Обследование
Карл Питерсон обнаружил у себя в ящике повестку с требованием в десять часов явиться к доктору Бенвею в Министерство душевной гигиены и профилактики...
«С чего это вдруг им что-то от меня понадобилось? – раздраженно подумал он... – Скорее всего, ошибка». Но он знал, что они не совершают ошибок... И, конечно, никогда не ошибаются личностью...
Карлу и в голову бы не пришло пренебречь вызовом, даже если бы неявка и не влекла за собой никакого наказания... Свободия была государством всеобщего благоденствия. Если гражданину хотелось чего-нибудь – от мешка костяной муки до партнера для секса, – соответствующее министерство готово было предложить эффективные услуги. Скрытая в таком всеохватывающем человеколюбии угроза подавляла даже мысли о бунте...
Карл пошел через Площадь Ратуши... В мерцающих струях фонтана купались никелированные обнаженные фигуры в шестьдесят футов высотой, с латунными гениталиями... Купол Ратуши, сооруженный из стеклоблоков и меди, врывался в небо.
Карл обернулся и уставился на американского туриста-гомосексуалиста, который тотчас потупил взор и принялся возиться со светофильтрами своей «Лейки»...
Карл вошел в стальной, выкрашенный эмалью лабиринт Министерства, решительно подошел к справочному столу... и предъявил свою повестку.
– Пятый этаж... Кабинет двадцать шесть...
В приемной кабинета двадцать шесть на него холодными подводными глазами взглянула медсестра.
– Доктор Бенвей вас ждет, – сказала она, улыбнувшись. – Входите.
«Будто ему больше делать нечего, кроме как ждать меня», – подумал Карл...
Кабинет был залит молочно-белесым светом, в нем стояла полная тишина. Доктор пожал Карлу руку, не поднимая взгляда выше груди молодого человека...
«Я уже видел этого типа, – подумал Карл... – Но где?»
Он сел – нога на ногу. Взглянув на пепельницу на столе, он закурил... Потом устремил на доктора пристальный вопрошающий взгляд, в котором явно сквозила дерзость.
Доктор казался растерянным... Он беспокойно ерзал и покашливал... и перебирал бумаги...
– Хм-хм, – произнес он наконец... – Ваше имя, полагаю, Карл Питерсон...
Его очки сползли на нос в пародии на профессорскую манеру держаться... Карл молча кивнул... Доктор не смотрел на него и тем не менее, казалось, отметил подтверждение... Он пальцем затолкнул очки на место и открыл папку, лежавшую на крашенном белой эмалью столе.
– Ммммммммммм. Карл Питерсон. – Он ласково повторил имя, поджал губы и несколько раз кивнул. Внезапно он снова заговорил: – Вы, конечно, знаете, что мы стараемся. Мы все стараемся. Иногда, разумеется, безуспешно. – Его голос сделался слабым и тонким. Он приложил ладонь ко лбу. – Делать все для того, чтобы государство – всего лишь инструмент – могло удовлетворять потребности каждого отдельного гражданина. – Голос неожиданно прогремел так низко и громко, что Карл вздрогнул. – В нашем понимании это единственная функция государства. Разумеется, нам известно... далеко не все. – Эти слова он сопроводил едва заметным пренебрежительным жестом... – Например... например... коснемся вопроса... э-э... сексуальных отклонений.
Доктор принялся раскачиваться в кресле. Его очки соскользнули на нос. Карл вдруг почувствовал себя неуютно.
– Мы рассматриваем их как несчастье... болезнь... разумеется, что-либо запрещать или... э-э... разрешать тут можно не в большей степени, чем, допустим... при туберкулезе... – Да, – повторил он так твердо, как будто Карл возразил... – при туберкулезе. С другой стороны, нетрудно понять, что любая болезнь налагает определенные, ну, скажем, обязательства на органы власти, имеющие отношение к здравоохранению, и те вынуждены принимать определенные меры профилактического характера. Нечего и говорить, что подобные меры следует принимать с минимальными неудобствами и трудностями для несчастного индивидуума, который не по своей вине... э-э... заразился... То есть, разумеется, с минимальными трудностями, совместимыми с адекватной защитой других индивидуумов, которые еще не заражены... Мы не считаем обязательную вакцинацию оспы неблагоразумной мерой... Как и изоляцию при определенных заразных болезнях... Я уверен, вы не станете отрицать, что индивидуумов, заразившихся, хм-хм, тем, что французы называют Les Maladies galantes, хи-хи-хи, и не обратившихся к врачу добровольно, следует подвергать принудительному лечению.
