Киноциклотека: Киберпанк

О ф л а й н

Металлические решетки, бетонные заграждения, шлагбаум, вооруженные люди в камуфляжах – вид блокпоста на окраине города вызывал ассоциации с телерепортажами с Ближнего Востока. В слепящем свете мощной электрической установки среди беспорядочного нагромождения машин не менее беспорядочно толпились гражданские лица. Кое-какой транспорт, по виду снабженческий, пропускали после предъявления водителями разрешительных документов, основная же масса автомобилей и народа (не слишком рьяно соблюдавшего предписания по социальному дистанцированию и ношению средств защиты) томилась по обе стороны перекрытого проезда. Кто-то просто стоял, прохаживался или переговаривался, кто-то передавал через ограждение пакеты и баулы стоящим на другой стороне, кто-то разворачивался и покидал пропускной узел, устав от ожидания и смирившись с бессмысленностью надежд прорваться этим вечером в или за город.

У шлагбаума Карина, переобувшаяся обратно в ботинки, встретила категорический отказ пропустить ее. Попытки объяснить необходимость срочно доставить лекарство отцу, который не успевает и вообще не в состоянии приехать и забрать его, не произвели впечатления на начальника пропускного пункта, мордастого субъекта с капитанскими погонами и боцманским брюхом. Деликатные намеки, перешедшие почти в лобовое предложение мзды (Карина читала в интернете, как на блокпостах пропускали любого, давшего на лапу), были капитаном отвергнуты.

Рядом маялся немолодой худой мужчина с изможденным лицом. До прихода Карины он провел несколько минут в спорах с охраной блокпоста, но так и не получил добро на выезд. Его потрепанный «ауди» с притулившейся на заднем сиденье женщиной бухтел работающим двигателем в дюжине шагов от шлагбаума. Еще раз созвонившись с отцом и убедившись, что возложить транспортировку инсулина по-прежнему не на кого, Карина снова обратилась к капитану:

– Послушайте, ну будьте вы человеком, пропустите. Ну, очень надо ведь.

– Всем надо. Но нельзя. Ясно?

– Да, ясно, каких козлов на службу набирают.

Карина бросила это в лицо капитану неожиданно и для него, и для самой себя. Ее трясло от гнева.

– Что ты сказала?

– Что слышал.

Побагровевший офицер, формально действовавший в рамках полномочий и предписаний, но отчего-то все равно не создававший впечатления стойкого и неподкупного стража порядка, вперил в Карину взгляд, не обещавший ничего хорошего.

– Катись отсюда, пока не напросилась.

– Да пошел ты.

С ядовитой улыбкой начальник пропускного пункта выдохнул:

– Подожди, ты у меня получишь, сука.

Он достал рацию, намереваясь кого-то вызвать.

– Сейчас, сейчас, – злобно приговаривал капитан. – В обезьяннике сегодня ночевать будешь.

Хотя назревало наказание, опять же, вроде как обоснованное (оскорбление представителя власти), исходя из буквы бездушного, как и принявшие его люди, закона, вместо страха и замешательства Карина ощутила новый прилив гнева. Ей вмиг сделалось жарко, несмотря на усиливающуюся прохладу вечера, и она открыла рот, дабы исторгнуть целую обойму ласковых эпитетов в адрес капитана и всех тех, кто установил здесь блокпост.

Эпитетов, впрочем, не последовало. Повинуясь какому-то щелчку внутри, Карина метнулась к «ауди», передняя левая дверь которого была полуоткрыта, вскочила за руль, швырнула рюкзак на свободное переднее сиденье, повернула ключ зажигания, дернула переключатель скоростей и нащупала ногой педаль газа. Отсутствие личного автотранспорта не мешало ей иметь навыки вождения – таковые были получены в период очередного эфемерного увлечения. Напоминанием о нем в ее квартире где-то даже лежало водительское удостоверение, полученное в обмен на стандартную взятку. Причем память хорошо сохранила и тот факт, что дача взятки была единственным условием сдачи экзамена.

Пока хозяин машины, говоривший неподалеку по телефону, и его пассажирка сообразили, что происходит, Карина успела с треском снести легкий шлагбаум и пронестись мимо опешившей охраны. Автомобиль выскочил за пределы городской территории и покатил прочь от блокпоста, освещая путь фарами дальнего света.

– Эй, ты что это делаешь?!. – заорала женщина с заднего сиденья. – Ты кто такая?..

Карина почувствовала, как в волосы ей клещами вцепились пальцы пассажирки.

– А, ну-ка, сейчас же останови!

