Киноциклотека: Киберпанк

О ф л а й н

Поведав отцу о своих недавних приключениях и пообещав подумать над выдвинутым им предложением перебраться к нему, скажем, на период кризиса, карантина и безработицы, Карина уловила происходящие у нее внутри малознакомые душевные движения. Тревоги по поводу ожидаемых последствий ее дерзости, вылившейся в конфликт с представителями правоохранительной системы государства, отступили в некую затемненную часть ее существа, словно вампиры, испугавшиеся солнечного света. Их место заняла неизвестно откуда взявшаяся безмятежность, представлявшаяся ей в виде теплого моря, тихо и мягко толкавшего бархатные волны в песчаный берег.

На берегу стояла сама Карина, вглядываясь в даль, на широкую лазурную гладь, смыкающуюся с линией горизонта, над которой непостижимым образом вычерчивались и проступали трехмерные картины прошлого, настоящего и будущего – всего того, что уже свершилось, того, что еще не произошло, и того, что могло бы произойти, но не произойдет никогда. Сквозь эту завораживающую вязь свершений, возможностей и причинно-следственных тропок протягивалась, пульсируя, пурпурная нить, за которую, как Карина сразу поняла, ей следует взяться покрепче. Ей сделалось легко и в то же время печально от осознания того, что в прежние годы она не сумела протянуть руку к этой нити или хотя бы разглядеть ее в разноцветье прочих векторов. Кроме того, грусть вызывало понимание, что движение с этой нитью, вслед за ней, обещает быть очень болезненным и уведет за кромку горизонта, скрывающего полную неизвестность. Но это был, без сомнений, ее собственный путь, а по ту сторону неизвестности могло таиться не только что-то страшное, но и что-то прекрасное.

Перед отбытием Карина убедилась, что вопрос с инсулиновой поддержкой отца на обозримую перспективу полностью решен: через его старых знакомых нашелся канал бесперебойных поставок препарата. При этом она поежилась от мысли о возможных бедах и неприятностях других таких же больных диабетом, у которых не так хорошо со связями в медицинской и аптечной среде. И отметила для себя, что эффективное решение подобных проблем возможно только с изменением всей сложившейся системы отношений в данной сфере. «Да и не только в данной, а везде», – резюмировала Карина, упаковывая рюкзак и поглядывая на экран телевизора. В обзоре событий недели как раз закончили излагать изрядно искаженную и приукрашенную версию инцидента с протараненным шлагбаумом на блокпосту и перешли к еще менее правдоподобной статистике распространения заражения.

Вернуться в город оказалось значительно проще, чем сбежать оттуда. Никаких новых каскадерских экзерсисов не потребовалось. Охрана блокпоста – не того, что был взят штурмом парой дней ранее, а на другом въездном пункте, – тихонько пропустила Карину за умеренную плату. Ей и раньше доводилось совать мелкие и чуть покрупнее взятки лицам при исполнении (приобретение водительских прав не было единственным опытом), но тут она едва ли не впервые почувствовала унижение и омерзение от причастности к всеобщему мздоимству и стыд от собственного вклада в существующий порядок вещей. «Порядок вещей», – саркастически повторила она про себя, выделив первое слово из старого и заурядного, но теперь почему-то казавшегося издевательством над здравым смыслом, словосочетания.

На подъезде к дому в такси в глаза Карине бросилось оживление на площади, соседствующей с ее районом. Молодая женщина поняла, что здесь в разгаре акция протеста против действий властей, несколько дней назад анонсированная группой активистов. Это говорило о том, что внушительное число граждан не испугалось запрета на массовые скопления людей. Воздух был пронизан гнетущим напряжением, какое можно, наверное, ощутить у дамбы, трещащей под напором прибывающей воды, и в то же время – и это то, что добавляло атмосфере свежих, живых модуляций – вокруг носились флюиды пассионарности, как охарактеризовала их для себя Карина. Она попросила таксиста высадить ее и направилась к месту скопления горожан, притягиваемая к нему, точно мотылек, летящий к зажженной свече.

Собравшаяся на площади публика была сплошь в похожих защитных масках, чем неуловимо напоминала армию одинаковых Гаев Фоксов с его хитро-жутковатой, но вселяющей задорное возбуждение улыбкой. Люди, против которых были выставлены полицейские отряды, требовали прозрачности информации и подотчетности правительства, выплаты финансовых компенсаций и введения налоговых послаблений в связи с потерей доходов, равно как и отмены репрессивных мер к активистам, ранее привлеченным к ответственности за критику режима. В ответ упакованные в шлемы и латы и оснащенные щитами молодчики пустили в ход дубинки и принялись теснить протестующих. Карина не раз видела кадры разгонов демонстраций, но если еще год-два назад они мало ее трогали, представляясь чем-то вроде адекватного отпора смутьянам и единственно верной реакцией государства на претензии со стороны сил, расшатывающих устои общества, то сейчас она взирала на происходящее совсем другими глазами.