Доктор продолжал посмеиваться и раскачиваться в кресле, как заводная игрушка. Карл понял, что от него ждут каких-то слов.
– Это кажется разумным, – сказал он.
Доктор перестал посмеиваться. Он неожиданно замер.
– Теперь вернемся к вопросу... э-э... сексуальных отклонений. Откровенно говоря, мы не делаем вид, будто понимаем – по крайней мере до конца, – почему некоторые мужчины и женщины предпочитают... э-э... однополое сексуальное общение. Тем не менее мы знаем, что это довольно распространенное... э-э... явление, и при определенных обстоятельствах оно вызывает... э-э... озабоченность нашего ведомства.
Впервые доктор бросил взгляд на лицо Карла. В его глазах не отражались ни сердечное тепло, ни ненависть, не отражалось ни одно чувство из тех, что Карл когда-либо испытывал сам или замечал в других, взгляд был одновременно спокойный и настороженный, хищный и бесстрастный. Карлу вдруг показалось, что в этом тихом, как подводная пещера, кабинете он загнан в ловушку, отрезан от всех источников тепла и уверенности. Его представление о самом себе, сидящем там спокойно, слегка насторожившись, с тенью умело скрываемого презрения на лице, сделалось таким смутным, словно жизненные силы покидали его и смешивались с молочно-серой обстановкой кабинета.
– Лечение этих расстройств в настоящее время, хм-хм, симптоматическое. – Доктор вдруг откинулся на спинку кресла и разразился раскатами металлического хохота. Карл испуганно посмотрел на него. «Этот тип – сумасшедший», – подумал он. Лицо доктора стало непроницаемым, как у картежника. В животе у Карла возникло странное ощущение – словно при неожиданной остановке лифта.
Доктор изучал лежавшие перед ним документы. Он заговорил довольным, слегка покровительственным тоном:
– Не стоит так пугаться, молодой человек. Всего лишь профессиональная шутка. Слова «лечение симптоматическое» означают, что нет никакого, разве что больному помогают почувствовать себя как можно уютнее. А именно этого мы и пытаемся добиться в подобных случаях. – И вновь Карл почувствовал на своем лице импульс прежнего холодного интереса. – То есть оказываем поддержку, если поддержка необходима... и, разумеется, способствуем соответствующему выходу эмоций при помощи других индивидов с подобными наклонностями. Изоляции не требуется... при непосредственном контакте это заболевание не передается – так же, как рак. Рак, моя первая любовь. – Голос доктора был едва слышен. Казалось, он вышел в невидимую дверь, оставив за столом свое пустое тело.
Вдруг он вновь заговорил громким, твердым голосом:
– Наверное, вам интересно, с какой стати нас вообще беспокоит этот вопрос? – На лице у него промелькнула улыбка, ослепительная и холодная, как снег на солнце.
Карл пожал плечами:
– Это меня не касается... мне интересно, зачем вы попросили меня прийти и зачем несете всю эту... эту...
– Чушь?
Карл почувствовал досаду, обнаружив, что краснеет.
Доктор откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев.
– Молодежь, – снисходительно произнес он. – Молодые вечно спешат. Возможно, когда-нибудь вы поймете всю важность терпения. Нет, Карл... Могу я называть вас Карлом? Я не уклоняюсь от ответа на ваш вопрос. Если возникает подозрение на туберкулез, мы – то есть соответствующее ведомство – можем попросить, даже потребовать, чтобы тот или иной человек явился на флюороскопическое обследование. Таков порядок, вы же понимаете. Результат большинства таких обследований отрицательный. Так вот, вас попросили явиться сюда на, если можно так выразиться, психическую флюороскопию. Могу добавить: побеседовав с вами, я чувствую относительную уверенность в том, что результат будет фактически отрицательным...
