Перемена
— Когда это уже закончится?
Николай Петрович вышел. Ученики одиннадцатого «а» собирали учебники, тетради, пеналы в сумки. Виолетта опять не выдержала и стала ныть. Она хотела бы молчать, но неизвестность и неопределённость её просто доканывали: сколько можно ходить по этим коридорам, в которых они провели шесть лет, если давно уже не школьники?
— Осталось всего два урока, — отозвалась проходящая мимо Соня.
— И что? — вскинулась Виолетта. — Дальше-то что мы будем делать? Пойдём домой? Зачем? Я хочу в двадцатый год. Мне надоел ваш десятый год и одиннадцатый класс.
На пороге кабинета застыли две восьмиклассницы. Они с любопытством, граничащим с благоговением, рассматривали Виолетту, которая была прекрасна в своём недовольстве. Тем более им были интересны такие необычные слова старшеклассницы.
— Чего уставились? — гаркнула Виолетта растопыренным ртам.
— Девочки, шли бы вы отсюда, — усмехнулась стоящая возле двери Катерина.
Девчонки моргнули и скрылись.
— Бред, — бубнила себе под нос Виолетта, — безобразие, безумие...
— Ты что, решила описать нашу ситуацию словами на «б»? — подколол Виолетту Павел.
Виолетта подняла на него непонимающий взгляд, после чего рассмеялась: легко, звонко и заразительно. Засмеялась так, как никогда себе не позволяла ни в чьём присутствии. Весь класс уставился на неё, такую радостно смеющуюся. Но Олеся видела, что одно неверное движение, неверное слово и у Виолетты начнётся истерика.
Виолетта смеялась так заразительно, что Настя Полякова, стоящая рядом со столом и ждущая, когда Виолетта соберётся, тоже подхватила смех. Её смех был легче и проще. Он чувствовался выдохом, передышкой от потрясений, в которые их столкнули с самого утра, но так не объяснили правил игры.
Олеся поняла, что присоединившийся смех был новой отдушиной, которую все так ждали и внутренне хотели. Никакого предистеричного настроения, просто разрядка от напряжения. Олеся подхватила смех, вначале чуть натянуто, но потом поняла, что не может остановится.
Наконец весь класс смеялся, некоторые даже похрюкивали, но тихо, практически неслышно.
— О-ой, господи, — протянула Настя Аникина, вытирая выступившие слёзы, — по какой причине ржём-то?
— Да фиг его знает, — беззаботно, наконец просто и свободно откликнулась Прасковья, держась за живот, который от громкого и надрывного смеха неприятно сотрясался.
*
— Ну сейчас-то можно уже уйти домой, — теперь начал ныть Максим по пути на первый этаж.
— Тебе хорошо, — завистливо зыркнул на него Александр, — тихо и спокойно дома.
— А у тебя что там, ядерная война идёт? — отозвался позади них Андрей.
Михаил вслушался, что же ответит брат.
— Нет, — прицокнул Александр. — Там слишком сопливо и романтично.
Михаил внимательно всматривался в затылок Александра. Было видно, что тому не хочется идти домой. Но ведь придётся. И там будут родители, которые в десятом году на самом деле проявляли больше нежности друг к другу, чем со временем. В двадцатом году они стали более утончёнными и житейскими. Вот Михаилу и было с ними легче жить, чем одному. Он никому не признался бы, но одному иногда становилось страшно в доме. Словно он маленький, а родители его забыли, оставили в одиночестве в доме, полным чудовищ.
Александр оглянулся. Наткнулся на взгляд Михаила, который не успел убрать с лица страдальческое, грустное выражение. Не ожидая подобного ответного взгляда, Александр оступился и чуть не полетел с лестницы.
— Аккуратно, — бережно, но цепко схватили Александра за руку и воротник Максим и Андрей.
Александр кивнул, но промолчал. Ему казалось, что если он сейчас хоть что-нибудь скажет, то не выдержит и набросится с обвинениями на Михаила, который, как чувствовал Александр, до сих пор на него смотрел.
Александру казалось, что это мама Михаила виновата в том, что его отец запал на неё. А если виновата мать, значит и сын был при делах. Александр думал, что его отец до сих пор любит первую жену, которая хоть и ушла, но оставалась у каждого из них в сердце.