Пригибаясь к рулевому колесу и изворачиваясь, Карина полуобернулась и крикнула:

– Послушайте! Послушайте меня! Не волнуйтесь, пожалуйста! Я только чуть подальше отъеду и оставлю машину. Я возмещу все неудобства. Простите меня! Но войдите в мое положение, прошу. Сейчас я остановлюсь, а вы позвоните шоферу и скажете, где вы находитесь. Вы можете ему позвонить?

– Да, это мой муж, – ответила женщина с сомнением, но более спокойным тоном. Она больше не тянула нелегальную автоледи за волосы.

В зеркалах заднего вида быстро уменьшалась картина переполоха на блокпосту. Хозяин «ауди» еще бежал вслед своему угнанному, как он, разумеется, считал, транспортному средству, позади суетилась охрана. Полицейские не знали, на чем им сосредоточиться – на автомобиле-беглеце или нескольких шустрых гражданских, кинувшихся в обоих направлениях сквозь образовавшуюся брешь. Карина всерьез опасалась, что вдогонку прорвавшемуся «ауди» могут открыть огонь, но никаких выстрелов с блокпоста, к счастью, не раздалось.

– Понимаете, у меня отец болен, мне обязательно надо к нему. Меня не пропускали, времени в обрез, а тут ваша машина... Ну, и все так спонтанно вышло.

Женщина промолчала, что-то очевидно, обдумывая. А через сотню метров сказала ровным голосом:

– Вы только поосторожнее ведите. Муж только недавно ремонт делал.

– Да-да, конечно. Погони там не видно?

– Нет, кажется.

Проехав с полкилометра, Карина затормозила, заглушила двигатель и вывалилась наружу. Она достала из кармана рюкзака бумажник, обежала автомобиль и наклонилась к окошку задней двери. Женщина внутри выглядела окончательно успокоившейся. Карина отсчитала несколько купюр.

– Сейчас у меня только это. Дайте мне ваш номер телефона. А вот моя визитка. Потом, если надо будет, созвонимся.

Женщина отказалась брать деньги, но взяла визитку и полезла за мобильником. Пока они обменивались контактами, Карина беспокойно оглядывалась. Но все было тихо.

– Простите еще раз, пожалуйста.

– Ладно, ничего. Нам, вообще-то, тоже нужно было за город. Надеюсь, с вашим отцом все будет в порядке.

– Спасибо вам. Берегите себя.

Карина поправила на плече рюкзак и пустилась трусцой в сторону живой (хотя по виду скорее мертвой) изгороди вдоль загородного шоссе, по левую сторону от которого раскинулся пустырь. Вокруг царили непривычные и навевающие тревогу тишина и безлюдье. В отдалении виднелся жилой массив, где беглянка и рассчитывала затеряться. Напоследок она бросила еще один взгляд в сторону «ауди». Пассажирка машины стояла со скрещенными на груди руками в ожидании водителя и спокойно глядела вслед удаляющейся «угонщице». Карина заметила, что женщина кивнула ей, и подняла руку в ответ, подумав: «Нормальные люди друг друга поймут».

Когда она взялась ритмично отмерять шагами темноту, слабо прореженную придорожными огнями, заиграл звонок смартфона. Отец сообщил, что вопрос с транспортом улажен. Ему удалось договориться с сыном бывшего коллеги, и парень на белом «мицубиси» уже выехал встретить посылку с доставщицей. Это было очень кстати, учитывая, что до отцовского дома было не меньше семи километров. Молодая женщина перевела дух и глотнула воды из бутылки. Стало совсем темно, когда ее подобрал обещанный «мицубиси», а после десяти часов она высаживалась на знакомой сельской улице у знакомой ограды. У нее на пару секунд прихватило сердце от вида выцветшей, просившей свежей краски калитки.

Карина ненадолго замерла, а когда шагнула к забору, вздрогнула от донесшегося до нее глухого рычания. Из темноты (освещение на улице, как и годы назад, отсутствовало) выступила, пригнув голову к земле и угрожающе выкатив фосфоресцирующие глаза, крупная собака неопределенной породы. Весь в напряжении, пес будто бы ждал резкого движения, которое можно было трактовать как сигнал, делающий легитимной атаку.

– Вот этого только не хватало... Для полноты программы вечера... Так, спокойно... Хорошая собачка...

Обращаясь успокоительным тоном одновременно к самой себе и псу, Карина аккуратно стянула с уставшего плеча рюкзак. Нашарила бутерброд.

– А как тебе такое, песик, а?

Чарующие запахи сыра и ветчины быстро заставили животное сменить гнев на милость, и Карина получила возможность беспрепятственно пройти к родительскому дому.

