Вавилония

Вавилония

Подобно исполинскому обелиску Вавилония, будущая обитель Монарха, вонзалась своим недостроенным куполом в прекрасный своей нелогичностью небесный калейдоскоп, заслуживающий сегодня особого внимания. Зародыш сумерек внес свою лепту в узор, величественно возвышающийся над планетой, окрасив его в приглушенные тона. Теперь небо флегматично шевелило рыхлой, но уплотняющейся голубоватой сединой облаков, вросших в бледно-алый мистический свет, который вытеснял голубые оттенки – дневной наряд неба.
Но, идя пешком, он не поднял головы наверх: созерцание неба днем никогда не доставляло ему удовольствия и более того, раздражало. Его выводило из равновесия своенравное поведение небесных рисунков, в которых, несмотря на присутствие основы, всегда была хаотичность, непредсказуемость, как в формах, так и в цветах. Если он и смотрел наверх, то ночью, когда звезды были на своих местах и четко выделялись на фоне черноты. В этом была упорядоченность. А дневное, высветленное солнцем небо напоминало ему о взбесившейся энтропии, непредсказуемом поведении атомов, присущем трупному разложению.
Он не любил пешие прогулки, точнее даже не знал, любит их или нет, так как просто не видел смысла тратить время на столь медленные передвижения. Да и зачем, если в его распоряжении был беспилотный автомобиль бизнес класса, запрограммированный на все основные маршруты, которые, надо сказать, не отличались разнообразием. Но сегодня беспилотник сломался, и, спустя три минуты, которые были заполнены бегущими из его уст басовитыми звуками причитаний, было решено идти сегодня пешком.
Оставалось лишь закрыть лабораторию и отправиться домой. Перед уходом он решил зайти в помещение, которое коллеги называли палатой для выздоровевших, но про себя он именовал его не иначе, как цех для содержания подопытных особей.
Проходя мимо лаборатории, чтобы попасть в цех, то есть в палату… он царапнул взглядом свой огромный рабочий стол, на котором в хаосе, лишь для него являющимся порядком, стояли два  микроспектрометра, десикаторы, колбы, пробирки, мензурки, ступки, тигели; лежали бюретки, пипетки. Наверху висели три больших монитора с не менее большим разрешением, которые использовались для демонстрации взаимодействия увеличенных под микроскопом нанороботов с клетками. Справа замерли наноэмульсионная установка, система спиннингования расплава, двухваловый планетарный вакуумный миксер для смешивания материалов и много чего еще. Именно здесь было создано вещество под названием АНХ, сводящее на нет такое понятие, как возраст, дающее бессмертие…
Пройдя по лаборатории, пожалуй, в тысячный раз только за этот день, он достиг своей цели и открыл дверь.
– Наш гений пришел!
– Наш спаситель пожаловал к нам!
– Здравствуйте, – ответил он.
Его давно начало раздражать то наивное восхищение, которым забрасывали его эти двое. Они жали его руку так крепко и заглядывали в глаза столь преданно и заискивающе, что ему хотелось на них наорать. Для него они были лишь подопытными №1 и №2.
– Домой? – спросил обтянутый серой кожей с розовыми пятнами вокруг провалившихся в череп глаз №2, попавший сюда из хосписа, куда его загнал рак легких.
Он смотрел на того, кто вместо трупа стал его испытуемым №2 и видел лишь клетки-оборотни, порабощенные темным властелином, именуемым онкология. Осознание неминуемой гибели пришло к ним, когда явились нанороботы, несущие им геноцид в виде апоптоза, отлаженного до ювелирной точности. Он смотрел будто внутрь него и видел там больные клетки, находящиеся в приятном недоумении (если только они умеют недоумевать), из-за того, что на помощь им направлялось не дезориентированное стадо безответственных молекул лекарств, хаотично передвигающихся из-за своей чуть ли не полной слепоты, врезаясь в здоровые клетки и калеча их, а капсулы размером менее ста нанометров. Последние были транспортом для квалифицированных роботов, которые навели порядок в молекулярных системах этого пациента. Эти капсулы, используя собственную систему навигации, которой он гордился, как собственным детищем, беспрепятственно передвигались в тонелях кровеносных и лимфатических систем.
– Не напрасно ли вы собрались идти сегодня пешком? Я бы посоветовал вам обезопасить себя. Ведь вы наверняка слышали, что сегодня ожидается мощное землетрясение, – Речь №1 была грамотно выстроенной, что особенно бросалось в глаза, точнее в уши, если помнить, что он был бомжом, которого привезли в эту палату умирающего от лейкемии.
– И все же я рискну и прогуляюсь, – ответил он, так и не сумев до конца замаскировать раздражение в своей интонации. Ему не нужно было напоминать о землетрясении. Став бессмертным, отрезав для смерти пути, связанные со сбоями в организме, он пропитался ужасом при мысли о гибели извне.
Он думал о крови подопытного №1, внутри которой васкулоиды разъезжали по артериям, венам и капиллярам как профессиональные водители по хорошо знакомому автобану и везли в своих кузовах гормоны цитокинеза, глюкозу, респираторные газы и отходы клеток. Он очень четко видел, как другие наномашины внутри №1, вооруженные специальными скрутками РНК для нарушения белкового воспроизводства безжалостно истребляли лейкозные клетки, спасая человеческую жизнь.
Он хотел уйти. Не попасть домой, а просто уйти. Слишком много неприятного сегодня случилось в этой секретной лаборатории. И еще эта паника из-за землетрясения! От скуки он спасался мыслями о мире, что создал внутри своих собеседников. Это была настоящая утопия внутри тела со строгим распределением ролей между живущими в нем наносуществами. Нанопожарные нейтрализуют в организме все воспалительные процессы, которые, как было доказано им не так давно, активизируют старение. Нановолонтеры на безвозмездной основе помогают митохондриям с низкой способностью к репарации перемещать процедуру кодирования белков в ядра. Наноключники исследуют, как открыть замки геномов и запустить реакции, действующие в обход процессов, деструктивно отражающихся на организме. Наноаналитики устраняют лишние межклеточные связи, приводящие к нарушениям в коже и суставах. Наномусорщики помогают лизосоме избавляться клеткам от лишних белков. Причем последние не утилизируются, а используются как сырье для создания новых клеток взамен отработанных. Также наномусорщики выносят хлам из межклеточного пространства, реализуя искусственный процесс, очень напоминающий фагоцитоз. Нанонадзиратели следят за тем, чтобы подвижные части генома под названием транспозомы вели себя подобающим образом и не разрушали его цельность. Эти создания в сто тысяч раз тоньше волоса, передвигающиеся на своих четырех тонких ножках, ему удалось разогнать до скорости в триста нанометров в час
– … профессор!..
– А?..
– Так что, расскажете?
– Простите, о чем рассказать?..
– О том, как вы придумали АНХ.
– А, вы об этом. У меня было психическое расстройство. Ожидание смерти разрушало мой рассудок. И я понял, что это ожидание страшнее, чем сама смерть, после чего закрылся в машине и пустил в нее газ. – Он замер. По его лицу казалось, что он только что продемонстрировал этим людям свой телесный дефект или поделился самым сокровенным страхом. Те слова, которые почти оказались на свободе, он забрал себе, заменив их плотно скомканной концовкой. – Когда я очнулся, идея, как подарить людям бессмертие уже была при мне, а поступление газа в машину прекратилось, хотя никого рядом не было, просто не могло быть, ведь машина находилась в закрытом гараже…
Покидая лабораторию, он замер перед квадратным зеркалом, недоумевая, кто перевесил его с потолка на стену. Он смотрел на передразнивающего его двойника как на ровню, впервые за долгое время. Страх исчез. Он больше не боялся увидеть на своем лице успехи морщин в их экспансии. Теперь его не тревожил все ближе уползающий к земле второй подбородок. Он знал, что больше ни один его волос время не выкрасит в серебро, а лицо перестанет стекать вниз как оползень, оставляющий за собой папилломы. Его рот треснул в надменной ухмылке, которую он швырнул своему клону, живущему в зазеркалье, прежде чем запереть дверь снаружи и отправиться домой.
Щелкнув замком, он с тревогой обернулся. Он оборачивался чаще, став бессмертным. А когда его взгляд возвратился к двери, к нему пришло ощущение гнетущего присутствия, кварцевая тень набухла и вздрогнула на двери в лабораторию, на стене и на нем самом, будто поднявшаяся и тут же истлевшая смоляная масса. Тень была порождена силуэтом, который со скоростью света вылетел из лаборатории и на миг закрыл стекающее за горизонт солнце. На него плеснуло волной липкого страха с брызгами в виде мурашек. Закрывая дверь и ставя ее на сигнализацию, он убеждал себя, что все это ему померещилось.
И он начал пожирать шагами линию от одной точки к другой: стартом и финишем его пути. Первую точку он хотел поскорее покинуть в связи с присовокупившимися к ней сегодня новыми ассоциациями, а во вторую совсем не хотел возвращаться. Но неизбежность под действием кнута долга волокла его в повозке нервозности.
Он не хотел идти домой. Вот уже седьмой день он не хотел идти домой. Почему? Это станет понятно, если мы посмотрим, какие настроения залили пустоты между стенами его дома, который безвкусно раздул свою тушу, как часто бывает, когда жильцы резко богатеют. В нем находились трое: его дочь – красивая девушка с лицом, на котором искрилась свежесть; его жена – изрядно подернутая увяданием женщина и его кухарка – тучная смуглая женщина с расплывшимся по лицу добродушием.
– Принеси мне большой бокал красного вина, три кубика сыра с плесенью и кукурузный хлеб с гусиным паштетом. На это я даю тебе четыре минуты. Если промедлишь, то лишу премии. – Слова эти выскользнули из ярко-алых от помады губ, походивших на две дольки высохшего мандарина, и предназначались кухарке. Лицо, на котором разместились эти губы, зияло оспинами глубоких морщин, присыпанных слоем пудры толще, чем слой паштета на заказанном бутерброде.
– Тебе не кажется, что ты стала необоснованно груба и холодна с человеком, который за одиннадцать лет нахождения в этом доме успел стать членом нашей семьи? – спросила дочь у матери.