— Ой, что это у нас? Новые голубки появились? — Гога и Дрюс возникли из угла будто специально стояли и ждали удобного момента, чтобы появиться во всей красе.
Александр торопливо убрал руку подальше от Максима. Максим нахмурился: Александра задевают эти ребяческие подколки со стороны «б» класса? Но ведь это просто глупо, вестись на такое.
— Вам не кажется, что вы нарываетесь? — спросил Владимир, обводя рукой остановившихся парней. Они закрыли лестницу, и позади стал собираться весь одиннадцатый «а», который шёл следом.
Гога и Дрюс дерзко осмотрели Владимира. Поняли, что Александра снова задели их слова, с ухмылкой глянули на него, а потом Дрюс перевел взгляд на Михаила.
— Профукаешь свою кралю, плакать потом будешь, — сипло проговорил Дрюс.
— Да я тебе... — подавшись вперёд, не выдержал Александр. Но в него опять вцепились Максим и Андрей, которые не позволили наброситься на Дрюса.
— Нельзя драться, — где-то позади простонала Олеся.
— Они того не стоят, — Максим похлопал по плечу Александра.
— Думаешь? — зло бросил Александр. — За сегодняшний день они на нас набузели больше, чем за весь год в одиннадцатом классе! Это разве нормально? Вон, до Прасковьи успели докопаться. В мой адрес уже два раза поступило звание «голубок»...
Александр скривился, словно вместо ложки сахара съел лимонную кислоту. Он задумчиво посмотрел в след ушедшим Гоге и Дрюсу и продолжил:
— Такое ощущение, что нас специально стравливают. Либо «б» класс в этом измерении более дерзкий и вредный.
*
Они снова стояли в том крыле, что и перед историей. Именно тут они поспорили и некоторые из класса отказались принимать теорию о том, что этим вечером стоит вернуться в школу и повторить те операции, которые привели их в десятый год.
Олеся угрюмо рассматривала одноклассников, и сама уже начала сомневаться в своей теории. Интуиция, подсказывающая вернуться сюда, уже не казалось такой утвердительной. Да и зачем им ходить перед этим домой? Должны-то должны. Но как это сделать, как воплотить в жизнь?
Олесе казалось, что ей будет труднее всего идти домой после уроков. Ну что может быть плохого у одноклассников? У Насти Изотовой дома полная семья. У Сони — добрая мама. У Валерии — любящий папа. У Артёма — спокойное прошлое. Им не страшно возвращаться домой. Ну может Кириллу будет страшнее и большее в настоящем, но у него физическое насилие (которое, конечно, Олеся не оправдывала!), в то время, как её ждали моральные жестокость и давление.
Олеся почувствовала, что сама превращается в подростка, из которого, как она думала, выросла. Было страшно встречаться с тучным телом матери, с суровым взглядом и командным голосом, от которого трещала голова и стучало по барабанным перепонкам.
— Что вы собираетесь делать после школы? — вдруг для самой себя спросила Олеся. Она собиралась прийти сюда. Даже если её не пустит мать, она в любом случае найдёт выход и придёт на вечер встречи. Другой. И останется в кабинете. И не важно, что это может не сработать. Олеся верила, что всё получится. Только не могла доказать свою правоту остальным.
— Вопрос про окончание школы, которое мы уже пережили, или про то, что мы будем делать сегодня вечером? — спросила Валерия.
— Про сегодняшний вечер.
— Я дома останусь, — потянулся Андрей. — Не хотелось бы ещё раз быть брошенным.
Андрей помнил этот чёртов вечер встречи настолько отчётливо, что он ему до сих пор иногда снился. Но переживать это вживую ещё раз он не собирался.
Олеся с досадой покачала головой, как бы намекая, что ответ неправильный.
— Несмотря на то, что десятый год мне нравился и выпускной у нас был отменный, я всё равно приду, — пожала плечами Настя Изотова. — Слишком многое, что мне дорого, осталось в двадцатом. Да там даже отношения с родителями улучшились.
— Отношения с родителями у всех улучшились в двадцатом, — встрял Андрей. — Но это не значит, что стоит рваться обратно в двадцатый.
— То есть ты хочешь остаться? — спросил Артём, нервно дергая вверх-вниз замок на спортивной кофте.
— Нет, ты что, — охнул Андрей. — Просто я не хочу на вечер встречи идти. Но в двадцатый я бы вернулся. В десятом ловить нечего.
