку, где говорилось, что счастье мы ощущаем благодаря гормонам: дофамину, эндорфину и каким-то там еще инам. И сейчас мне казалось, что механизм, который их создает, во мне сломан, я – как часы, которые из-за погнутой пружины не могут осуществлять свою главную функцию. Что такое жизнь без радости? Зачем вообще иметь хоть что-то, если не можешь быть этим доволен?
Под аккомпанемент мрачных размышлений я принял душ, оделся в очередные спортивные штаны с футболкой и вышел в коридор. Со Ён отвела меня в знакомую столовую, и по пути я выяснил, что учебный центр не всегда бывает таким пустым, каким я его знаю. По коридорам сновали люди с бейджами, кланялись мне, заметив, и мчались дальше. Я едва успевал поклониться в ответ.
– Началась подготовка к камбэку, – тоном школьной отличницы пояснила Со Ён.
Впервые на моей памяти кто-то рвался отвечать на мои вопросы до того, как я их задам.
Обстановка в столовой была не веселее, чем на заседании северокорейского правительства. Пак без выражения тыкал палочками в рис, Линхо был так взвинчен, что хотелось дать ему успокоительное, Джо с привычно бесстрастным видом поглощал завтрак.
– Привет, – с подозрением начал Линхо. – Ну чего, тебе лучше, готов работать? Нам вчера сказали, ты переволновался на прослушивании, лежишь в комнате, и тебя тошнит.
– Все уже хорошо, – сказал я, решив, что еще одна ложь ничего не изменит.
Мой взгляд снова и снова возвращался к Паку в поисках следов раскаяния, но тот смотрел только в тарелку. Зато след от моего удара был на месте: лиловое пятно на щеке, которого никто, похоже, не замечал. Жаркая ярость вчерашнего дня меня уже отпустила, и на смену ей пришло унылое разочарование.
– Я рад, что тебя взяли, – искренне сказал Джо. – Говорят, камбэк-шоу уже через два месяца, а с октября – тур, если все пройдет как надо!
– Класс, – безрадостно ответил я, придвинул к себе поднос и приступил к еде.
После завтрака Со Ён с невероятным энтузиазмом повезла меня в лифте на верхний этаж. Она волновалась, будто переживала чудесное приключение, и я невольно улыбнулся, хоть и не чувствовал отзвук этой улыбки внутри.
Верхний этаж был роскошным. Я думал, такие офисы есть только в квартале «Диджитал Медиа», там, где логотип концерна «Ай-Интертейн» украшал целое здание, а не в этой кирпичной восьмиэтажке без опознавательных знаков. Со Ён провела меня по пушистому ковру в кабинет, где за столом сидел знакомый генеральный директор, похожий на старую черепаху. Рядом почтительно теснились люди в официальных костюмах.
Я запоздало вспомнил, что генеральному нельзя смотреть в глаза, но он поймал мой взгляд еще у порога и не отпустил, пока я не сел.
– После подписания контракта ты официально станешь участником группы, – сказал он, и какой-то человек в костюме учтиво подал мне стопку листов и дорогую ручку.
Я растерянно полистал контракт, думая в основном о том, на какой потрясающе бархатистой бумаге он напечатан. Слова все равно были очень длинными, фразы запутанными, я ничего не понимал и уже занес ручку, чтобы подписать там, куда указывал палец человека в костюме, когда меня обожгла внезапная мысль.
– Одну минуту. Я хочу…
Атмосфера в комнате настолько подавляла волю, что хотелось на самом деле только одного: немедленно все подписать и скрыться. Но я откашлялся и начал заново:
– Не знаю, положены ли мне какие-то деньги, но мне нужно, чтобы моей матери заплатили прямо сейчас. И еще помогли найти достойную работу в дневную смену.
В кабинете повисла оскорбленная тишина, а мне было все равно. Музыка, Пак, душа – ничто уже было не свято, но хоть одного человека я должен своим падением спасти.