– Уволь меня от этих слащавых изречений и воззрений. Мы должны привыкать относиться к слугам, как к обезличенным биологическим машинам, выполняющим наши приказы. Иначе мы не сможем стать частью того рая, который подготовил для нас твой отец.
– Для вас, а не для нас! Оставьте с отцом этот псевдорай для себя!
– Не начинай все заново. – Она говорила как бы нехотя, и лишь ее дочь понимала, что такое поведение было ветхой рассыпающейся плотиной, которая сдерживает потерявший всякий контроль мощный поток гнева. – Ты помнишь, как плакала, когда сдохла твоя кошка, потом хомяк, попугай, еще одна кошка и рыбки. Ты пролила много слез, обрекла себя на целые недели, наполненные страданиями.
– Да, я помню. А ты в это время только насмехалась над моими слезами, называла мое поведение неразумным.
– Конечно, оно было неразумным. Ведь очевидно, что те биологические виды, которые ты выбирала себе в качестве питомцев, имеют меньший срок жизни, чем ты. Их смерть при твоей жизни была предрешена. Поэтому, если уж ты и хотела заботиться об этих дурно пахнущих созданиях, то должна была изначально привыкать к мысли, что они сдохнут. А плакать из-за очевидного события я и правда считала и считаю неразумным.
– И теперь ты приучаешь себя к такому поведению по отношению к нашей кухарке? Только из-за уверенности в том, что она умрет раньше тебя, ты решила относиться к ней, как к животному?! Да она мне как родная бабушка! Она проводила со мной в детстве больше времени, чем ты!
– Таких кухарок у нас теперь будет десятки, сотни, тысячи. Они будут приходить в наш дом, работать, умирать, а мы будем продолжать жить. Я не собираюсь плакаться по поводу каждого смертного слуги и поэтому уж точно не намерена воспринимать ее, как какого-то там члена семьи, – При последних словах она пронзила воздух указательным пальцем, указав на кухарку, которая несла поднос с заказанной едой и блестящий фужер, в котором еле заметно вздрагивала темно-малиновая полупрозрачная жидкость.
– То есть если бы ни это ваше проклятое бессмертие, то и я должна была относиться к тебе, мамочка, как к животному с меньшим сроком жизни? Но, к моему счастью, этого не будет. Тебе придется увидеть мою смерть, а не мне твою. Но так даже справедливее. Ведь меня измучает чувство утраты, изломает горе, а тебя нет! Тебе ведь просто нужно начать относиться ко мне, как к мышке или таракану! Можешь начинать прямо сейчас!
Хлынул гнев, залив лицо неприятными розовым цветом, который оголила пудра, осыпавшись в тот момент, когда мать вскочила и ударила дочь ладонью по лицу. Многочисленные кольца, плотно обвившие ее раздутые сморщенные пальцы, рассекли эластичную белую шелковистую кожу на щеке молодой красивой женщины. Струйка крови начала кривляться, уползая вниз и раздвоилась, как змеиный язык, достигнув подбородка.
Седьмой вечер подряд лицезреть конфликт между женой и дочерью он не хотел. Сегодня ему также предстоял очень важный разговор, от исхода которого зависела судьба всей его семьи и которого он совсем не желал. И поэтому он специально замедлял шаги, передвигаясь по району, к которому успел привыкнуть. Это был район, каких теперь тысячи: домики, окаймленные участками; участки, разложенные по плоскости земли, как пасьянс.
Он шел и, не желая смотреть на небо, толкал глазами здание, которое невозможно было не заметить, если очертить по кругу кайму горизонта своим взором. Здание было гигантским. Самый большой фаллический символ, когда-либо созданный руками человека. Этот небоскреб, похожий на величественную ирреальную башню, не был достроен, не развернул свои железобетонные члены в полный рост. Но уже сейчас он вгрызался своим скелетоподобным основанием недостроенного купола в распростертое по небу лежбище облаков, которые активно густели и походили на туго свалявшиеся колтуны паутины. Самое высокое в мире здание. Вавилония. Скалы, из-за которых небоскреб, подобно диплодоку, вытягивал свою неуемно длинную шею, казались лишь валяющимися у его изножья валунами – настолько он был выше этих каменных туш. Вавилония была подернута пеленою тумана, будто закрытая занавесью балдахина похотливая нимфа, замершая в таинственном ожидании. Эту башню, будто бросающую вызов самим представлениям о высоте, было видно из любой точки города, но это не мешало ей стремиться к дальнейшему возвышению.
Вавилония. Здание строилось специально для Монарха, власть которого пустила свои несгибаемые щупальца по всей сверхдержаве. Мысли о Монархе прикончили остатки его настроения. Все из-за посла, который от его имени пришел сегодня прямо в лабораторию к изобретателю АНХ.
Сегодня посол был в его лаборатории со вторым визитом. После первой их встречи внешность этого мужчины не оставила в его памяти никаких оттисков, кроме черноты классического костюма, галстука, туфель и белизны сорочки. На этом все. Он не запомнил ни его роста, ни цвета волос. Будто с ним беседовал невидимка, облачившийся в официальный наряд. Вот только за плечами этого невидимки стоял  по-настоящему незримый Левиафан. Это ощущение было отчетливым, требовало полной концентрации на себе и не давало обратить внимания на внешность гостя. Власть, которую представлял этот человек в черном, делало каждое его высказывание многотонным, и от этого вопросы звучали, как констатации фактов, а просьбы, как команды дрессированному животному.
– Монарх приказал мне лично поблагодарить вас за вклад в благополучие нашей сверхдержавы.
– Ваша помощь является лучшей благодарностью! Вероятно, вы хотите увидеть результаты ваших инвестиций и моей работы?
– Ну конечно.
– Тогда прошу вас, я уже настроил микроскопы. Создания на тонких четырех ножках – нанороботы, а…
– Да, спасибо, я понял, что есть что, – ответил посол. Его правый глаз полностью спрятался за окуляром.
– Сейчас вы видите созданные из ненужных белков теламеразы. Я и мои коллеги добились с помощью них неограниченного числа деления клеток без опасения превращения их в раковые.
– Отличная работа! А можно задать вам вопрос не о науке, а о политике? Как вы относитесь к Монарху?
– Я полностью поддерживаю его политический курс! И особенно его понимание важности развития нанотехнологий. А теперь вы наблюдаете завораживающее преобразование в молекулярной структуре. Мы поработили клетку, изучив ее, как добиваются неприступной женщины, познакомившись со всеми насекомыми внутри ее головы. В этой лаборатории был установлен факт, что клетка есть наноферма, способная на невероятные метаморфозы и нужно только знать, как заставить ее слушаться приказов.
– Слушаться приказов, говорите?.. У меня еще вопрос. Как вы вообще относитесь к монархии, как политическому режиму? Мы считаем, что иллюзорность демократии логическим образом принудила человечество отказаться от нее. А монархия полезна тем, что правитель пребывает у власти всю свою жизнь с момента избрания, и только в таком случае политик может раскрыть весь свой потенциал.
– Согласен. Перейдите к этому микроскопу. Сейчас вы узрите главное чудо. Это высшая раса нанороботов. Мы здесь называем их гениальными дипломатами. Они налаживают коммуникацию со здоровыми клетками с единственной целью выудить всю информацию об их природе. После чего эти разумные создания, используя в качестве сырья отработанные белки и поврежденные молекулы, создают те клетки, которые требуются взамен отработавших свое. Отработавшие свое клетки снова используются в качестве сырья для новых клеток и так до бесконечности… Хах, ну, собственно, бесконечность и являлась нашей целью. Это моя главная гордость, демиурги во вселенной нанороботов. Они осуществляют бесконечное и бесперебойное обслуживание человеческого организма, способны общаться с нейронами и выполнять самые сложные иммунные миссии. Причем я добился того, что в полной реорганизации клеток участвуют как мягкие ткани, так и жидкости.
– Замечательно… Я кое-что принес вам, – последние слова были сказаны так, что стало ясно: вся беседа до этого была лишь прелюдией. Он достал небольшой серебристый цилиндр.
– И еще, наши исследования помогли разобраться, как воздействовать на центры боли. И теперь мы можем избавить человечество не только от смерти, но и от боли… – говорил он послу, настраивая микроскоп, чтобы рассмотреть вещество, которое тот принес.
– А вот этого делать точно не нужно!
– Ээ… Хорошо, как скажете. Еще я хотел спросить по проводу экспорта АНХ. То, какие экономические перспективы это открывает перед нашей компанией, да и всей сверхдержавой…
– У Монарха свое мнение на этот счет! Поэтому забудьте об экспорте!
– Хорошо, вам виднее… Простите, а что это?.. – спросил он, подняв недоуменное лицо над микроскопом.
– Это вклад Вавилонии в ваши разработки. Наноконтролеры. Они контролируют мыслительный процесс человека, предохраняя его от суицида или причинения себе другого вреда. Вам будет нужно добавить их в АНХ перед началом новой фазы массового производства.
– А кто и где будет осуществлять контроль?
– Это будет происходить в Вавилонии. С помощью облачного хранилища. В новейшей лаборатории, куда вы переедете, как только небоскреб будет достроен.
– Но будут ли знать наши клиенты о том, что их контролируют?..
– Иногда гражданам лучше не знать, что власти заботятся о них.
– Извините, но боюсь, мы не сможем совместить наноконтролеров с наш…
– Это не предложение! Через два дня вам завезут первую партию наноконтролеров и можете начинать производство.
Таким был первый визит посла. Перемешивая в своем рассудке эти воспоминания в однородную массу, создатель АНХ созерцал дома, из которых выносили все содержимое. Казалось, рыбины отказались вынашивать потомство и выпростали все икринки из своей утробы.
Шкафы, полки и антресоли, все содержимое которых оказалось внутри картонных коробок, с печалью взирали на дом, понимая всю его боль, связанную с неожиданно свалившейся на них пустотой. Электроприборы также окунулись в эту грусть, сотканную из осознания скорой разлуки, словно понимая, что дома, в которых они находились годами, больше не накормят их электричеством, что пуповина из провода, связывающая их с этим зданием, перерезана навсегда. В тоскливом недоумении абортированные дома взирали на людей, которые каждый день заводили мотор их жизней и не понимали, почему хозяева покидают их.