– Но все это просто нелепо. Я всегда интересовался только девушками. Сейчас у меня есть постоянная девушка, и мы собираемся пожениться.
– Да, Карл, я знаю. И поэтому вы здесь. Анализ крови перед свадьбой – это же разумно, разве нет?
– Прошу вас, доктор, говорите прямо.
Казалось, доктор не слышит. Он медленно поднялся с кресла и принялся расхаживать за спиной у Карла, а голос его стал слабым и прерывистым, как музыка в конце продуваемой ветром улицы.
– Могу строго по секрету сказать: имеются определенные доказательства того, что существует фактор наследственности. Давление со стороны общества. К сожалению, многие гомосексуалисты, как латентные, так и откровенные, все-таки женятся. Подобные браки приводят к тому, что... дети начинают реагировать на фактор среды. – Голос доктора все звучал и звучал. Он говорил о шизофрении, раке, наследственном расстройстве гипоталамуса.
Карл погрузился в дремоту. Он открывал зеленую дверь. У него перехватило дыхание от страшного зловония, и он в ужасе очнулся. Голос доктора был на редкость монотонным и безжизненным, шелестящий джанковый голос:
– Флокуляционный анализ семени Клайберга-Станисловски... инструмент диагностики... показателен, по крайней мере в отрицательном смысле. В некоторых случаях полезен – рассматривается как часть общей картины... Как, возможно, и при данных... э-э... обстоятельствах. – Голос доктора вдруг зазвенел жалобным криком. – Сестра возьмет у вас... э-э... образец.
– Сюда, пожалуйста... – Сестра открыла дверь в одноместную палату с голыми белыми стенами. Она вручила ему банку. – Воспользуйтесь, пожалуйста, вот этим. Просто крикните, когда будете готовы.
На стеклянной полке стояла банка со смазкой. Карлу было так стыдно, словно мать приготовила ему носовой платок. А на нем вышито нечто вроде коротенькой скромной записки: «Будь я пиздой, мы могли бы открыть галантерейную лавку».
Не обращая внимания на смазку, он изверг семя в банку, бесстрастно, грубо выебав встояка сестру – прижав ее к стене из стеклоблоков. «Старая остекленевшая пизда», – усмехнувшись, подумал он и представил себе пизду, полную осколков стекла, расцвеченных северным сиянием.
Он вымыл пенис и застегнул брюки.
Что-то с холодной презрительной ненавистью следило за каждой его мыслью и каждым движением, за его напрягшимися яйцами, за сокращениями прямой кишки. Он находился в комнате, залитой зеленым светом. В ней стояли двуспальная кровать из мореного дерева и черный платяной шкаф с зеркалом во всю высоту. Карл не увидел своего отражения. В черном гостиничном кресле кто-то сидел. Человек в крахмальной белой манишке с грязным бумажным галстуком. Лицо одутловатое, мясистое, глаза – как горящий гной.
– Что-нибудь не так? – равнодушно спросила сестра, протянув ему стакан воды. Надменно, с презрением она следила за тем, как он пьет. Потом повернулась и с явным отвращением взяла банку.
Сестра повернулась к нему.
– Вы ждете чего-то особенного? – спросила она грубым тоном. С Карлом никогда так не разговаривали с тех пор, как он повзрослел.
– Да нет...
– Тогда можете идти. – Она снова занялась банкой. Негромко, брезгливо вскрикнув, она смахнула с руки каплю спермы. Карл дошел до двери и остановился:
– Я записан на повторный прием?
Она взглянула на него с неодобрительным удивлением:
– Вас, разумеется, известят.
Стоя в дверях палаты, сестра смотрела, как он идет через приемную и открывает дверь. Он обернулся и попытался беспечно помахать рукой. Сестра не пошевелилась, выражение лица осталось прежним. Когда он спускался по лестнице, кривая, притворная ухмылка обожгла его лицо стыдом. Турист-гомосексуалист посмотрел на него и понимающе вскинул брови:
– Что-нибудь не так?