— В десятом хорошо, — отчётливо проговорила Катерина, — тут всё на месте. Все живы, наверное. Мы молоды. Впереди ещё столько хорошего.
На первую половину сказанного Катериной Соня согласно качала головой, потом же перестала, вспомнив, что чем дальше будет двигаться время, тем больнее и сложнее будет маме.
Прасковья про себя хмыкнула, думая, что ничего хорошего не может случится в будущем после десятого года. По крайней мере на протяжении долгого времени ничего хорошего не будет. И не стоит надеяться, что что-то изменится, если они захотят остаться. Тем более вообще не понятно, как будет работать эта система: сможет ли кто-то остаться? или смогу остаться все? или всем придётся вернуться? а будут ли они помнить произошедшее? как их поступки отразятся на будущем?
Стоящая чуть в стороне, но всё слышащая Марина, от слов Катерины вздрогнула. Сжалась. Обхватила себя руками и затравленно стала озираться по сторонам.
— Успокойся, всё хорошо, — размеренно проговорил Влад, потирая плечи Марины, которая больше начинала трястись.
— Хочу вернуться, — прошептала Марина, оглядывая класс, который, казалось, не замечал противоестественности в том, что они находятся здесь и сейчас.
— Мы вернёмся, обещаю, — чётко проговорил Влад.
— Ты не можешь этого обещать, — Марина дёргано покачала головой. — Никто не знает, как это сделать.
— У Олеси есть маломальский план.
— Думаешь, он сработает? — резко посмотрев на Влада, поинтересовалась Марина.
— Если хотим вернуться, то должны опробовать всё, — держа себя в руках, пожал плечами Влад. — Если для этого придётся снова запереться в кабинете и напиться, то почему бы и не попробовать.
Какое-то время они молча слушали варианты одноклассников о том, что лучше: вернуться или остаться и снова всё прожить.
— То есть никто не рассматривает варианта, что мы можем тут застрять? — подал голос Кирилл.
Класс примолк. Действительно, никто из них не подумал о том, что они могли бы попасть в петлю времени.
— Застрять в этом дне? — наконец спросил Артём. — Это невозможно.
— Да уж, — фыркнула на его вырвавшуюся фразу Виолетта. — Так же невозможно, как мы оказались тут изначально?
Виолетта широким жестом описала подростков-одноклассников, школьное крыло, само здание школы, пробегающих мимо младшеклассников, всё то, что они уже пережили и некоторые даже забыли.
— Может и застряли, — Валерия улыбнулась Артёму. — Тогда будет сложнее понять, как отсюда выбраться.
— Даже не знаю, что хуже: прожить заново десять лет или застрять в одном дне на неопределённое время, — прошептала Марина.
— Всё, что повторяется достаточно долго, может стать персональным адом, — отчётливо проговорил Влад. Он сказал это в тот момент, когда одноклассники замолчали, обдумывая возможность переживать этот день несколько раз.
Олеся испуганно глянула на Влада, потому как и сама думала об этом. Думала, что не выдержит, что двинется кукухой, если придётся переживать этот день. Одно дело проживать спокойное или счастливое время, но совсем другое, когда приходится чувствовать давление извне и сопротивляться ему. Хотя бы внутренне, если сложно делать это открыто наружу.
*
Через крыло проходили младшие классы, направляющиеся в раздевалки, чтобы собраться домой. У них было четыре урока, и ученики одиннадцатого «а» даже не подумали им завидовать, потому что уже и забыли: каково это — быть занятым такое малое количество времени.
В коридоре возникли два маленьких мальчика. Лет им было около двенадцати. Один из них застенчиво осматривал толпу одиннадцатого «а», словно кого-то искал. Другой просто стоял рядом и смотрел по сторонам, испугано, но уверенно.
— Эй, Настя, — Соня ткнула в бок Настю Аникину, которая, не замечая ничего вокруг, смотрела в окно, — это случаем не твой брат?
Настя резко обернулась, проследив за взглядом Сони. Кивнула, ничего не сказала, но, поджав губы, подошла к брату.
Первая реакция Насти на брата была умиление. Ей так захотелось поднести руки к подбородку и протянуть «о-о-о», что пришлось одёрнуть себя и сдержанно подойти к Стёпке.
