Шесть; агония.
Как только Робин вошла в книжный магазин, сердце Эштона начало бешено колотиться у него в груди.
Он и сам не знал, что в этой девушке так притягивало его, но она всегда заставляла его сердце биться чаще. Она была слишком красивой, чтобы описать.
Когда они разговаривали, она стояла так близко к нему, что он мог рассмотреть все её бесподобные черты лица. Он не видел никаких изъянов, она была прекрасна. Её характер был также восхитительным. Это как будто был бонус.
Но когда она вошла в этот раз, атмосфера была совершенно другой, несколько напрягающей. И по её красным щекам и периодическим всхлипам Эштон понял, что она плакала.
У женщины на лице было около шести пластырей, прикрывающих ссадины. Выглядело так, будто на неё напали. Они были на её лбу, носу, подбородке, щеках — везде. И она явно была не в духе.
Она прошептала что-то на ухо Робин, сжав челюсти и оскалившись, и она кивнула в ответ. Робин подошла к стеллажам и смотрела на книги на полках. Она выглядела разбитой.
Эштон подошел к ней, спрятав руки в карманах, и нервно улыбнулся.
— Ты в порядке? — спросил он.
В душе он знал, что с ней далеко не всё в порядке.
— Да, — еле слышно произнесла она. Робин выглядела такой грустной, что заставляло сердце Эштона заныть в груди.
— Нас не должны видеть вместе, Эштон. Мне жаль, — прошептала девушка, продолжая рассматривать книги, чтобы никто не заметил, что на самом деле они разговаривают.
Казалось, она боялась той женщины. Она дрожала, буквально. Руки Робин тряслись, и она выглядела, словно изо всех сил сдерживает слёзы.
Эштон медленно отошёл от неё. Робин подняла глаза и нахмурилась. Ей нравилось говорить с ним, и нравилось то, как он переживал за неё, несмотря на то, что они даже не были знакомы.
Просто он был одним из тех людей. Одним из тех людей, которые заботятся обо всех, даже если ни разу до этого не встречали их.
Ей нравился Эштон. Он всегда улыбался, когда она заглядывала в его магазин, и, конечно, Робин не могла не заметить этого.
Её на части разрывало то, что она не могла разговаривать с ним. Она не могла разговаривать практически ни с кем. Ей просто не было дозволено. Она чувствовала себя болью во плоти.
Она не могла противостоять этому. Она ничего не могла сделать с тем чувством боли, которое она испытывала, когда калечила себя физически или душевно. Но она ненавидела причинять боль окружающим, вгоняя их в агонию. Однако с этим она тоже не могла ничего сделать.
Она никогда не думала, что с ней небезопасно находиться рядом из-за её болезни, но люди всегда доказывали обратное. Она всегда пыталась убедить себя, что в мире существует множество людей, которые испытывают то же самое и страдают от такой же болезни, как и она, но это никогда не срабатывало.
Ей запрещали общаться с родными и отцом из-за её заболевания, и она была вынуждена переехать с матерью далеко от того места, где она привыкла жить. Робин считала это глупым.
Ей не позволяли заводить друзей после всех инцидентов, виной которых стала именно она. Это заставляло её чувствовать себя другой. Другой в плохом смысле этого слова.
Иногда всё становилось очень странно, ведь даже её "друзья" исчезали без вести или попадали в больницу.
Но причина этого засела глубоко в ней. Ощущение, желание. Лекарства и терапия никогда не помогали и не помогут. Она знала это. От психических заболеваний нет лекарств. Это был всем известный факт.
Глупые таблетки не смогут заставить вас чувствовать себя лучше. Они просто заставляют забыть о боли на некоторое время.
Но она не хотела забывать о боли. Она хотела полностью и навсегда избавиться от неё.