Из района уходили все смертные, будто узнав о приближающемся катаклизме. И это происходило во всей сверхдержаве. Этот процесс запустило, шевельнув своими позвонками, чудовище под названием бюрократическая машина, которая начала мутировать под действием глубинной силы…
Общение, инструмент, строящий семьи, страны и цивилизации, начало деградировать. Пустячный разговор о планах на будущее теперь приобрел иное значение. Для смертных будущее было всем, что осталось, для бессмертных – ничем. Две гигантские по численности касты, отравленные иерархичностью, начали борьбу. Смертные и бессмертные не оставят друг друга в покое, не позволит само человеческое мировоззрение, зомбированное личной правотой. Он видел, как его открытие острым клином входит в законодательства всех стран, всех режимов. Старым законам указывают на дверь, но их смена не является. Многое из того, что казалось общепринятым, рождающим ощущение крепких социальных связей растаяло: твердое стало мягким, зыбким, жидким. Это была растерянность масштабнее той, которую породила индустриализация. 
Он взглянул на Вавилонию, подумал о Монархе, который подписал указ, запрещающий смертным и бессмертным жить вместе, и зловонный сгусток тревожных эмоций расплескался по его нутру. Он снова вспомнил посла. Второй раз он пришел к нему сегодня.
Еще до его прихода он решил, что на этот раз во чтобы это ни стало, оставит четкий оттиск его образа в своей памяти. Но разговор принял такой оборот, что он забыл о своих планах.
– Но я не могу просто так дать вам образец АНХ! Ведь вы знаете, что нужно собрать все необходимые медицинские справки. К тому же вам, как и всем остальным представителям власти, закон строго запрещает пользоваться моей разработкой.
– Ну что вы, я беру ее не для себя. Скажем так, Вавилония хочет провести независимое испытание… – говорил посол, плавно шевеля телом. Манеры его были пугающе ненавязчивы.
– Я вынужден отказать вам.
– Боюсь, Монарху не понравится ваш отказ. Особенно после того, как он лоббировал ваши интересы для смелых испытаний геропротекторов; поместил старение в ранг заболевания на юридической основе; интегрировал ваши разработки в федеральные программы; отменил таможенный контроль для ввоза необходимых вам редких веществ. Все это требовало огромных затрат, и Вавилония может выставить счет вашей частной компа...
– Мне нужны сутки, чтобы все подготовить.
– Да! Конечно! Заранее благодарю. Я зайду завтра в это же время.
Придя в себя после такого визита, он понял, что внешность посла снова сбежала от его внимания. Все кроме… кроме глаз. Правда ли они были лишены белков, или показалось? Визитер ушел и оставил ощущение, что здесь не было никого, ничего, лишь два янтарных глаза, принадлежащие голодной рептилии.
Он шел, видел, как люди покидают свои дома, и чувствовал, как неприятная ледяная мысль входила в него все глубже: первичным импульсом  для запуска этого процесса послужило его открытие. Его голова была мала для этой мысли, несмотря на то, что стала инкубатором для идеи по реализации нанобессмертия. Открытие АНХ перетасовало социальные связи, роли, взрыхлило загустевшие до состояния примитивности философские взгляды и перевернуло с ног на голову его собственные ценности, смыслы и идеалы. Он не мог и помыслить, что осознание людьми появившейся возможности продлевать свое биологическое существование до потенциальной бесконечности так все изменит.
В социуме жирела трещина и быстро переросла в пропасть, отторгающую любые мосты. По ту и другую ее стороны осталось по этическому лагерю. Две позиции были просты до банальности: «за» и «против» бессмертия. Такие ярлыки вешали на все это СМИ, при этом паря над той самой пропастью, из последних сил стараясь не пристать ни к одному из лагерей.
В этих мыслях он и не заметил, как оставил за спиной очередную улицу и уже начал разматывать пространство между ней и собой. Утонувшая в нагромождении опустевших домов, улица дремала, посыпанная сверху синеющими сумерками, как сонным порошком и лишь иногда вздрагивала от звука, как храпящий уставший от жизни старец, взбудораженный наваждением, родившимся в черноте его запертых век.
А тем временем, это была та самая улица, где месяц назад произошло важное событие для двоих смертных. Возможно, любовь гуляла там случайно и столкнула их от нечего делать. Или судьба заставила их встретиться, выполняя приказ демиурга, ему лишь понятный. А может внезапно начавшееся дофаминовое цунами взбесилось внутри них, заставив посмотреть самца на самку и наоборот. Или же ее энергетическое поле притянуло его, а он возблагодарил все, во что верил за это притяжение. А может, что-то еще...
Причина, здесь не так важна, как следствие. Главное, что это была та самая улица, на которой молодой человек и девушка, едва отбросившие панцирь юности, полюбили друг друга. Полюбили сильно, пугающее обожание вероломно ворвалось в их души и заставило разум опорожнить себя от множества мыслей, чтобы навсегда поселить в освободившемся месте образы друг друга. Это была та самая улица, на которой его дочь встретила свою любовь. Знай он об этом, наверняка хотя бы развернул голову и почесал эту улицу  взглядом.
Невеселые мысли продолжили его донимать. Конфликт между двумя лагерями раздувался, набухал. Учитывая природу людей, этот процесс был закономерен, что стало окончательно понятным, когда он начал происходить. Недопонимание обернулось ссорами, ссоры обратились в скандалы, скандалы мутировали в драки, драки переросли в убийства, первые убийства дали начало локальным, но все увеличивающим масштабы побоищам, а эти побоища породили постановление, согласно которому и появлялась эта пропасть между смертными и бессмертными. Он понимал, что породил новую форму апартеида.
И пока он думал, что возможность жить вечно растащила на канатах новых мировоззрений людей на два племени, две цивилизации, становящиеся с каждым днем все более чуждыми одна другой, в то время, как он думал о том, что вырабатывается два кардинально различных, а в чем-то и противоположных отношения к реальности, что приведет к созданию языков, с помощью которых смертные и бессмертные перестанут понимать друг друга, одновременно с плывущими в нем мыслями о том, что развалившийся на две расы мир придет к тому, что одна раса поставит себя выше другой и начнет эксплуатировать ее, сведя на нет все долгие века, потребовавшиеся нам, чтобы обеззаразить свое сознание от рабства, в это самое время, пока он пытался хоть как-то принять факт, что стал главной причиной всему этому, в его доме конфликт между женой и дочерью продолжался. 
– Ты, похоже, совсем отчаялась от мысли, что не можешь повлиять на мое решение, раз начала распускать руки. Я знаю из-за чего весь твой гнев. Но помни, тебе придется увидеть мертвой свою дочь. Если только мой муж не пожелает стать бессмертным. А он не пожелает, уж поверь мне!
– Этой свадьбы не будет!
– Эта свадьба будет. И сегодня мой будущий муж придет в этот дом, чтобы просить моей руки. Если ты ответишь отказом или как-то оскорбишь его, знай, что вы с отцом меня больше не увидите.
– Но он же обрекает тебя на смертную жизнь.
– Он обрекает меня на счастливую жизнь с любимым человеком. Как ты не понимаешь этого, мама! И перестань относиться к смертной жизни, как к проклятию. Еще неизвестно, что является проклятием на самом деле…
Визжащие звуки тормозящих беспилотных автомобилей или басовитые раскаты работающих двигателей стратолетов он воспринимал как начало землетрясения, собственная трусость раздражала. Ему казалось, что это земля начинала лопаться, и вот уже сейчас вокруг начнут кишеть трещины и пожрут своими кривыми пастями все, что находилось на земной тверди, в том числе и его. Будто тот, кого принято называть Богом, издевается над людской надменностью, порожденной их новоявленной возможностью не умирать, и особенно над изобретателем бессмертия. Эти подземные толчки и даже в большей степени их ожидание, будто напоминали о том, что на каждого бессмертного найдется самый нелепый и неожиданный несчастный случай, который убьет его раньше.
Потонувший в своих мыслях, выкрашенных в темные тона эмоций, он сначала и не заметил шаги. Просто продолжал идти, отламывая ногами по кусочку от того расстояния, что оставалось до дома. Звуки шагов начали привлекать его внимание только тогда, когда паузы между ними стали короче, как бывает при начинающемся дожде, первые капли которого разбиваются о крышу неторопливо, а потом все чаще и чаще, в итоге создавая умиротворяющую какофонию. Сначала к нему явилось ощущение присутствия той самой тени, которая мелькнула, когда он закрывал лабораторию. Затем он понял, что звуки этих шагов адресованы ему, но понял лишь тогда, когда их источник, абсолютно черный человеческий силуэт, был от него на расстоянии удара, который он (источник) незамедлительно нанес. Причем ножом.
– Дочь, но ведь ты еще такая молодая. Такие ранние браки почти всегда заканчиваются разводами.
– Ты сейчас заботишься о себе, а не обо мне. Вы с отцом знаете, что разрушив мою помолвку, вам будет гораздо легче убедить меня стать бессмертной.
– Ну что такого ужасного ты увидела в этом бессмертии? Ты ведь читала Библию. Тот же Адам, первый человек, жил вечно.
– Ха! Ты решила зайти со стороны религии? Оригинально. Вот только, во-первых, Адам жил не вечно, а всего девятьсот тридцать лет, насколько я помню. А во-вторых, все религии отрицают бессмертие тела.
– Но зато прекрасно относятся к бессмертию в загробном мире. Ведь это полный бред.
– Я устала от этих разговоров. Хватит.
– «Хватит» будет, когда я скажу! Твой отец столько сил и лет отдал для того, чтобы люди перестали страдать, хороня своих родителей! И все только ради того, чтобы я увидела твои похороны?!
– Страдание является деструктивным проявлением нашего рассудка, не более того.
– Это тебя твой нищий научил?
– Прекрати его оскорблять!..
Странно, но став бессмертным, он начал сильнее цепляться за свою жизнь. Он не стал ее больше ценить, а просто сильнее вцепился в нее. Лежа на асфальте, он наблюдал, как его тело покидают крупные градины гранатовой крови и знал что в ней, подобно субмаринам передвигаются специальные «суда», заимствуя ее кислород для окисления ее же глюкозы. Эти гениальные наномашины способны бесперебойно и вечно обеспечивать всей необходимой энергией нанороботов. Последние также наделены возможностью саморепликации и это лишает время полномочий ограничивать работу встроенной в организм системы нанобессмертия.