Отец ждал во дворе, и чувствовал себя не то чтобы хорошо, но сносно. Беспокойство на его лице уступило место облегчению, его глаза заискрились теплотой и волнением. Такое выражение Карине доводилось замечать в детстве, когда она возвращалась с занятий, а отец, бывало, дожидался ее в коридоре или у крыльца школы, после чего принимал у дочки портфель и ласково проводил широкой ладонью по ее украшенной бантами макушке. Жаль, что таких моментов было гораздо меньше, чем маленькой Карине хотелось бы... Сколько времени они не виделись? Больше трех месяцев. Не так уж и мало для родных людей, живущих друг от друга в каком-нибудь часе езды. Карина потянулась было обнять отца, но осеклась, отступила и стащила с лица маску.

– Не будем обниматься, это сейчас небезопасно, – сказала она смущенно. – Вот твое средство, папа.

Но он сам, чуть заметно всхлипывая, заключил дочь в объятия. Потом принял полиэтиленовый пакет, с мягким шуршанием извлеченный Кариной из рюкзака, и поблагодарил тихим голосом.

После ужина, который отец и дочь приготовили совместными усилиями, обмениваясь новостями, наблюдениями и соображениями, понемногу завелась старая шарманка. Отец принялся досадовать по поводу неустроенности личной жизни Карины, выражая, в частности, тоску по несуществующим внукам, и сетовать на тяготы одинокой старости. Молодая женщина перешла в давно заготовленное контрнаступление. Относительно первого она посоветовала отцу просто принять ее выбор, который, кстати сказать, отнюдь не означал, что ее нынешнее положение останется раз и навсегда неизменным. Что до второго пункта, то она не удержалась от того, чтобы обвинить в одиночестве отца его самого. Если бы не его неистребимая тяга к загулам с последствиями в виде скандалов и долгов, так портившим обстановку в семье, мама могла бы, вполне статься, не слечь и была бы еще жива, да и сам он сохранил бы больше здоровья. Повышая голос, отец заметил, что в смерти мамы и его болезни повинно безобразное медобслуживание (что тоже было веским аргументом, учитывая халатность, с которой лечили маму), но у него сорвался голос. Он вдруг замолк, глотая слезы. Карина тоже заплакала. Она ощутила острое желание уехать обратно, подальше от отца с его придирками, нытьем и запоздалой скорбью по безвозвратно ушедшему, однако сумела подавить порыв к дезертирству.

– Прости, папа, – произнесла Карина, присев рядом. – Я не должна была так говорить. Это было жестоко.

– Нет, это ты прости меня, если можешь, – послышался сдавленный, трудно узнаваемый отцовский голос. – Это я был жесток. К тебе и к маме. Я думал только о себе и не хотел понимать, как вам было больно.

Карину охватила жалость к отцу, смешанная с растущим нежеланием развозить сопли. Мелодраматическая кривая откровений и душевных выплесков – таких прямых бесед с отцом у нее раньше не было – и без того доползла до критической точки.

– Нам было не только больно, справедливости ради, – сказала она деловитым тоном. – Случались и хорошие вещи. И достаточно много. Наверное, это важнее. Помнишь, как мы праздновали мамин день рождения и одновременно отмечали получение моего водительского удостоверения?..

Они ударились в совместный сеанс виртуальной фамильной археологии вроде той, когда перебирают фотокарточки в альбоме или пересматривают старое домашнее видео, оживляясь, смеясь, умиляясь и грустя. Слезы незаметно высохли у обоих.

В родительском доме Карина пробыла, купаясь в ностальгической атмосфере, три дня. Она словно вернулась в пору юности. Дом напитывал ее тело и душу невидимой живительной субстанцией, какой ей хронически не хватало в ее автономной городской повседневности. На эмоциональном подъеме она набросала в записной книжке смартфона концепцию, с которой решила выступить в соцсетях, сконструировала очередной пост для блога и списалась с друзьями и читателями. А последовавшую вскоре новость о снятии с ее дома карантина восприняла как знак: время возвращаться в город.