Стёпка заулыбался: открыто и радостно. Настя помнила, что заставляла его быть нейтральным и сдержанным по отношению к ней. Что он не должен лезть обниматься и называть сестру нежными прозвищами. И по возможности не должен к ней подходить. Только в редких случаях, например, в конце дня, когда собирался домой.
— Что такое? — Настя всё ещё поджимала губы и убрала руки за спину, чтобы не обнять младшего брата, который в настоящий момент выглядел таким неуверенным, но довольным, что хотелось его затискать.
— Уроки закончились, — свободной от портфеля рукой Стёпка махнул за спину, показывая на ждущего друга, — домой вот собрались.
— Сразу домой иди, никуда не сворачивай, — Настя сказала это строго и чётко, не хотелось, чтобы Стёпка поскользнулся где-нибудь на стройке, или загулялся с другом по дороге домой: зимой темнело рано и быстро.
Стёпка кивнул, бросил любящий взгляд на сестру и, развернувшись, пошёл на второй этаж в раздевалку.
— Как сухо прошла встреча, — прокомментировал Соня разговор, как только Настя подошла. — Тебе его не захотелось обнять? Ты глянь, он же маленький, зашуганный ребёнок.
— Захотелось, — Настя разминала затёкшие от напряжения руки, — но нечего нюни в школе разводить. Пусть держит себя в руках.
Соня скептически подняла бровь.
— Думается, сегодняшний день не сыграет особой роли в будущем. Могла бы и дать волю чувствам.
— Нет уж, — покачала головой Настя. — Пусть всё будет так, как есть.
Настя замолчала, задумалась. Соня видела, что та хочет ещё что-то сказать, поэтому и Соня молчала, чтобы послушать, чтобы услышать.
— Жаль, правда, — неуверенно продолжила Настя, — нельзя чтобы и в двадцатом всё осталось, как сейчас.
У Насти на лице блуждала презрительное выражение, словно она была чем-то дико недовольна там, в двадцатом году.
— Да уж, — кивнула Соня, соглашаясь со словами Насти. Хоть она и не понимала, про что говорит одноклассница, но была согласна с её мыслями.
— Ну хотя бы сегодня не будет маминого мужика, — на выдохе прошептала Настя и улыбнулась Соне.
— Тебе не нравится Игорь?
Настя недовольно глянула на Соню, которая откуда-то знала и имя, и видимо его самого. Хотя, чего тут удивляться. Соня жила в Посёлке. Здесь все друг друга знают. Но то, как она спросила о нём, словно он хороший и достойный быть в Настиной семье человек — Насте не понравилось.
— Не нравится, — подтвердила Настя. Она больше ничего не сказала, но Соня всё равно продолжила спрашивать.
— Почему? — не поняла Соня. — Он же работает. Не пьёт. И дом у него есть. И мама твоя с ним не одинока. И шутейки у него смешные.
Игорь — как звала его Соня за глаза — часто заходил в магазин, где она работала, поэтому и знала его. От того, что Соня училась с его дочерью — Настей Поляковой — Игорь и стал иногда разряжать обстановку шутками. Он спрашивал про здоровье мамы Сони, старался побольше брать продуктов, чтобы выручка в магазине была больше. Короче, он был неплохим человеком. Непонятно было, чем же он мог не нравиться Насте Аникиной.
— Не знаю, — Настя замялась. Вся её отвратимость и неприязнь сдулась. — Не могу объяснить. Да, я вижу, что он хороший человек, и мама от него без ума. Но меня он отталкивает. Он старается мне понравится: спрашивает, разговаривает, шутит, — но от этого только больше он мне неприятен. Но я не могу объяснить почему.
Настя замолчала, обдумывая сказанное. Она сама не понимала неприязнь. В Игоре было всё в достатке. Тем более было хорошо, что он нравился маме, и что (более важно) мама нравилась ему. Но Насте не надо было, чтобы он пытался заполучить её расположение. Да зачем оно ему? Настя уже взрослая. Чего её донимать с тем, что мама там строит свою жизнь. Пусть строит. Настя-то тут причём?
— Тебе повезло, — тихо обронила Соня, грустно уставившись в ноги. Настя удивлённо на неё посмотрела. — У твоей мамы есть поддержка.
— А чем я и Стёпка ей не поддержка?