И он вдруг кое-что понял. Слово «ценить» в отношении к собственной жизни приобрело другое значение после того, как ее продолжительность перестала иметь границы. Два предмета могут быть в равной степени тебе не нужны, но отдать или выкинуть ты готов лишь тот, за который не платил. Конечная жизнь была данностью, а купленное за огромные деньги его изобретение  собственностью, которую люди холили и лелеяли.
Кровь по-прежнему расставалась с ним, каждая новая капля меняла узор темно-пурпурного блестящего пятна на земле. Люди пеклись не за свою бесконечную жизнь, а за свои инвестиции. Такое нелепое поведение было продиктовано рисунком из нейронов на коре головного мозга. Сам он за свое бессмертие не платил, не пришлось: первым подопытным человеком, на котором он испытал АНХ, было он сам. И еще несколько вакцин ему досталось бесплатно, для близких, вот только не всем они оказались нужны…
Он надавил на свою руку так, чтобы остановить кровотечение или хотя бы максимально его ослабить. Нож разрезал плоть выше локтя, довольно глубоко погрузившись в мышечные волокна. Но он знал, что нанороботы взаимодействуют со стволовыми клетками и те послушно подвергают себя метаморфозам. Легионы этих обращенных превращаются в мышечные клетки, затягивая его рану со сверхъестественной скоростью.
Его немолодой организм проявлял регенеративные способности в несколько раз выше, чем у новорожденного. Нанороботы в его организме предотвращали разрушение средств восстановления. Таким образом, то, что создано для омолаживания организма, само стало вечно молодым. У него теперь появилось больше сходств с таким простейшим организмом, как гидра, у которой процесс восстановления столь высок, что тело не успевает стареть. Теперь стволовые клетки легко способны выращивать новый коллаген, убирая в пыльный сундук прошлого такое понятие, как морщины и иные признаки изнашивания.
Он вдруг понял, что внутри его рта присутствует инородный предмет. Выплюнув его в ладонь руки, он идентифицировал его, как скомканный лист бумаги и немедленно развернул. Бумага блестела от слюны, а напечатанные на ней слова пустили черный сок, расплылись, как тушь, ленивыми ручьями бродящая по щекам рыдающей женщины. Но все же текст можно было прочесть.
Останови все это. Даю тебе время до утра. Иначе ты и твоя семья умрете. Человек должен быть смертным, но не должен оставаться человеком.
Не имея никакого желания объяснять, откуда взялась его рана и, не желая снова окунаться в конфликт между женой и дочерью, он зашел в дом с черного хода и, еле слышно щелкая всеми встречающимися на пути дверьми, оказался в спальне. Но, несмотря на то, что от двух скандалящих женщин его отделяли толщи дверей, стен и целый этаж, он слышал голоса, возводящие строения слов, которые не хотел слышать. Звуки этих слов, едва народившись, стали слоняться по дому, горячась и свирепея, будто враждовали с его ушами, а потом умолкли, будто вымерли в один миг, и лишь эхо поддакивало им какое-то время, пока тоже не растворилось. Скорее всего, молчание вызвал приход его потенциального зятя, которого ему предстояло уговорить стать бессмертным. Он выпил коньяку, осознанно обманываясь ветхим стереотипом о том, что алкоголь успокаивает нервы. Затем взял свободной от раны рукой телефон и набрал номер.
– Начальник службы бе…
– Не бекай. Я это. Уймись, я это, я.
– Без прелюдий давай. Говори, что стряслось.
– А с чего ты взял, что что-то стряслось?
– Просил же без прелюдий. У тебя голос дрожит, как подтаявший холодец в мчащемся отечественном автомобиле с пробегом в миллион километров.
– На меня напали недалеко от дома. С ножом.
– Ущерб?
– Жить буду. Довольно глубокий порез на правой руке.
– Ну ты же у нас регенерируешь, как Росомаха. Так что до свадьбы заживет.
– До какой еще свадьбы?
– Ну, твоей дочери на этом… как его.
– Я ни за что не дам ей выйти за него замуж, если он не согласится на АНХ! Понял?!
– Да ладно, твои семейные проблемы, это твои проблемы. А вот наши новоявленные общие проблемы волнуют меня куда как больше. Для начала скажи мне, как так оказалось, что ты без охраны, вне машины, вне своей виллы оказался в том месте, где на тебя напали. Как же это так?!
– Мой беспилотник, этот черный сарай с запрограммированными тошнотворными остротами, сломался. Вот я и решил пройтись…
– Решил пройтись?.. Ага. А как насчет такси ну или…
– Если хочешь проповеди читать, то иди, проповедуй в церквах! Только не забывай, чем больше бессмертных, тем меньше в них постояльцев! А мне скажи, кто мог организовать это нападение на меня?
– Ну, знаешь ли, врагов ты со своим эликсиром бессмертия нажил себе не мало. Разрушается похоронный бизнес, все больше компаний по страхованию жизни объявляет о банкротстве, отрасль частной медицины активно теряет своих постоянных клиентов. Список можно продолжать, вот например…
– Но никто не знал, кто я такой. Проект был полностью секретный!
– Этот «кто-то» еще и вывел твою машину из строя… Ты видел нападавшего, что-то можешь о нем сказать?
– Нет, не видел. Первым делом он согнул меня своим весом и ударом в живот. Единственное, что я успел увидеть, это его полную черноту. Черные кисти, лицо, шея. Будто он выкупался в смоле. Все участки тела нападавшего были закрыты. 
– Ты что, даже и сдачи совсем не смог дать?
– Нет, что ты, я как баба вцепился ему в шею и держал, пока он не полоснул меня по руке. Даже успел поцарапать ему кожу.
– А что же ты молчишь! Ты мыл руки?!
– Конечно, мыл! Если я бессмертный, то это не значит, что с гигиеной мне теперь не по пути.
– Ты хоть понимаешь, что смыл важнейшую улику?! Скажи хотя бы, что не успел сделать маникюр?
– Нет, конечно. Если я дерусь как баба, это не значит, что у меня есть другие женские привычки.
– Вот и не смей трогать свои ногти. К тебе скоро заедет спец и возьмет образцы ДНК ублюдка, который покушался на нашего бесценного коллегу!
– Как только мне, наконец, удастся передать технологию создания АНХ другому человеку, я перестану быть столь ценным для Компании. Но пока у меня не выходит, уж простите.
– Это уже пафос и лирика. Дома можешь не бояться, у тебя хорошая охрана. Жди гостя.
На этом разговор был закончен. О его барабанную перепонку начали биться навязчивые гудки. Электрические писки входили в его голову с усыпляющей монотонностью. Эти гудки, которые оказались ударами умирающей вселенной о крепость из космической пыли, и транспортировали его в действительность. Прогулка от лаборатории до дома, его ножевое ранение в руку, ругающиеся дочь с женой, Вавилония, все это начало стекать в воронку прошлого, туда, где и было на самом деле.
Вспоминая свое человеческое существование, он находился внутри кокона из спрессованных ядер с черной дырой в центре, которая теперь была его единственным спасением, и думал о порожденных ею замкнутых временных кольцах, в которых он жил сонмы веков, обманывая себя, что бессмертен, хотя на самом деле был лишь в плену абсолютных повторений. Его плотное знакомство с черными дырами началось после того, как он устранил потребность в нанозвездолетах для перемещений между галактиками, перестал осознавать себя материей, и в судорожных попытках вобрать в себя разлетевшуюся по космосу информацию об ушедших цивилизациях и иных законах мироздания метался со скоростью света по окраинам вселенной, пока не научился разворачивать информационные лучи с помощью этих самых черных дыр. Но эта информация не помогла ему обрести знания о том, как отговорить вселенную прекратить Большое Сжатие… Как он ненавидел ее за эгоизм, за намерение, осуществление которого прервет его бессмертие!
Он обманул гравитацию, обуздал искривление пространства, избавился от потребности в материи для вычислений, познал иллюзорность времени, даже ускорил до начальных показателей скорость образования звезд и планет, но все равно вынужден был мириться с конечностью своего существования! Ни одно из одиннадцати измерений не предложило ему жизни без конца.
Когда вселенная расширилась настолько, что даже атомы рассыпались в ней, она начала сужаться. Он уже начинал искать в себе смирение для встречи со смертью, но тут черные дыры приоткрыли для него вуаль грандиозной тайны. Сначала информация о самом себе запутывалась, когда он прикасался к центру этих сверхтяжелых объектов для изучения голых сингулярностей, но потом он испытал счастье озарение. Он выяснил, что черная дыра может выступать, как портал в другую вселенную путем передачи данных и чем она массивнее, тем выше скорость этой передачи. Это новый ключ к бессмертию! Если только он сумеет защищать себя от гибнущей вселенной до того момента, пока не переместится в иной, пока не умирающий, мультиверс.
И он начал самую грандиозную за всю историю космоса стройку, пользуясь всей своей властью над материей. Черные дыры стекались друг в друга, образуя Черную Бездну и с помощью нее он созывал в великое паломничество несметные легионы газов и металлов. Алмазы размером с планеты раскладывались на атомы. Когда он сталкивал звезды, добывая газ, казалось, что золотые шарообразные расплавленные слитки врезались друг в друга и разлетались в фейерверке, от лицезрения красоты которого можно было захлебнуться в экстазе. Это было высшее творчество в его существовании. И оно завершилось.
Самое грандиозное творение внутри коллапсирующей вселенной представляло лишь убогую версию триединства: кокон, столь плотный и твердый, что это было почти невозможно вообразить; великая Единая Черная Дыра, выступающая порталом; плавающая между ними информация, записанная на тяжелых кварках. Этой информацией и был он.
Он почувствовал первые атаки вселенной на кокон, когда спас в черной дыре больше половины информации о себе. Будь он человеком, сравнил бы эту атаку с натиском воды на субмарину, метал которой изгибается и скулит от страшного давления. Он вожделел спасти себя, сбежать в более приветливую вселенную, а там уж он найдет способ обрести абсолютное бессмертие! Но матерь всех черных дыр переливала информацию из одной вселенной в другую со страшно медленной скоростью семь бит в год. Вселенная нанесла новый раскатистый удар по кокону.