– Первая линия! Первая линия! – раздались крики из стана Гаев Фоксов.

Она включила видеокамеру смартфона и взялась фиксировать начавшееся противостояние, изо всех сил стараясь сохранять самообладание при виде разворачивающихся сцен насилия. Там и сям начались задержания. Когда среди задержанных оказалась хлипкая старушка, грубо уводимая двумя бойцами в шлемах, Карина не выдержала и бросилась на помощь жертве. Одной рукой она продолжала вести съемку, другой дернула за плечо полицейского.

– Эй, вы чего творите? – завопила она. – Оставьте бабушку, герои!

Карина отпрянула, когда боец замахнулся на нее дубинкой, но тут сбоку подскочили несколько крепких парней из кучи протестующих. Совместными усилиями им удалось высвободить старушку и отпихнуть полицейских, а поспешивших тем на подмогу сослуживцев блокировала группа других решительно настроенных активистов.

– Уведите бабушку отсюда! – выкрикнул один из Гаев Фоксов.

Прежде чем ринуться обратно в гущу закипающего побоища, он приспустил до подбородка маску. У него было открытое и веселое лицо с горящими глазами. Они на миг встретились с глазами Карины, потом на несколько мгновений уставились в объектив.

Карина документировала душераздирающую сцену еще несколько секунд, потом отключила камеру и взяла старушку под руку. Та почувствовала себя нехорошо и с усилием держалась на ногах. Молодая женщина сумела аккуратно вывести ее сквозь хаос и шум, оставив за спиной площадь с кипящей на ней баталией рыцарей социума с брошенными против них охранителями власти. Тем временем, усаженная на скамейку, старушка стала приходить в себя.

– Спасибо, доченька, я домой сама дойду.

Проживала она неподалеку, но Карина настояла на том, что проводит ее. По дороге старушка рассказала, что к акции примкнула от безысходности и возмущения творящейся несправедливостью.

– Ты погляди только, в каком положении мы оказались, – негромко, но твердо говорила старушка. – Внуков жалко, на что им рассчитывать при таких порядках. Им ведь еще жить и жить. А их детям?

– А за что это они так на вас накинулись?

– Не понравился мой плакат, видимо. Ну, и обозвала я этих архаровцев, как они того заслуживают.

– Вы молодчина, бабуля, настоящий боец! Только все-таки берегите себя.

– Э-эх, дочка... Наша вина, что начальство совсем перестало народ уважать. Мы, старики, виноваты.

Карина вспомнила то равнодушие к общественно-политическому контексту, что сама испытывала до недавнего времени, и покачала головой:

– Нет, мы все в ответе за то, что происходит. Это наша общая проблема. И нам всем сообща пора что-то с этим делать.

Домой Карина вернулась в состоянии адреналиновой дрожи, которое стало переходить в усталость и оцепенение. Из ступора ее вывели доносившиеся через балкон нестройные звуки, сливавшиеся в подобие знакомой песни. Так и есть, это была затянутая кем-то вещь Цоя «Мы ждем перемен», подхватываемая с балконов и распахнутых окон. Жильцы дома пели, все громче, все дружнее сводя голоса, и Карина выбралась на балкон, чтобы ввинтить свое подтянутое на уроках вокала контральто в сердцевину хора, придав исполнению дополнительной звучности и стройности. Когда песня закончилась, кругом раздались аплодисменты, задорный посвист и одобрительные возгласы. Душевный подъем, кажется, испытал даже обыкновенно равнодушный к человечьим делам черно-серый кот, прекративший по такому случаю вылизывать тестикулы и торжественно замерший под окнами в какой-то ассирийско-вавилонской позе.

Наутро Карина открыла глаза и удивилась, что никто ее до сих пор не побеспокоил. Правда, на дисплее мобильника высветилось несколько непринятых звонков и пласт уведомлений о сообщениях и обновлениях в мессенджерах. Она наспех разобралась с ними, после чего приняла душ и вышла из ванной комнаты бодрой и посвежевшей, поправляя тюрбан на мокрых волосах и привычно доставая из шкафа спальной комнаты любимые мягкие джинсы с рубашкой.

Следующие три с лишним часа были посвящены сосредоточенной работе с текстом, в который она вложила максимум переживаний и размышлений, в изобилии порожденных минувшей неделей. Затем посмотрела кино, немного расслабившись после интенсивного душевного и интеллектуального напряжения.