— Это не то, — подняла Соня глаза, зрачки в которых чуть увеличились от стоявших слёз. — Вас нет постоянно рядом. Вы далеко. А он рядом всегда. Он сильный. Любящий. Нет, конечно, вы её тоже любите. Но ведь не так. И вас теперь у неё много. Она чувствует себя любимой, нужной.
Соня снова опустила глаза. Нахмуренная Настя никак не могла понять, к чему клонит Соня.
— Я уже с ног сбилась, присматривая за мамой. Она же слабеет с каждым днём всё больше — сейчас у неё ухудшение. А ведь её надо обмывать каждый день. Кормить. Давать лекарства. Часто проверять, чтоб чего не случилось, — голос Сони дрогнул. — А ещё надо работать, чтобы эти самые лекарства заполучить. Короче, это всё сложно вынести одной.
Соня подняла глаза. Настя заметила, что на паркете, возле ступни Сони появилось мокрое пятнышко.
Настя кивнула, признавая правоту Сони. Приобняв её за плечи, они так немного постояли. Настя не знала, что ответить Сони по этому поводу. Повезло? Да, возможно. Если с мамой что случится (тьфу-тьфу-тьфу) ни Насте, ни Стёпке не придётся подрываться и всё бросать, чтобы присматривать и заботиться. Настя теперь может не звонить каждый вечер, проверяя, всё ли нормально с мамой. И чтобы мама вечерами не скучала одна дома, когда не на дежурстве.
Умом Настя понимала, что Игорь — лучшее, что случилось с мамой в последнее время. Но душой она его не признавала. Не было желания сближаться с ним. И Насте одновременно хотелось двух вещей: чтобы мама была счастлива, и чтобы Игорь ушёл из их дома. И она всё думала, а могут ли эти вещи существовать одновременно?
*
Несмотря на то, что Павел и Андрей мало общались в школе, сейчас они успели сдружиться. Их объединяла статусность и важность, с которой они себя подавали на вечере встречи выпускников в двадцатом году. Но вот в десятом-то всё так, как было раньше. Хоть Андрей и знал, что одноклассники видели его важным, всё равно казалось, что он обыкновенный, ничего не добившийся подросток.
Во время перемены Павел успел рассказать Андрею, что Михаил оказался не таким уж застенчивым и скромным малым. Что Михаил Павла развёл на разговор, хотя изначально предполагалось обратное. И Павел вспомнил, что после того, как Михаил и Александр стали одной семьёй, Михаил отдалился от класса, в то время как до этого он был вполне себе обычным парнем. Разговаривал, вступал в дебаты, шутил, прикалывался. Только вот после объединения всё изменилось.
И вот Андрей хотел спросить у Александра, своего бывшего друга, почему он так сказал? Что им двигало? Это же считай у Михаила столько времени было потеряно. Коммуникация нарушилась. Да он может из-за этого сейчас и остался в Посёлке: чтобы не общаться с другими людьми. А может он просто ждал брата? Чтобы тот обратил на него внимания? Типа вот, брат, посмотри, мне никто не нужен, я сижу в Посёлке и жду тебя. Только тебя.
Андрей тряхнул головой, прогоняя глупые размышления: придёт же в голову такой бред.
Андрей осмотрел их группу одиннадцатого «а». Увидел возле Катерины Александра, который что-то рассказывал однокласснице, слушающей его с недоумённым взглядом. Андрей решил обойти одноклассников, чем расталкивать их и привлекать к себе внимания. Но когда он добрался до Катерины, то Александра уже и след простыл. И сколько Андрей не вытягивал шею всё никак не мог рассмотреть тёмную голову Александра.
— Куда Сашка пропал? — наконец Андрей обратился к Катерине, которая пыталась вникнуть в общий разговор о сегодняшнем дне.
— Что? Сашка? Не знаю. Сказал: «Сейчас приду». И куда-то пропал, — Катерина пожала плечами, попыталась при этом улыбнуться, чтобы уж точно не выглядеть унылой.
Со второго урока Катерина представляла, что будет её ждать дома. Одновременно и предвкушала, и боялась нарисовать, что там может быть. Вначале перед глазами вставала здоровая, бодрая, весёлая, любимая бабушка. Живая. Потом мелькнул её труп. Только тоже живой. Бабушка была мертва, но ходила и говорила, словно зомби. От такого предположения, Катерина чуть не впала в истерику, но поняла, что если они, ученики одиннадцатого «а», стали теми, кем были в десятом году, то скорей всего (как же Катерина на это надеялась!) и другие люди были здесь в своём старом облике. Потом же Катерина стала думать, предполагать, как ей вести себя. Она даже успела подумать, чтобы всё рассказать бабушке, но перепугалась, что таким образом только приблизит её кончину: ведь неизвестно, как она отреагирует.