Он был вылущенным от всей шелухи стерильным восприятием. Новый удар вселенной. Кокон хрустнул от первых трещин. Отсутствие нового опыта, неиспытанных состояний и угроза бессмертию со стороны гибнущей вселенной сводили его с самого совершенного, а теперь и единого в космосе ума. Еще удар. Гораздо сильнее всех предыдущих. Казалось, он рассыплется в прах от ужаса при мысли о смерти. Неужели она придет и за ним?! Не зная, как отвлечь себя, он устремлялся в непролазные дебри воспоминаний. Вспоминал, как его цивилизация после миллиардов лет бегства с галактики на галактику достигла технологической сингулярности, решила слиться в один сверхинтеллект, отказалась от материи и начала использовать чистые вычисления, как топливо. Но он не очень любил вспоминать о том, как именно его квалиа были выбраны для слияния… После этого его одержимость бессмертием возросла многократно. Новый удар. Из трещин в коконе проросли первые капли темной материи, которая начала пожирать кварки с записанной на них информацией о нем. Дабы паника не уничтожила его раньше уплотняющейся в бесконечно малую точку вселенной, он окунулся в самую глубь своего прошлого. Когда еще была Земля. Его лаборатория. АНХ. Жена. Дочь, которая звала его. Он уже чувствовал свое существование в новой спасительной вселенной, но понимал, что не успеет перекачать в нее свою жизнь. Ибо старая вселенная раздавила кокон и разобрала на части… Он не мог поверить, что бессмертие лишь претворялось таковым! Оставалось лишь думать о дочери, которая звала его. Ее образ заполонил все его осознание.
– Пааапа! Паап!
Она держалась за его плечи, заполненные дряблыми мышцами. Все силы, живущие в ее тонких руках, уходили на то, чтобы растрясать его тело. Сквозь муть сна он увидел белое, порозовевшее от слез лицо, в распоряжении которого было два больших серых глаза, едва выпирающий курносый носик и рот, привыкший морщиться в наивной улыбке. Это красивое личико не успело оправиться от предыдущего приступа плача, как уже новые соленые прозрачные пупыри начали прыгать из ее глаз.
– Что такое доченька? В чем дело? Ну, все, все хорошо, иди сюда. – Он обнял ее.
– Я думала, что ты умер.
– Ты что, я же бессмертный.
– Но это не значит, что тебя нельзя убить! Ты лежишь, у тебя кровь на одежде, я тебя бужу, а ты не просыпаешься!
– Я уснул креп…
– Что случилось, откуда у тебя это? – И она дотронулась до руки, на которой зияла рана.
– А откуда это у тебя? – И он дотронулся до щеки, на которой разместился свежий рубец.
Он не стал ничего придумывать и рассказал все, как есть. Она ответила ему тем же.
– Это все из-за твоего поганого бессмертия! Вставай пап, он уже пришел. Мы тебя ждали, а я словно почувствовала, что ты уже в спальне.
– Прими АНХ, доченька. Ну, прими же! Не заставляй своего отца застать смерть дочери!
– Мы это уже обсуждали, отец! Я сделаю это, если только мой муж пойдет на это вместе со мной!
– Ты хоть знаешь, сколько стоит стать бессмертным?!.
– И это мы обсуждали. А если тебе так не терпится израсходовать припасенную сыворотку бессмертия, то вот! – Из кармана она достала фото бритой наголо девочки с кожей цвета дешевой бумаги. – Ей пять лет. У нее рак мозга. Она мучается страшными головными болями. Отдай эту сыворотку ей!
– Доченька, после того, как ты чуть не умерла примерно в таком возрасте, как это девочка, все свое время и все знания я посвящал лишь тому, чтобы не допустить твоей смерти. Ужас терзал меня от одной мысли, что тебя может не быть. И вот, когда я достиг своей цели, ты берешь и отказываешься от…
– Пап. Тебе нужно поспешить. Мой будущий муж, а он будет моим будущим мужем, как бы ты не был против, уже внизу. Пожалуйста, поскорее приведи себя в порядок и спускайся. Мы ждем тебя.
– Нет, только не сегодня… Давай потом, я умоляю!
– Мы с тобой уже обсуждали это треклятое «потом»!
И правда, слово «потом» среди бессмертных обрело популярность неслыханную, как «Хой» у панков или «Йоу» у рэперов. Те, кто избавился от конечности своего существования, сами не заметили, как привязались к нему: «Потом, потом». Для бессмертных это слово стало неотъемлемым аксессуаром, вездесущим атрибутом, говорящим о том, что делать что-либо здесь и сейчас им совсем не обязательно. «Потом» день ото дня отрывало их от текущего момента, «потом» было де-факто легализовано в обновляющейся культуре с принципиально иным отношение к смерти.
Он уже спускался по лестнице вниз, когда опять почувствовал ее. Она несла с собой страх конца, насмешку смерти, продолжавшей воздыхать на него, хоть он и стал бессмертным. За сегодня это была их третья встреча. Голова его исступленно зашлась в поворотах, будто желала сломать шею, на которой держалась. Но вокруг он увидел лишь окна, плотно задернутые шторами. Будто люди в этом доме решили помочь преследующему его существу оставаться незаметным. На этот раз тень даже показалась, но быстро стало понятно, что он и есть ее источник. Но не возникало сомнений, что где-то рядом, внутри этого дома, прячется та, другая тень. И она убьет его и его семью, если к утру, он не выполнит ее требования…
– Папа познакомься, мой будущий муж!
Он опомнился от мыслей о тени, только когда услышал имя того, кто претендовал на роль его зятя и увидел кисть, предложенную для рукопожатия. Он обвернул эту кисть своей ладонью. Тот, в кого столь неудачно влюбилась его дочь, был невысок. Зрачки его, утонувшие в зеленом перламутре радужной оболочки, валялись на нижних веках и лишь перекатывались из стороны в сторону, как скейтбордист на хафпайпе. Стоячий воротник и тугой узел галстука плотно вцепились ему в шею, закрыв ее до подбородка.
Рукопожатие было несуразным: первый тряс рукой, будто желая вырвать ее из плена, второй держал ее неподвижно, все еще приходя в себя от мыслей о возможной смерти его семьи по истечении этой ночи. Затем было микроскопическое театральное представление. Первый изображал подобострастие, второй пытался казаться приветливым. Оба – отвратительное актеры.
Последовало застолье. Юноша и девушка сидели напротив женщины и мужчины, а между ними замерли почти не убывающие закуски и напитки, хвала которых из уст гостя не давала толчка для оживленной беседы. Так было до тех пор, пока речь ни зашла о выбранных профессиях.
– Молекулярная биология, значит? – переспросил он и водрузил на свое лицо удивление, хотя это не было для него новостью. Он сразу решил, что намертво ухватится за эту тему для разговора, начнет с нее свою дипломатическую игру, в которой намеревался стать победителем любой ценой.
– Именно так, – ответил крепче обнявший его дочь молодой человек, во взгляде которого впервые за время нахождения в этом доме зажегся интерес. – Я считаю эту область науки очень перспективной.
– И все же нанонаука опередила молекулярную биологию в деле создания бессмертия.
– О! Так ведь это всего лишь бессмертие. Не самый лучший показатель.
– И что можете сказать о нюансах своего выбора?
– Я постоянно ощущаю в себе жадность.
– Жадность?
– Да, именно ее. Жадность знаний, в связи с экспоненциальным увеличением их накопления. Если вы понимаете, о чем я.
– О да, уж я понимаю, поверьте! – воодушевление от столь успешного поворота разговора заплясало в нем. Сколько прекрасных начинаний сгубила такая преждевременная радость! – Но хотелось бы подробнее ознакомиться именно с вашими переживаниями на этот счет.
– В этих переживаниях нет оригинальности. Вам известно, что занимаясь этой наукой, как и многими другими, даже в познании базовых принципов достигнуть предела познания практически невозможно. Но все становится совсем в кавычках плохо, когда мы обращаемся к последним открытиям в интересующей нас отрасли. Здесь и осознается рост информации по экспоненте. И даже если большая часть этой информации оказывается мусорной, это не значит, что ее не нужно проверять.
– И какие способы решения этой проблемы вами придуманы? – радостное возбуждение колыхнулось в нем снова, с удвоенной, а то и утроенной энергией. Неужели ему так легко удастся уговорить его?..
– Совершенствование своей памяти, изучение истоков подсознания, приближение к своему Я. Все это, я уверен, научит нас познавать, используя принципиально иные возможности, о которых наш рассудок сейчас не знает.
– Не вздумайте обидеться, но разве ученый между научными фактами и эзотерическими предположениями не должен всегда выбирать первое?
– Допустим.
– А фактом в том, что подсознание – явление размытое, а под истинным я каждый вообще понимает абы что. И выходит, что единственным ресурсом, способным расширить наши познания и сделать их процесс более совершенным, является время. Но даже здесь есть одна внушительная оговорка, ведь время разрушает нас, спускает с цепи страшного убийцу по имени старость, которая сводит на нет всю нашу страсть научного позна…
– Я считаю, что время – это иллюзия.
– … вы ведь… шутите? – он начал догадываться, что собеседник над ним издевается.
– Ну конечно, – ответил гость, застыв перед этим и натянув неискреннюю улыбку. 
– То есть вы со мной согласны? – ощущение издевки усилилось, и привело с собой за компанию злость, которая залила нутро норадреналином. – Не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю, сопляк! Твои идиотские философские взгляды обрекают меня на то, что я увижу смерть своей дочери! Или ты и моя дочь завтра же принимаете АНХ, или пошел вон отсюда! И поверь, я сделаю так, что ты и моя дочь больше не увидитесь, чего бы мне это ни стоило. – Вот что он хотел ответить и непременно ответил бы, если бы на входной двери не вскрикнул звонок: «Дин-дон». – Я открою.
За дверью он планировал увидеть тонкотелого мужчину средних лет с горбом за спиной, как следствием постоянного общения с микроскопом и длинными шнурами из засаленных волос. Но вместо этого ему пришлось поднять голову, чтобы дотянуться взглядом до лица с крупными чертами, которое разместилось на массивной голове с короткой стрижкой, которая, в свою очередь, водрузилась на плотном сильном теле. Когда он взглянул ему в глаза, показалось, что на него смотрит гигантская двухметровая жаба, способная удушить своим длинным языком…
Он поздоровался и позвал пришедшего в дом. Тот даже не отказался, просто продолжил стоять, где стоял. Тогда хозяин дома вышел сам. Закрыл за собой дверь. Протянул руку для пожатия. Кисть пришедшего сжала его кисть, вот только не с целью приветствия. Нет, гостя интересовали лишь кончики его пальцев.