Едва она закончила с фильмом, раздался звонок, дополненный стуком в дверь. Без капли удивления она приняла повестку от правоохранителей в связи с ее недавними действиями, каковые режим явно настроился наказывать с утрированным рвением. Карина пыталась взглянуть в глаза посыльному, принесшему документ, но тот их тщательно прятал. Невооруженным взглядом было видно, что выполняемое задание причиняет ему моральный дискомфорт. Усмехнувшись, она расписалась в бумажке, обязывающей ее явиться на допрос следующим утром, и посыльный быстро ретировался.

Карина ненадолго задумалась. Потом вернулась к компьютеру и за полчаса настрочила еще один текст, который сразу же разместила в блоге. Чуть позже в Сеть отправилось и снятое на площади видео. Пересматривая запись, она несколько минут всматривалась в стоп-кадр с мужественным лицом парня, не побоявшегося выглянуть из-под маски и броситься в заведомо неравный бой. Это лицо на фоне панорамы потрясений навевало мысли с широкими обобщениями.

Несомненно, империя брала могучий размах, чтобы нанести ответный удар. Еще совсем недавно это напугало бы Карину, вогнало бы в депрессию. Но не сейчас. Теперь она была готова к вступлению в новый – по всей видимости, самый сложный, и уж наверняка самый важный и переломный – этап своей жизни.

О н л а й н

Итак, я завершаю серию постов, инспирированных пересмотром фильмов франшизы «Обитель зла». На процесс подготовки этих текстов наслоилась куча всяких событий, о которых я рассчитываю как-нибудь рассказать отдельно и с подробностями. По правде говоря, дописывать данный лонгрид было невероятно тяжело, обстоятельства так сильно стали мне препятствовать, что у меня начали закрадываться смутные подозрения, не вышла ли я за рамки предзаданного кармического сценария, не вызвала ли гнев Абсолюта, нарушив вселенскую гармонию? Об этом, к слову, в самом конце поста, а сейчас просто опишу то, что меня больше всего зацепило в «Финальной главе» – так называется шестая часть киносериала Пола Дабл-Ю-Эс Андерсона и Миллы Йовович (ее, считаю, можно смело считать полноценным соавтором).

Выполненный с претензией на эпичность и решенный в контрастной черно-охристой гамме, фильм снова изобилует чудовищами (ярче всех смотрится перепончатокрылый, словно вылетевший со страниц книг Лавкрафта гигант-мутант, зарифмовывающий концовку и начало посреди развалин Раккун-Сити) и кровавыми экшн-аттракционами, живописующими смертельную угрозу последним выжившим гомосапиенсам. Элис должна поставить заслон на пути окончательной гибели земной расы, однако новость для нее заключалась совсем не в этом. А вот в чем. Зерно всего того, что происходило по ходу предыдущих частей цикла, было намеренно посеяно, как выяснилось, в недрах самой корпорации Umbrella.

За семнадцать месяцев до вспышки и утечки инфекции на секретном совещании совета директоров компании доктор Айзекс задвинул программную речь. «Мы собрались не только, чтобы обсудить будущее компании, но и поговорить о предназначении, – жирно анонсирует Айзекс судьбоносность своего выступления. – Мы будем говорить сегодня о конце света». И начинает пафосно перечислять: неизлечимые болезни, фундаменталисты-разрушители, ядерная пороховая бочка, глобальное потепление, грядущие голод и войны как результат перенаселения Земли. «Тот мир, который мы знаем, движется к своему концу», – подытоживает оратор и делает паузу, в которую вставляется вопрос от одного из участников собрания посвященных: «Что вы предлагаете?» и на который он реагирует решающей тирадой. «Я предлагаю ускорить развязку. На наших условиях. Срежиссированный апокалипсис. Когда на планете останутся немногие выжившие и вся существующая инфраструктура. Подобное было однажды», – тут топ-менеджер многозначительно стучит пальцем по томику с надписью Holy Bible, лежащему перед ним на столе.

Дав членам совета и кинозрителям секундочку, чтобы подумать: «Ах, вон оно как, сукин ты сын!» и отметить походя вброс ветхозаветного лейтмотивчика, Айзекс продолжает фантазировать: «Горстка избранных преодолеет шторм. Конечно, не в ковчеге, как в Библии, а под землей, в нашем «Улье». В конечном итоге мы поднимемся на очищенную землю, которую сможем переделать по своему вкусу». «И как вы собираетесь этого добиться?» – летит нериторический вопрос в его торжественную и торжествующую физиономию. Ответ Айзекса: «Средство нашего спасения – уже в наших руках. Я представляю Т-вирус». Последнюю реплику он произносит с театральным жестом в сторону монитора, где идет презентация-демонстрация, и с придыханием адепта какого-нибудь деструктивного культа.