Карл убежал в парк и нашел свободную скамейку возле бронзового фавна с кимвалами.
– Отведи душу, красавчик. Сразу полегчает. – Турист склонялся над ним, а его фотоаппарат раскачивался перед глазами у Карла, как большая отвисшая сиська.
– Да отъебись ты!
Карл увидел, как что-то подленькое и мерзкое отразилось в глазах гомика, карих глазах стерилизованного животного.
– Ах, на твоем месте, красавчик, я бы не выражался. Ты ведь тоже на крючке. Я видел, как ты выходил из этого учреждения.
– Что ты имеешь в виду? – взволнованно спросил Карл.
– Ах. Ничего. Абсолютно ничего.
– Ну что ж, Карл, – начал доктор, улыбаясь и удерживая взгляд на уровне рта Карла. – У меня для вас хорошие новости. – Он взял со стола синий листок бумаги и проделал сложную пантомиму, сосредоточивая на нем взгляд. – Ваш... э-э... анализ... флокуляционный анализ Робинсона-Клайберга...
– Я думал, это анализ Бломберга-Станловски.
Доктор захихикал.
– Да нет же... Вы забегаете вперед, молодой человек. Наверное, вы неправильно поняли. Анализ Бломберга-Станловски – это, ну, в общем, это совсем другой анализ. Очень надеюсь... необязательный... – Он вновь захихикал. – Однако вернемся к тому, о чем я говорил, прежде чем меня столь очаровательно прервал... мой, хм-хм, юный ученый коллега. Судя по всему, ваш КС... – Он показал листок, держа его на расстоянии вытянутой руки, – абсолютно... э-э... отрицательный. Поэтому мы, возможно, больше не будем вас беспокоить. И поэтому...
Он аккуратно вложил листок в папку. Потом перелистал документы. Покончив с этой процедурой, он нахмурился и поджал губы. Закрыл папку, прижал ее ладонью к столу и наклонился вперед.
– Карл, когда вы служили в армии... вероятно... да и наверняка бывали длительные периоды отсутствия... э-э... утешения и услуг со стороны прекрасного пола. В такие, несомненно, мучительные, тяжелые периоды у вас, вероятно, имелась журнальная фотография красотки?? А то и целый гарем таких фотографий?? Хи-хи-хи...
Карл взглянул на доктора с нескрываемым отвращением.
– Да, конечно, – сказал он. – И не только у меня, у всех.
– А теперь, Карл, я хотел бы показать вам несколько фотографий красоток. – Он достал из ящика стола конверт. – И попросить вас, если нетрудно, выбрать ту, которой вы больше всего хотели бы... э-э... заняться. Хи-хи-хи... – Внезапно он наклонился вперед, веером держа фотографии перед глазами у Карла. – Выбирайте девочку, любую девочку!
Карл протянул руку и коснулся одной из фотографий онемевшими пальцами. Доктор сунул снимок обратно в пачку, перетасовал и снял колоду, положил пачку в досье Карла и быстро захлопнул папку. Потом он разложил фотографии перед Карлом лицевой стороной кверху.
– Она здесь?
Карл молча покачал головой.
– Разумеется, нет. Она тут, внутри, где ей и подобает быть. Там, где женщине и место, а что??? – Он открыл папку и достал фото девушки, прикрепленное к бумажному листу с пятном Роршаха. – Это она?
Карл молча кивнул.
– У вас хороший вкус, мой мальчик. Могу строго по секрету сказать, что некоторые из этих девочек... – он ловко перемешал фотографии на столе, словно профессиональный шулер, предлагающий сыграть в «три листика», – на самом-то деле мальчики. В... э-э... бабском наряде – кажется, так это называется???
Брови его взмыли вверх и опустились с невероятной быстротой. Карл так и не понял, увидел ли доктор нечто необычное. Лицо доктора, сидящего напротив, было абсолютно неподвижно и бесстрастно. И вновь в животе и гениталиях у Карла возникло ощущение невесомости – как при внезапной остановке лифта.
– Да, Карл, похоже, вы блестяще преодолеваете нашу короткую полосу препятствий... По-моему, вы считаете, что все это довольно глупо, да или нет...???