– Удивительно, что тебе удалось построить настолько великолепную карьеру певца, будучи сыном матери-одиночки, причем не вдовы, – сказал генеральный. Издевался: если он слышал мой настоящий голос, то прекрасно понимал, что карьера фальшивая. – Мы оказываем тебе честь, принимая в группу, несмотря на такое пятно на твоей репутации.
Я положил ручку на стол. Помолчал немного, собираясь с силами. Язык казался липким, зубы не разжимались, будто у меня полный рот ирисок. Но раз я заплатил такую цену за свой успех, я не уйду без того, что мне нужно.
– Да, у моей матери не было мужа, – сказал я, глядя генеральному прямо в глаза. – К нам обоим всегда относились как к отбросам. Ее уволили с работы, потом с другой, она смогла устроиться только на ночной склад. Ее родственники отказались принять нас в свой дом, и нам пришлось работать изо всех сил, чтобы снимать жилье. Моя мать – храбрая любящая женщина, которая готова усердно трудиться. И я ничего не подпишу, пока вы не пообещаете дать ей достойную жизнь.
Быть храбрым оказалось труднее, чем я надеялся. Сердце бешено колотилось, все наверняка видели, как бьется вена у меня на шее и как часто вздымаются ребра. Но я не отводил взгляда от генерального – когда ты уже прыгнул с моста, поздно думать, насколько хорошо будешь смотреться в полете.
– А если я скажу «нет»? – спросил генеральный в абсолютной, ватной тишине.
– Тогда я поблагодарю вас за шанс и покину здание.
– Ты проблемный юноша, Ли Син Хён, – помолчав, ответил генеральный. – Но я согласен на твои условия.
По кабинету прокатился рокот, а генеральный как ни в чем не бывало взял чистый лист бумаги и начал что-то на нем писать.
– Я сформулировал наше соглашение, позже юристы оформят его, – сказал он и подтолкнул лист ко мне.
Там было написано все, о чем я просил: концерн брал обязательство найти для матери Ли Син Хёна достойную работу на ее выбор и выплатить ей денежное вознаграждение в счет его будущих гонораров. Я поставил свою подпись, затем подписал толстый контракт. Генеральный жестом велел мне уходить, я сделал два шага – и остановился.
– Простите, – выдохнул я. – Я должен спросить. Почему вы приняли меня в группу?
Истинный смысл вопроса понял в этой комнате только он: «Почему вы приняли меня, если слышали, как я пою на самом деле?»
– Уверен, зрителям понравится твой голос и твой обаятельный наглый характер, – задумчиво ответил генеральный директор. – Правда не имеет значения, Ли Син Хён, – важно, что хорошо продается. Ты можешь идти.
– Хён, мы вчера начали постить контент с тобой, – объявила счастливая Бао на собрании, проходившем в той самой переговорной, где так неудачно началось мое знакомство с группой. – Отзывы в целом отличные, цитирую: «Такой милый!», «Он просто сладкая булочка!» Ролик о твоем приходе в группу собрал рекордное количество оценок и реакций. Даже статья «С кем гуляет Пак Ин Сон?» нам теперь на руку: фото показывает, что группа тепло приняла нового участника.
На синяк Пака она внимания не обращала, и это лишний раз доказывало, что он может хоть пять раз лицом об стену приложиться – иллюзия идеального лица останется такой же идеальной.
Мой взгляд Пак не ловил, хоть я и сел так, чтобы это заметить. Да, я бы не принял его извинений, но все равно! Ну и пошел он, не буду даже смотреть в его сторону. Точнее, буду, только чтобы проверить, не смотрит ли он. Все еще не смотрит. А я-то думал, что разбираюсь в людях!
– Хён, ты меня слышал? – раздраженно спросила Бао.
– Ага, – соврал я, не моргнув глазом.
К изнурительным репетициям я уже привык – у меня все настолько болело, что я перестал это замечать. Концерт решено было собрать только из старых хитов, никакого нового материала, «чтобы подарить фанатам ностальгию в потрясающем новом звучании». Я сделал вид, что героическим усилием выучил тексты песен, хотя вообще-то давно их знал. Линхо расцвел и воспрял духом, Джо не менялся, Пак делал вид, что меня не существует, и все мы работали, как будто от этого зависели наши жизни.