То есть: то, что является средством беспощадного уничтожения людских масс на Земле, для избранных – «средство спасения». Чувак предлагает, применю трендовое нынче словечко, обнулить человечество как зашедший в тупик, потерявший перспективность проект, закрыть его с тем, чтобы потом, после «очищения», запустить новый. Мне кажется, если что и приподнимает фильм (и всю франшизу) над самим собой, то именно вот этот момент. Нарратив доктора Айзекса слишком четко, слишком откровенно передает психологию бонз, крупных шишек из мира политики и крупного бизнеса (что часто одно и то же). Самоназначенные «элиты», «истеблишмент» и прочие «сильные мира» и обслуживающие их «эффективные менеджеры» – отношение этой публики к отодвинутому на задворки жизни большинству и их уверенность в собственной богоизбранности, безнаказанности и праве вершить судьбы народов и всей (нашей общей, между прочим) планеты давно перестали быть секретом. Не будем притворяться, что нам не доводилось замечать данного подхода в речах, поступках, месседжах и самом body language власть предержащих в (зачем ходить далеко) родном отечестве.

Но! Запись совещания по Т-вирусу, попав в базу данных головного компьютера корпорации, вызвала конфликт с программой, в которой конституирован приоритет человеческой жизни (sic!). И тут я снова вижу отчетливую параллель с текущими реалиями: то, что осуществляется правящими кругами, входит – уже вошло – в конфликт с жизненными интересами людей, необходимыми условиями самого их существования. И если мы не солидаризируемся и решительно не воспротивимся антигуманному, противоречащему духу человеческого общежития, идее справедливого мироустройства, да и просто здравому смыслу образу действий, не дадим отпор нарастающему безумию и не покажем, на чьей стороне сила и в чьих руках должны находиться рычаги управления нашими же жизнями, то мы (именно мы, общество, а не те, кого то ли прихоть фатума, то ли божье попущение вынесло, как не отягощенный моральным балластом кусок дерьма на водную гладь, на самый верх, на Олимп, на гребень общественно-исторической волны) сперва окажемся на краю гибельной пропасти, а после неизбежно сорвемся вниз. Выбраться обратно из пропасти, карабкаясь по ее осклизлым стенам, будет занятием чрезвычайно долгим, мучительным и трудным, если вообще выполнимым.

Именно поэтому я для себя решила, что приступаю к борьбе, включаюсь в сопротивление, которому уже дали ход другие, более смелые, талантливые и прозорливые, присоединяю свою энергию к набирающей силу стихии. Она, эта стихия, этот смерч, этот водоворот при бурном развитии событий снесет к чертям отживший свое, но с маниакальным упорством цепляющийся за существование мир, а при умеренном – заставит его измениться в несколько этапов и, хе-хе, говоря словами Айзекса, «на наших условиях». Зовите это революцией, зовите диалектическим скачком, зовите переходом к новому формату бытования или сдвигом парадигмального регистра, зовите как хотите, но этот процесс неизбежен и произойдет, раньше или позже, но произойдет. Я выбираю быть частью этого процесса, его живым актором, катализатором – вместо того, чтобы оставаться статичным безучастным элементом, молчаливым кирпичиком колеблющегося ветхого здания. И уж тем более вместо того, чтобы выступать на стороне умирающей и не желающей признавать своего поражения системы, которая еще силится зацементировать готовое рухнуть строение.

Если суть нашего жизненного алгоритма в рабскойпокорности и смирении, то в жопу такой алгоритм. Его следует ломать. Декларируяпроще: долой Обитель зла. Fuck the Resident Evil. Наша общая цель – опрокинутьее, расчистить территорию от обломков и построить Обитель добра. Я верю, чтонам это по плечу, и, вложив в общее предприятие все имеющиеся силы и ресурсы, вобозримом будущем мы непременно увидим плоды собственных усилий. Каковые плодыперед лицом новых поколений смогут оправдать тот кризис, до которого все мы –кто со-действием, а кто бездействием и конформизмом по отношению к Злу – довелипорядок вещей. У меня есть определенное видение, что конкретно для этого нужно.Тезисы будут изложены в манифесте, который я скоро опубликую на своихстраничках в социальных сетях. Хотите знать больше? Присоединяйтесь кознакомлению, обсуждению и распространению этой информации. Все тольконачинается.