– Ну говоря по правде... Да...
– Вы откровенны, Карл... Это хорошо... А теперь... Карл... – Он ласково растянул имя, точно обходительный коп-мошенник, собирающийся угостить вас сигаретой «Оулд Гоулдз» (и как только копы могут курить эти «Оулд Гоулдз»?) и начинающий играть свою роль...
Коп-мошенник исполняет короткое танцевальное па.
– Почему бы тебе не предложить Человеку сделку? – Проявляется его злобное супер-эго, о котором он говорит только в третьем лице – как о «Человеке» или «Лейтенанте».
– Таков уж Лейтенант – если ты честно играешь с ним, он честно играет с тобой... Нам бы хотелось обращаться с тобой помягче... Если бы ты мог нам как-то помочь. – Его слова хорошо слышны в заброшенной пустыне с кафетериями, темными закоулками и закусочными. Джанки отворачиваются, чавкая сдобным тортом.
– Педрила сгнил.
Ошалевший от чумовых колес Педрила, высунув язык, тяжело опускается в гостиничное кресло.
Он встает в нембутальном трансе и вешается, не изменившись в лице и не втянув язык.
Коп качается, сидя на пуфике.
– Знаешь Марти Стила? – Качается.
– Да.
– Сможешь обдурить его? – Качается? Качается?
– Он никому не верит.
– А ты сможешь. – Качается, качается. – Ты же обдурил его на той неделе, да? – Качается???
– Да.
– Ну тогда сможешь обдурить его и на этой. – Качается... Качается... Качается... – Да и сегодня сможешь. – Перестал качаться.
– Нет! Нет! Только не это!
– Слушай-ка, либо ты будешь сотрудничать, – трижды злобно качается, – либо Человек тебе жопу порвет. – Он вскидывает сросшиеся брови.
– Итак, Карл, будьте добры, скажите мне, сколько раз и при каких обстоятельствах вы... э-э... позволяли себе удовольствие участвовать в гомосексуальных актах??? – Его голос становится все тише. – Если вы никогда этого не делали, я буду склонен считать вас не совсем типичным молодым человеком. – Доктор кокетливо грозит ему пальцем. – Впрочем, как бы то ни было...
Он похлопал ладонью по досье и метнул на Карла гнусный похотливый взгляд. Карл заметил, что папка стала дюймов в шесть толщиной. Казалось, с тех пор, как он вошел в кабинет, досье сильно разбухло.
– Ну когда я служил в армии... Эти педики делали мне грязные предложения, и порой... когда я бывал на мели...
– Да, разумеется, Карл! – пронзительно вскричал доктор. – В вашем положении я поступал бы так же, чего скрывать, хи-хи-хи... Ну что ж, полагаю, этот... э-э... вполне доступный способ пополнения... э-э... казны можно не учитывать, он к делу не относится. И все же, Карл, бывали, вероятно, – он постучал пальцем по досье, которое испустило слабые миазмы заношенных суспензориев и хлорки, – и другие случаи. Когда не затрагивались... э-э... экономические факторы.
В голове у Карла вспыхнула зеленая сигнальная ракета. Он увидел смуглое худое тело Ханса, повернувшегося к нему, и ощутил на своем плече частое дыхание. Ракета погасла. У него в руке корчилось какое-то огромное насекомое.
Он резко отпрянул всем своим существом в электрической судороге отвращения.
Карл вскочил на ноги, дрожа от ярости.
– Что вы там пишете? – спросил он.
– И часто вы дремлете подобным образом??? В разгар беседы?..
– Я вовсе не спал.
– Не спали?
– Просто дело в том, что все это — дурной сон... Я немедленно ухожу. Мне все равно. Вы не заставите меня остаться.
Он шел через весь кабинет к двери. Он шел очень долго. Он с трудом передвигал онемевшие ноги. Казалось, дверь удаляется.
– Куда вы можете уйти, Карл? – Голос доктора настиг его из невообразимой дали.
– На улицу... Прочь... В эту дверь...
– В Зеленую Дверь, Карл?
Голос доктора был едва слышен. Весь кабинет взлетал, направляясь в космос.