Через три дня продюсер Ын Сок, которого я после прослушивания не видел (может, он в запой уходил?), вывел меня с репетиции и сунул в руки документ насчет помощи моей матери, который красиво оформили юристы.
– Контракт у тебя на пятнадцать лет, придурок. Ты бы знал это, если бы читал, что подписываешь. – Он шагнул ближе ко мне: высокий, стильный, в льняной рубашке без единой морщинки. – Мы выжмем из тебя все. Будешь плясать как заводная мартышка.
– Ладно. – Я пожал плечами, на весу подписал документ и вручил ему.
– Ты не должен был пройти прослушивание. Унизил меня перед советом.
– Вы сами себя унизили, – выпалил я прежде, чем успел остановиться. – Не в ваших интересах было выступать против меня, если вы сами меня приняли. Мой голос всем нравится, с танцами есть прогресс, я принесу вам много денег. Давайте не будем воевать?
Продюсер смотрел так, что я совершенно ясно понял: обычно ему никто не перечит. Кроме разве что жены. И кстати, о ней…
– Госпожа Бао защищает интересы группы. В том, что она меня выбрала, нет ничего личного, – сказал я, пользуясь случаем защитить ее от его нападок. – Не хочу, чтобы вы делали что-то в ущерб группе просто потому, что я вам не нравлюсь. «Тэянг» достойны вашей поддержки.
Может, и не стоило так его бесить, но я уже столько раз дерзил, что все меньше боялся каждого следующего.
– В контракте тридцать страниц, – ласково сказал продюсер. – Рано или поздно ты что-нибудь нарушишь.
Я кивнул ему и пошел обратно в зал. У меня было слишком мало опыта противостояния врагам, чтобы знать, как ответить в такой ситуации. Но я понимал одно: после того что совершил, я должен безропотно принять от жизни любое наказание.
Теперь, когда мое присутствие перестало быть секретом, в центре постоянно крутились люди: снимали с нас мерки, смотрели наши танцы, записывали наш вокал в студии, расспрашивали, натаскивали. Друг с другом мы общались только по работе: Линхо по-прежнему был на седьмом небе, Джо – добродушная рабочая лошадка, Пак – мрачнее тучи. Что было лично со мной, не знаю, но тренер по вокалу однажды сказал:
– Хён, раньше ты пел с чувством, а сейчас как-то пустовато. Устал, да? Ну все равно надо постараться.
Мне это даже понравилось – значит, в моем волшебном пении было хоть что-то личное. Постепенно я обнаружил, что еще способен испытывать смутное моральное удовлетворение от хороших поступков, поэтому тратил эту способность на то, чтобы общаться с фанатами. Бао была в восторге, что я так часто готов устраивать эфиры в соцсетях, отвечать на вопросы, расспрашивать поклонников об их жизни, показывать им все, что сам когда-то мечтал увидеть: как мы едим в столовой, тупим в перерывах между репетициями, какие мы все помятые с утра. Ну, кроме Пака, конечно. Помятого Пака видел только я – он перестал не только причесываться, но и бриться. Я зло думал, что щетина у него отрастает какими-то клоками. Увидев такого Пака, ни одна фанатка не захотела бы написать фанфик о том, как встречает его в парке. Этот Пак выглядел так, будто собирался не прогуливаться по парку в кашемировом пальто, а лечь на картонку и выставить рядом банку для подаяния.
Сам я ничьих соцсетей больше не читал и даже отказался, когда мне предложили новый классный телефон. Одежды в моем шкафу прибавилось, хотя я понятия не имел, кто и когда ее приносит. В общем, я стал успешным, красиво одетым и несчастным.
Через пару недель, когда мы были в разгаре отработки открывающего танца для шоу, я проснулся утром от запаха ароматического пара – на этот раз яблочного. Полежал, не открывая глаз, потому что не знал, как быть.
– Я вижу, что ты проснулся, – сказал Пак и, судя по усилившемуся запаху яблока, выдохнул пар. – Надо поговорить.