О н л а й н

Предпоследний фильм франшизы «Обитель зла» с неизменной Миллой Йовович в главной роли, как и предыдущие части, играет на разного рода страхах. Один из них – страх превращения тех, кому полагается тебя любить и защищать, в твоего смертельного врага. Я имею в виду сцену в начале картины, в которой на Элис (точнее, ее клона) нападает супруг, такой обходительный и улыбчивый минуту назад, и обезумевший и кровожадный после инфицирования Т-вирусом. Само по себе такое перевоплощение перекликается с феноменом домашнего насилия, статистика которого в период карантина и самоизоляции подскочила по всему миру. Или взять мотив с собаками-зомби. Что за злая ирония: друг человека, его верный союзник и слуга, совершает обратную эволюцию, становясь тем же опасным и страшным врагом, каким был для наших доисторических пращуров какой-нибудь саблезубый волк. Такие моменты теперь как-то невольно соотносишь с последними данными том, что собакам и кошкам передается новый вирус, то бишь наши домашние питомцы могут стать переносчиками гибельной заразы.

Репрезентация кошмара подобного рода подводит к пониманию того, почему пятая часть «Обители зла» озаглавлена как Retribution, в официальном переводе – «Возмездие». Как и в случае с предыдущим «афтерлайфом», плоховато передана смысловая емкость слова, которое правильнее было бы перевести как «воздаяние», «плата по счетам». Отсюда вопрос: кто кому воздает, кто кому платит, кому, от кого и за что возмездие? Сначала думаешь – это месть волюнтаристам из «зонтичной» корпорации, наплодившей монстров. Потом понимаешь, что нет, тут скорее «ответка» всем нерадивым человекам – за то, что, расслабились и халатно пошли на поводу у будущих уничтожителей Земли. Потеряли бдительность, променяли экологическую ответственность на сиюминутный комфорт (впрочем, имела ли место вообще эта ответственность?), забыв, как дорого этот гребаный комфорт, на самом деле, обходится. В результате не сумели предотвратить страшной метаморфозы своих же близких.

Ребятки из Umbrella тем временем, как истинные бизнесмены без страха и упрека, выставляют собственный счет тем, кто посмел мешать обновленным планам компании. К освобожденной «Аркадии» направляется эскадрилья конвертопланов (такие реально существующие вундервафли, нечто среднее между самолетом и вертолетом), причем парад, как ни жаль, возглавляет незабвенная Джилл Валентайн, с окончательно промытыми мозгами (и тут явно не обошлось без клонирования или же банальной лоботомии) столь же окончательно перевоплотившаяся в отрицательную героиню. Как следствие, путем высадки десанта и интенсивного огневого налета на «Аркадию», превращающей выживших в поджаренный фарш, как клавишей Delete, стираются оптимистические результаты четвертой серии.

Заодно отменены и общие правила игры и изначальная система координат сериала. Его действие теперь сосредоточено в возведенных корпорацией павильонах, имитирующих разные локации от Раккун-Сити и Нью-Йорка до Токио и Москвы (постсоветские декорации, конечно, особенно волнующи и забавны), и служат они для моделирования ситуации, в которой тестируется Т-вирус. Словом, сага достигла той сумеречной зоны, где ее дискурс пересматривается, подвергается ревизии, а ее мир деконструируется, раскрашивается (одновременно от слов «крошиться» и «раскраска») и вновь воссоздается – теперь как нагромождение неотличимых от реальности фантомов-симулякров. Что позволяет, среди прочего, вернуть погибших персонажей прошлых фильмов цикла, но в ином виде и с иными функциями. Упомянутый муж-зомби был одной из героических фигур предыдущей картины, так что на сей раз товарищ предстал не в самом выгодном свете. Зато было отрадно снова увидеть Мишель Родригес, причем сразу в двух противоположных версиях – прежняя хулиганка-мексиканка и размазня-гуманитарий.

Несложно догадаться, что речь идет об отдельных экземплярах с конвейера клонов, регулируемого корпорацией. И обильнее всех размножена на копии сама боевая красотка Элис, во главе группки сопротивления стремящаяся разнести в клочки упомянутые павильоны-полигоны. И помимо зомби, чудовищ, Валентайн и перезагруженной Красной королевы, ей снова приходится сражаться с неистребимым мужланом Вескером, одновременно защищая глухонемую девочку-сиротку Бекки, которая сбита с толку и принимает Элис за мать. Такое под силу только ей, Элис-Милле, и в получившемся безумном винегрете, ближе всех предыдущих серий подошедшему к эстетике азиатских мультиков и видеоигр (а они-то, не будем забывать, и послужили всей «Обители зла» идейно-визуально-трюковой платформой), она по-прежнему абсолютно на своем месте. И так же, как Йовович демонстрирует в«Возмездии», что еще вовсе не исчерпала ресурсов личной психофизической убедительности, всех резервов своей телесно-типажной фактуры, так и сама франшиза заявляет нам, что в ее метасюжете еще остается кое-что как минимум для целого фильма. О нем я и собираюсь написать в следующем посте.