Он чувствовал дискомфорт, когда по мякоти под его ногтями проводили чем-то, похожим на скальпель. Для каждого пальца был новый «скальпель». Когда процедура завершилась, «скальпели» были аккуратно помещены в футляры и незнакомец, сказав лишь: «Тебе позвонят», удалился, не попрощавшись.
Их взгляды еще раз столкнулись на миг, и волна неясного узнавания прошлась по нему. Он снова открыл дверь своего дома, вошел, закрыл, предварительно взглянув на Вавилонию, которую отлично было видно даже из-за высокого забора, окружающего его дом. Взглянул с налетом тревоги, испуга. Трое оставшихся участников застолья смотрели на него с разной степенью любопытства. Возлюбленный дочери только что вернулся к столу. Не обращая на них внимания, он думал о другом взгляде и пытался вспомнить, где его видел. Вспомнил. Причем варианта оказалось сразу два. Эти глаза он часто видел в различных СМИ на лице Монарха, и эти же глаза дважды были в его лаборатории, под бровями посла. В обоих случаях оставалось ощущение, что только что на тебя смотрел огромный ящер, жаждавший твоего мяса...
Он вспомнил беседу с бывшим однокурсником, напившимся на встрече выпускников. Тогда он рассказал, что работает над специальными линзами, с помощью которых один человек может пользоваться телом другого, видеть его глазами. Но к утру тот протрезвел и утверждал, что проект закрыли из-за череды неудач…
– Пап, а кто приходил?
Он посмотрел на свое единственное дитя, и представил ее на смертном одре, выглядевшей, как его состарившаяся мать. Неужели он обречен увидеть это? И зачем он создал это бессмертие, много ли счастья оно ему принесло?!
– Кажется, мы с вами закончили разговор на…
– Я хочу, чтобы ты завтра же стал бессмертным. Я все подготовлю. После чего бессмертной станет моя дочь. Затем можете жениться. И тебе и ей это ничего не будет стоить. Ты ведь пришел у меня просить ее руки? В словесные игры я больше с тобой играть, не намерен. Можете идти в ЗАГС, как только выйдите из моей лаборатории.
– Но этого не произойдет. Я думал, ваша дочь ясно дала понять, что мы не станем бессмертными, – Он пытался говорить с наигранными рассеянностью и небрежностью. 
– И почему же?
– Вы, правда, еще раз хотите поговорить на эту тему? Ну, хорошо. Потому что я и моя возлюбленная не хотим стать гербарием.
– Чего? Каким еще гербарием?
– Нуу, можно назвать это также мумией или куклой из мавзолея. Другими словами, я не хочу быть органической материей, лишенной возможности развиваться, пусть и делая ошибки. Даже когда старость начнет мучить меня, я предпочту ее бессмертию. Так как первое есть изменение, а второе – вечная стагнация.
– То есть ты за эволюцию?
– О да!
– А меня считаешь ее противником ?!
– О да!
– АНХ и есть эволюция!
– Эволюция?!!
– Да, эволюция! Моя цель – это достижение человеческой расой технологической  сингулярности. Люди, единственные существа на планете, в распоряжении которых есть такое явление, как старость. Кстати в наш век она остается основной причиной смерти. Все остальные животные на Земле умирают после того, как заканчиваются их репродуктивные функции. И только людям природа дает возможность жить и после этого. Не для того ли, чтобы натолкнуть нас на новое понимание, чтобы сподвигнуть к новому скачку в развитии? Чтобы мы могли…
– Чтобы вы могли заниматься тем, чем занимаетесь в своей лаборатории?
– Среди прочего, да. А что тебя так смущает в моей работе? Я создаю ресурс, благодаря которому сингулярность становится возможной. Раз уж эволюция подарила нам жизнь после утраты способности воспроизводить потомство, то мы должны расценить это, как намек. И я уж думаю, ты согласишься с тем, что проще развивать интеллект опытного ученого, чем тратить его время на то, чтобы он передавал свои знания толпе учеников, большая часть из которых эти знания просто не ценит. Представь, что бы было, проживи Эйнштейн на столетие больше. Бессмертие перевернет всю систему образования!
– Это точно! Школы, университеты и прочее отомрет. Останется лишь элита бессмертных интеллектуалов, которая возвысится над остальными людьми, подобно пастуху в загоне. А что касается Эйнштейна, то поверьте, проживи он на сто лет больше, он бы пришел к озарениям, способным уничтожить всю систему контроля над человечеством. И его бы убили или нашли повод упрятать за решетку на долгие годы. Или на пожизненный срок. Кстати, как будут обстоять дела с бессмертными, заключенными на пожизненное заключение? Это будет поистине вечное пребывание в клетке? Нет, скорее всего, смертная казнь снова вступит в действие. А как насчет сроков для преступников? Будет ли их пугать двадцать, да хоть пятьдесят лет тюрьмы, если они знают, что впереди у них все равно бесконечность? И что же выходит, единственным страхом для преступников останется смерть?
– Я не юрист и не вникаю в эти тонкости! И мы, кажется, отклонились от темы нашего разговора, молодой человек! – Он пытался успокоиться.
– Ах да, извините. Кажется, вы утверждали, что ваша научная деятельность потворствует эволюции человека, а я с вами не соглашался!
– Средний возраст пещерных людей составлял двадцать лет, более тысячи лет назад основная масса людей доживала уже до сорока пяти. Еще вчера эта цифра равнялась восьмидесяти. Цивилизация увеличила этот срок в несколько раз. А я продлил жизнь до…
– Да, но вы не помогаете природе совершенствовать человеческий организм. Вы делаете из людей киборгов.
Такую наглость он уже не в силах был вытерпеть. Он чувствовал, как гнев размалевал ему лицо румянами. Злость кипела в нем, пока не покинула пределы тела. Злость начала сотрясать утварь, звонкие стуки тарелок и бокалов друг о друга будто решили отбить ритм для сложного древнего ритуального танца. Он хотел разорвать своего оппонента на несколько составляющих, и столь сильная ненависть заставила все люстры в его доме качаться, а мелкие предметы падать. Все, что было на столе, ожило, блюдо с салатом заплясало к краю пропасти и низринулось на пол. Затем тряска усилилась, и с полок полетели книги, которые раскрывались, будто желая взлететь или хотя бы спланировать, дабы смягчить падение. Стекла в оконных рамах звонко заворчали, а затем некоторые из них лопнули и раздражающим лязгом посыпались бесформенные прозрачные куски. По стенам пробежалось несколько трещин. Затем все успокоилось.
– Мне страшно. – Его дочь прижалась к возлюбленному.
– И мне. – Его жена решила последовать примеру дочери, но он отстранился.
Он не сразу сообразил, что причиной всему этому был не его гнев, а землетрясение. Когда паника улеглась, женщины сразу включили телевизор, считающийся в современном мире рудиментарным инструментом СМИ, не более. Экстренный выпуск новостей, оповещающий о бешеном порыве природы, не заставил себя долго ждать. Но двое мужчин, зрелый и молодой, будто не заметив того, что весь дом сотрясали спазмы из недр земли, с розовыми лицами продолжили свою полемику.
– Я победил смерть и старость, поставил человеку его тело на вечную службу, помог людям забыть о болезнях! И слово киборгизация – это все, что ты можешь сказать о моей деятельности?!
– Я уважительно отношусь к вашим интеллектуальным способностям. Но ваша деятельность, ваше проклятое бессмертие является вечным потаканием биологическим процессам! Это ли не уход от духовности навсегда, по причине того, что постоянно имеется «потом»? Мир с бессмертием превратится в постоянное «нет» духовности и постоянное «да» гедонизму и смерть перестанет быть нам учителем! Неужели вы этого не понимаете?!
– Да что ты мелешь?! Людям от рождения вынесен смертельный приговор, которого мы ожидаем в карцерах наших разлагающихся тел. Я тот, кто отменил это правило в игре под названием жизнь!
– Но вы лишь сделали человеческое пребывание в карцерах тел бесконечно долгим, лишив людей возможности выйти из плена восприятия пяти чувств!
– Я обуздал глобального убийцу, имя которому смерть. Я сделал эволюционный скачек!
– Создав людей, которые откажутся производить потомство и перестанут (обновлять гены)??? Ведь вам, самовлюбленным разумным, а теперь еще и бессмертным существам не нужно будет спасать свои гены в емкости под названием сын или дочь, вы сами сможете хранить их вечно в себе. Больше всего в вашем взгляде мне противно то, что вы считаете человеческий организм совершенством в последней стадии и боитесь даже подумать, что он является лишь очередным эволюционным тупиком, пленом, оковами. Все что вы хотите, это продлить материальное несовершенство, замуровать духовность под толстым слоем плоти. Это, это вы хотели сделать бессмертным, правда? Не обманывайте себя!
Он не хотел его слушать, потому что соглашался с ним все больше. Борясь с желанием сделать кляп своему собеседнику, он думал о том, что не такого бессмертия для человечества он хотел, работая над своим изобретением. Он хотел бессмертия для всех, желал видеть людей, выздоровевших от страха смерти и освободивших себя для любви и заботы. Он думал, что люди, обретя бессмертие, раскроют свои объятия для духовности, но в итоге в мире развивается тот сценарий, о котором сейчас разглагольствует его ненавистный собеседник.
Сейчас он запрыгнет на стол, повалит его со стула на пол и вонзит вилку для рыбы ему в артерию. Он больше не намерен это слушать, голос правды из уст того, кто обрекает его на жизнь без своей дочери, звучал невыносимо. Пора. Мышцы его напряглись, и он начал вставать со стула, когда его телефон зашелся в приступе вибрации, будто хотел вырваться на волю из кармана.
– Перезвоню!
– Я советую пообщаться не откладывая!
– А… это ты…
– Если рядом есть другие уши, в чем я не сомневаюсь, то уйди куда-нибудь.