Андрей видел, что голова Катерины повёрнута в сторону говорящего класса, но глаза её беспокойно двигались, словно мыслями она была где-то далеко. Андрею вдруг стало интересно:
— Что думаешь?
Катерина вздрогнула, не ожидая рядом кого-то услышать или увидеть. Боком глянула на Андрея, поняла, что тот интересуется просто так. Но говорить о своих размышлениях не хотелось.
— Как думаешь, что нас ждёт сегодня вечером дома?
— Дома-а? — протянул Андрей и посмотрел в потолок, прикидывая, додумывая. — Думаю, то же, что и было в десятом году. У меня дома, например, в десятом сидит только забеременевшая мачеха. Весной отец начнёт пропадать на работе, чтобы больше заработать для второго ребёнка.
Андрей хмыкнул и замолчал, словно сам в это будущее не входил. Спустя время его отец начнёт больше переживать за младшего сына: как ему будет тяжело с братом, который на столько лет старше его; как его устроить во взрослой жизни; куда отправить; какие наставления оставить. Забывать про первых детей от первого и несчастного брака, не стоит. Но часто за хлопотами и заботами это происходит непроизвольно.
— То есть всё по-старому? Прям как в настоящем десятом? — Катерина перебила думы Андрея.
— Ну да, — удивился Андрей. — А почему должно быть по-другому?
— Не знаю, — Катерина неуверенно пожала плечами. — Наверно потому, что мы не в настоящем десятом. Что мы попали непонятно куда. И неизвестно, что нас ждёт в другом месте. Относительно дома.
— Ты полагаешь, что дома что-то будет не так?
Катерина лишь кивнула. На большее её не хватило.
— Да не-ет, — неуверенно, но всё же отрицательно отозвался Андрей. — Всё будет как из настоящего десятого. Гарантирую. Уверен, что и на вечере встречи выпускников в этом году выйдет то же, что и в прошлом.
Катерина невесело, ободряюще улыбнулась Андрею. Она сама тогда не ходила на вечер, но слышала разговор Насти Изотовой и Сони о том, как во время школьной дискотеки Андрея бросила его девушка, которая была старше на год, и которая уже училась в университете.
— Хотя знаешь, — вдруг резко проговорил Андрей. Отчего-то он часто задышал, разволновался, его глаза стали блуждать по одноклассникам. — Знаешь... хоть меня и бросили в этот вечер и моё сердце навсегда разбилось, я всё равно хочу её увидеть. Сегодня. Но уже сам порву с ней. Хоть это и будет больно.
Андрей глянул на внимательно слушающую Катерину.
— Мне... я скучал по ней всё это время. После того вечера мы не общались. А ведь я её любил. Сильно. Да и сейчас... часто её вспоминаю.
Андрей замялся, не зная, как выразить то, что творилось в душе. С одной стороны, ему не хотелось переживать тот же опыт: это было очень больно, жестоко с её стороны, и унизительно. С другой — это ведь его первая настоящая, чистая любовь, которую он до сих пор помнил. До сих пор. Спустя десять лет.
— Ты хочешь с ней встретиться несмотря на то, что потом тебе будет больно? — подытожила Катерина.
— Да, — твёрдо ответил Андрей. — Теперь да.
Катерина удивлённо выдохнула. Это было необычно. Будто мазохист, который раз за разом приходит в БДСМ-клуб и просит его пороть. Но Катерина его понимала. Ей было страшно идти домой, но так хотелось проверить. Вдруг там всё было по-старому. Вдруг там всё так, как она любила и о чём вспоминала после новости о смерти бабушки.
Катерина содрогнулась. В двадцатом бабушка умерла. Но здесь она (процентов на девяносто девять и девять десятых) жива и в полном здравии. Как и раньше.
Катерина нетерпеливо втянула воздух: решено — послепятого урока она скажет, что ей надо домой. Невозможно томиться в ожидании.Нужно было срочно сорвать пластырь и расковырять рану, которая нестерпимочесалась.