– Сейчас, – жестами он показал жене и дочери, что звонят с работы, и он должен отойти для важного разговора. Дамы, увлеченные репортажем по телевидению, поглощенные нюансами проревевшего землетрясения и с испугом ожидающие новых толчков, удостоили его лишь мимолетными кивками.
Он поднялся в свою спальню. Закрыл за собой дверь. Рассеянность не позволила сразу увидеть голубя на их кровати, укрытой прекрасным белоснежным покрывалом с выбитыми на нем асфоделями, окружавшими кипарис. Даже лежащие нежные белые перья на полу, до которых осторожно дотрагивался ветер из открытого, но задернутого шторой окна, привлекли его внимание лишь позже.
– Мы многое выяснили.
– Ну!
– Судя по анализам ДНК напавшего на тебя, у него редкая болезнь под названием… В общем, я не помню, как она называется, но суть ее в том, что он боится солнечного света. Прямо как вампир, представляешь! То есть электрический свет на него влияет нормально, а солнце сразу начинает поджаривать кожу.
– И как мне это может помочь?
– Тебе никак. Ты ведь не занимаешься своей безопасностью. А вот для нас это неоценимая информация, так как поиск значительно сужается. Но это еще не все.
– Что еще?
– Мы установили организатора нападения.
– И как его зовут?
– Нет, речь идет не о человеке. Речь идет о целой организации.
Только теперь он увидел белого голубя, лежащего там, где обычно лежал он и его жена. Птица сливалась на фоне покрывала того же цвета, и он скорее всего так бы и оставил без внимания факт ее присутствия в своей спальне, если бы она не была разрублена на две части и чернеющая кровь ни уродовала ткань пятном, по форме напоминающим цветок мака. 
– Это подпольное оппозиционное формирование, на счету которого убийства и два теракта. Жертвами организации становились люди, которые пытались наладить поставку твоей (сыворотки бессмертия) за рубеж. То есть в этом плане цели этих ребят и Вавилонии совпадают. Хах, уже не первый раз ловлю себя на мысли о том, что называю нашу власть не иначе, как Вавилония, хотя небоскреб еще и не достроен…
Несколько перьев улеглись поверх листа бумаги, вздыхающего от сквозняка и содержащего надпись: «У тебя все меньше времени». Ему показалось, что тень здесь, прямо в этой комнате, и он с ужасом заглядывал в шкафы и другие места спальни.
– Но на этом их общие взгляды с Вавилонией заканчиваются. Знаешь, что за два теракта они устроили? Взрывы лабораторий, которые пытались скопировать твою технологию. Конспирироваться у этих плагиаторов получалось не лучше, чем подделывать, поэтому они и стали их жертвами. Они ошибочно полагали, что погасят, таким образом источник проблемы. То есть источник человеческого бессмертия. Но потом они каким-то образом вышли на тебя, на нас всех! Понимаешь, их главный враг, это изобретенное тобой бессмертие! Но не бойся, твоя охрана надежная. Я в ней уверен…
Он видел разрубленное птичье тельце, разрезанное по вертикали. Вымазанные внутренностями прутья хрупкой грудной клетки. Темно-бордовые от крови, будто вырезанные из бархата перья. Розовый пищевод с желудками и зобом выполз наружу, будто опухший червь.
– Кстати, забыл сказать самое важное! Эти люди называют себя Тени. Их основная цель – сломать назревающий мир, деформированный твоим бессмертием. Они считают его злом. У этих теней есть девиз: «Нельзя стать богом без Бога». Не знаю, откуда они откопали эту фразу, а может и сами придумали, но от нее попахивает рясами. И еще они настоящие эстеты: на местах убийств или терактов оставляют разрубленную на две части птицу. Чаще всего белого голубя. Представляешь?
– Очень хорошо представляю. Две половинки такого голубя как раз лежат у меня в спальне. Еще есть записка… – В ответ прозвучали лишь гудки.
Он ринулся вниз по лестнице в гостиную, неся в голове самые страшные сцены мук своей смертной дочери и бессмертной жены. Тень там! Вот уже сейчас, когда он выбежит на лестницу, он все увидит. Надо бы вооружиться. Нет, сначала оценить обстановку! Выбежал. Увидел!
И жена, и дочь, и ее треклятый женишок замерли на своих стульях, окаменели, превратились в сидячие изваяния, бледные, будто из них выпили кровь. Приняли смерть сидя? Ведь тень где-то здесь, он чувствует ее, как чувствуют мороз, хоть и не видят ее. За раз поглощалось по две три ступени.
Живы? Да. Смотрят в телевизор. Жена шокирована и испугана. Дочь в панике и недоумении. Жениху будто неловко из-за того, что он видит на экране. Он присоединяется к просмотру. Какое-то время вкручивает свое понимание в то, что видит на светящемся прямоугольнике экрана.
Показывают участок с домом. На зеленом бархате газона клумбы нарциссов и хризантем. Вокруг, за забором, скапливается все больше протестующих с плакатами. Это его дом. Затем показывают лабораторию и в ней три монитора, на одном из которых виден процесс взаимодействия нанороботов с клетками. Он слышит голос диктора: «Как видите, стало возможным выжать все из гена, отвечающего за инсулиноподобный фактор роста, напрямую связанный с увеличением продолжительности жизни». Это его лаборатория.
Решение обрело жизнь в утробе его разума и начало развиваться в план, обрастать наименованиями химических веществ, необходимых для процесса горения с достаточной температурой, чтобы уничтожить все плоды его научного наследия. Он знал свою лабораторию, как никто и уничтожит ее быстрее, чем кто-либо.
Тем временем на экране телевизора он видел самого себя и услышал слова диктора, комментировавшего его действия, очень неуверенно пользуясь научной терминологией: «Он выявил все гены, ответственные за долголетие, встроил их в вирусы и перенес в нанокапсулах, заразив клетки, но при этом лишив вирусы возможности к дальнейшему размножению».
Он уже подсчитал, сколько времени пройдет с момента срабатывания сигнализации в лаборатории до того, как туда приедут. Его выдающийся ум уже отсек все лишние действия и рассчитал все так, чтобы времени на полное уничтожение лаборатории хватило.
Телевизор показывал протестующих, число которых давно перевалило за тысячу и активно росло. Они походили на скопление муравьев, а его дом на гигантскую гусеницу, которую они планировали съесть. Затем снова появилась лаборатория. «Нанороботы выступают проводниками для стволовых клеток в поврежденные ткани, выводя их из специальных депо, расположенных в различных частях человеческого организма. Он устранил опасности, связанные с превращением стволовых клеток в раковые» – диктор продолжал комментировать его сегодняшнюю работу. 
И так, пора. Он встал, снова стряхнув с себя сомнения. Это единственный шанс сохранить жизнь себе и своей семье. Тень находится где-то здесь, в этом доме, он не сомневался в этом. Лаборатория должна быть уничтожена. Человечество не готово к бессмертию.
– Пап…
Он не обратил внимания на дочь, занятый своим планом по уничтожению своих научных открытий. Поднялся в спальню, взял ключи от лаборатории. Бессмертию небывать.
– Пап!..
На этот раз он сделал вид, что не услышал ее и не заметил жеста, призывающего посмотреть в телевизор. Ему было не до этого: предстояло уничтожить главное достижение своей жизни. И именно поэтому он не увидел на экране свой участок, по которому организованной струйкой двигались пятнадцать вооруженных человек в пятнистой форме.
– Ты куда собрался? Вижу, что-то задумал. Здравствуйте! Вероятно, это твоя жена, дочь и… даже будущий зять здесь! А мы с главой вашего семейства коллеги. Я начальник службы безопасности в компании, которая появилась благодаря ему! Я буду честен и скажу, что всем вам угрожает опасность, которую мы прибыли нейтрализовать. Но нам всем грозит и другая опасность. Скоро начнется мощное землетрясение. И здесь нас спасет лишь разумное поведение. С вашего позволения, я украду своего коллегу для приватной беседы, – они отошли в сторону. –Тебе не кажется, что тебе стоило сказать мне о том, что зеркало в лаборатории перевесили с потолка на стену. Ведь тогда я бы сразу понял, что представитель этих проклятых Теней был там! И не просто был, а успел перевесить зеркало и установить за ним скрытую камеру!
Я знаю, что он был там. Заметил его, когда закрывал лабораторию. Но думал, что мне показалось, понимаешь. Тем более, позвони я тебе после этого, ты не дал бы мне прогуляться пешком, а так хотелось.
Ты ведешь себя не просто как ребенок, а как ребенок с синдромом Дауна!
Только сейчас он понял, что и все эти люди в форме и тот, кто приходил копаться под его ногтями проникли в его дом беспрепятственно. Охрана о них не докладывала. Он не контролирует ничего, зато сам находится под тотальным контролем!
Эти неприветливые люди в форме на какое-то время избавили его от страха. Сначала ему показалось, что та сила, которая пришла вместе с ними, защитит их. Но как они защитят его от тени, которая была здесь, где-то совсем рядом с ним, рядом с его дочерью, женой и смертью пахло от нее. Она была за каждой занавеской, за каждым темным углом в этом доме. И как нанороботы спасут его от ударов тектонических плит друг о друга? Неужели от смерти и правда не найти ни щита, ни тайного места?
Улица за забором его дома уже не вмещала митингующих. Всмотревшись в телевизор, он читал надписи на плакатах.
Жизнь это бредовый сон, который вы сделали бесконечным!
Бессмертие украло у нас минуту Озарения, которая ценнее, чем вся жизнь.
Не становись бракованным клоном вечности!
Вы продлили человеческую жизнь до бесконечности, но не на толику не увеличили ее ценность!!
Все смертные вымрут, а бессмертные создадут общество, которое застынет, как древняя окаменелость!
Даешь бессмертие для всех!!
Он понял, что должен выйти ко всем этим людям и выступить перед ними. Лишь убедив их в правдивости своих слов, он спасет свою семью от смерти, от тени.
– Нет надобности мне представляться! – говорит он всем собравшимся в знак протеста. – Большого уважения достоин тот факт, что все вы пришли сюда чтобы выразить свою позицию, высказать свое несогласие в связи с тем, что в наши выстраданные этические нормы хотят привнести новый постулат. Постулат который, как мы все здесь думаем, унизителен для человечества! Постулат утверждающий, что бессмертие с применением роботов внутри нашего тела есть благо, к которому стремилась наша цивилизация. Но сейчас я скажу вам то, что сведет на нет все ваши возмущения и что, вполне возможно, вызовет у вас желание разорвать меня на части прямо здесь. Все, ради чего вы здесь собрались есть глобальная и гениально продуманная фальсификация. Никакого бессмертия не существует. Я не изобретал никакой (сыворотки бессмертия). Я лишь актер, который помог сговорившимся правительствам сверхдержав и транснациональным корпорациям реализовать этот фокус, с помощью которого планировалось заработать капитал, способный уничтожать экономики целых государств. Видео этого дома и той лаборатории, в которой вы видели меня за работой, являются лишь декорациями для фильма. Фильма, снятого с целью убедить вас, что личность гениального изобретателя человеческого бессмертия рассекречена. Все тестовые испытания так называемой сыворотки бессмертия ложны, а случаи выздоровления после вымышленного внедрения нанороботов в человеческое тело являются прямой демонстрацией эффекта Плацебо. Правда об одурачивании такого масштаба вскрылась бы лишь после начала смертей псевдабессмертных, а все случаи естественной смерти тех, кто начал считать себя вечным, находятся под контролем участников заговора и будут выставлены, как «несчастные». Я сказал вам все. Больше вы не рабы этого обмана. А моя судьба и моя жизнь находятся в ваших руках!
Он шел за пределы своих частных владений к главным воротам, ворочая эту речь своим усталым умом. Репетировал выступление, убирал, добавлял, менял слова. Он должен сказать все это людям. Это был единственный шанс спасти свою семью. К лаборатории его не подпустят вооруженные стражи, объясняя это заботой о его безопасности, хотя на самом деле они просто раскрыли его планы. Умертвить собственное создание в стиле Тараса Бульбы у него теперь не выйдет. Но они не смогут спасти его от тени, пусть хоть тысячу раз проверят его дом. Тень пробудет в доме всю ночь, в своей стихии, в черноте. Единственный шанс спастись от нее – выполнить требования, написанные на записке, которую он достал из собственного рта. План с поджогом лаборатории провалился, и последним шансом выполнить требования тени было выступление с этой речью. Пусть все, что он скажет и будет ложью. Но его услышат миллиарды и это нанесет сокрушительный удар по сбыту (сыворотки бессмертия).
– Куда? – спросили его. Один из тех, кто охранял его дом с повисшим за спиной карабином.
– Не в лабораторию. Не беспокойся! – Он хотел продолжить свой путь, но огромная рука коснулась его грудной клетки. – Ты что творишь?... – Глаза его плеснули гневом, когда он встретился взглядом с наглецом.
– Нельзя, - ответили ему и сильнее надавили ладонью на грудь.
Уже зачерпнув изрядную порцию кислорода в свои легкие, он все понял. Ненужный теперь воздух вытекал из его рта, а в сознание входил демон жуткого осознания. Снова эти змееподобные глаза. Уже третий раз за день он смотрит в них, и каждый раз они на новом лице, на новом человеке. Ему не требовалось услышать еще что-то, дабы понять все до конца.
То, что он создал, ему больше не принадлежит. Он сам более не принадлежит себе. Его персона не важна, не нужна. Важна лишь его идея, дающая бессмертие. Он вспомнил о праве пожизненной власти Монарха. Вспомнил, как его заставили добавлять в АНХ наноконтролеров. У того, кто смотрел сейчас на него, не хватало лишь одной составляющей для…
Кисть, упирающаяся в его грудную клетку, нырнула в карман. Обратно из кармана она явилась уже не пустой. Перед тем, как нечто острое, зажатое в этой руке, грубо вонзилось ему в живот, он вспомнил фразу, что использовали Тени: «Нельзя стать богом без Бога». Он и не заметил, как остался один. Глаза змея исчезли. Он представил, как внутри достроенного купола Вавилонии эти глаза плотоядно взирают на людей внизу.
Далее явь вспыхивала фрагментами. Вот, он увидел верх пляшущего плаката с надписью «…». А вот, слышит свой свистящий от надрыва голос: «Тень там, убейте тень или она убьет нас!» и видит свой указательный палец, рвущийся в сторону особняка. Затем в его перепонки хлестко врезается звук выстрела – это охраняющие его бойцы отпугивают митингующих, которые начали напирать на ворота и перелезать через забор. А между этими событиями было мглистое и вязкое небытие, будто на секунды его погружают в криокамеру.
Эти разрывы между событиями становились все больше. Он не знал, что за наркотик вкололи ему прямо в живот. Лишь чувствовал его нарастающую мощь по мере того, как он взбалтывался с кровью. Затем забвение превратилось в океан, а осознанное поведение в островок посреди него.
Он не знал, сколько длилось очередное отключение от реальности, но вернув себе способность воспринимать обнаружил, что ему помогают идти. Слева дочь, а справа… он. Тень где-то совсем рядом, казалось, запрыгнула ему на плечи. Костная ткань словно превратилась в чугун, но все же он переставлял ноги. Он поворачивает голову вправо. Видит гранит серых перепуганных глаз на смазливом личике. Самом дорогом личике на свете.
– Я благословляю вас на брак. Отдай свою сыворотку той безнадежно больной девочке. – Он принимает решение прервать бессмертие день смерти дочери. Но не озвучивает этого решения. Теперь он не видит, а только слышит.
– Нельзя нести его в дом! С минуты на минуту снова начнется землетрясение! При чем сейчас будет пик его мощности! – Это голос его дочери.
И что ты предлагаешь оставить его на улице, чтобы в него пальнул кто-нибудь из тех фанатиков, что трясут своими плакатами за забором? – это его зять. Затем забвение и снова его голос. – Да вы уже четырнадцать раз просмотрели дом! Зачем ставить охрану у дверей в спальню? Пусть перекроют все входы в дом и смотрят за окнами. Не проникнет же злоумышленник сквозь стены! И двери не стоит закрывать на ключ! К нему должен быть беспрепятственный доступ охраны в любую секунду. А вдруг замок заклинит во время землетрясения и ключом его нельзя будет открыть?
Его тело онемело и все, что он мог, это лежа в спальне смотреть в окно, за которым заря залила небо мандариновыми, терракотовыми и лимонными потоками, от которых испарялось сияние утра, рождающегося в утробе ночи. Казалось, что оживший вулкан зашелся в приступе своей испепеляющей рвоты и под действием лишившейся рассудка гравитации исторг лаву прямо на небосвод. Там рыжая переливчатая раскаленная жижа ползала, дрожала, и можно было принять за дым облака, рыхлые серые кружева которых выглядывали из обоих ребер Вавилонии и походили на два крыла некоей темной сущности, пытающейся смягчить свое стремительное падение наземь.
Глядя на Вавилонию, он вспоминал свою неудачную попытку покончить с собой. Ему нравился запах газа, который селился в салоне автомобиля, уплотнялся в легких. Потом пришло чувство, будто тело уснуло, а сознанию все не спалось. Если бы не кашель, можно было сказать, что смерть обступала его ненавязчиво.
Когда Голос начал говорить с ним без слов, без звуков, от привычной реальности уже ничего не осталось, но он не замечал этого. Блаженство той свободы, которой он дышал, не имело слов для описания. Голос все знал о нем. Голос сказал, что не пропустит его дальше. Не сейчас. Но предложил избавиться от страха смерти. Он отвечал, что хочет этого больше всего на свете. Затем он взрывается и распыляется по бесконечности на наночастицы, а те в свою очередь снова распыляются на наночастицы и так без конца. Он стал потоком безбрежной информации, Знанием Обо Всем.
Он купался в этом состоянии миг или несколько вечностей подряд. Не ясно. Голос начал требовать решения. А потом его ужалил ужас, когда он вспомнил о своем теле, которое валялось в салоне автомобиля, отравленное газом и материальным восприятием. Голос пытался достучаться до него, говорил, что он пошел не туда. Что он не есть это тело, точнее далеко не только оно. Но было поздно. Он уплотнялся заново и все, что успел, когда его составляющие достигли нано размера, это урвать жалкий кусок знаний с этого нано уровня о том, как предотвратить разрушение человеческого тела. Это растворение в информации было единственно важным существованием, а все что после было лишь меркнущим призраком Того События. И жизнь этого  призрака теперь длится бесконечно.
В это время за стеной, в другой спальне два юных обнаженных тела так плотно прижались друг к другу, что походили на сиамских близнецов. Она гладила его по шее, на которой розовели ссадины.
– Ну вот отец и дал согласие. Я же говорила, что все будет хорошо.
– Да, – его размытый взгляд свидетельствовал о том, что мысли его отправились в далекое странствие. – Скажи, ты не боишься? Землетрясения?
– Нет. Я знаю, что не умру сегодня.
– Ты сможешь меня просить?
– За что?
– Просто ответь, сможешь ли ты меня простить, если это потребуется?
– Хорошо, я постараюсь… – Она снова прильнула пальцами к его ссадинам на шее. – Нужно обработать твою ранку. Неужели этот сумасшедший мужик просто взял и вцепился тебе в шею?
– Да, именно так и было…
В это время румяный рассветный луч отслоился от солнца и заглянул в их комнату. Луч оставил ожог на теле юноши, как только уперся в него. Тот сморщился от боли и со страхом посмотрел в окно, где горизонт вспыхивал неоново-оранжевыми всполохами от сияющего, будто тающего возвышающегося круга янтарного солнца.
– Прости, прости! – девушка ринулась к окну и задернула штору, залив спальню монолитной чернотой. – Я забыла!
Начался страшный грохот, будто в планету врезался ее двойник. Землетрясение принесло ощущение слабости, ничтожности человеческого тела. Казалось, будто погребенные в недрах земли титаны пробудились в своих гигантских саркофагах и теперь рвут слои песка, глины и почвы, чтобы пожирать вожделенный кислород.
По прежнему лежа неподвижно, создатель АНХ видел из окна, как падали деревья и машины по крышу проваливались во вновь образованные земляные дыры. Но все это стало мелким, не интересным, когда освященная рыжим отсветом зари Вавилония вздрогнула и начала укорачиваться на глазах, утопая в облаке пыли невероятной густоты, похожем на сернистую тучу.