Киноциклотека: Киберпанк

В мерцании телеэкрана, задававшем причудливую светотеневую пляску, комната с диванчиком у стены то погружалась в темноту, то выныривала из нее обратно. Казалось, что телевизор ерзает и силится соскочить с тумбочки, упершейся четырьмя коротенькими ножками в пол рядом с окном. Это суетливое призрачное дерганье уравновешивалось неподвижностью грузной фигуры хозяина дома, устроившегося на диванчике напротив телеприемника. Завернутый в плотный домашний халат лысеющий мужчина не без пристрастия смотрел в экран, где в клаустрофобическом техноантураже, среди публики авантюрно-флибустьерского вида мелькала Сигурни Уивер в безрукавке и брюках цвета шоколадного пирога. При всей брутальности и мрачности окружения, из которого стилистически выпадала лишь Уайнона Райдер, напоминающая, как обычно, ангельское существо, несмотря на комбинезон, делавший ее похожей на помощника слесаря ремонтной мастерской средней руки, не было никаких сомнений, что лидерская позиция в этой компании принадлежит именно Рипли, протагонистке киноцикла «Чужой», воскресшей для превращения трилогии в тетралогию.

– Сигурни, вы прекрасны, – сказал с улыбкой зритель и послал воздушный поцелуй в сторону телевизора. – И вы, Уайнона, тоже.

И тут же он непроизвольно напрягся и сдвинул брови. Не потому вовсе, что Рипли из киберпанковского заэкранья не ответила ему хотя бы благосклонным кивком, и даже не от того, что телеканал, передававший фильм, прервал показ, дабы уйти на несколько минут рекламы.

У окна позади телевизора явственно обозначилось какое-то движение.

Занавеска заколыхалась, и мужчина вмиг почувствовал, как у него в такт зашевелились остатки волос на голове. Ему почудилось, что у окна притаился ксеноморф, оснащенный страшным языком-кинжалом и не менее страшным зазубренным хвостом-копьем, который вознамерился выбраться наружу и броситься на зрителя. Мгновением позже выяснилось, что это был не ксеноморф. Из-за шторы показался сначала ствол «беретты» с навинченным на него глушителем, после – рука, сжимавшая пистолет, а затем и целиком таинственный пришелец. Хозяин дома, прищурившись, разглядел плечистого и рослого человека, очевидно более молодого, чем он сам. Фигуру незваного гостя обтягивали черные джинсы и тонкий свитер, голову скрывал черный же чулок с вырезами, через которые поблескивали живые и тревожные глаза.

– Спокойно, – раздался из-под чулка хрипловатый голос.

– Я спокоен.

– Вы один в доме?

– Один, – заверил поклонник Рипли-Уивер.

– Хорошо. Давайте сразу к делу. Достаньте, пожалуйста, ваши наличные сбережения, и передайте их мне, – попросил пришелец, качнув для убедительности оружием.

– Да-да, забирайте, – не стал спорить зритель и со скорбной миной осторожно поднялся с дивана. – Но у меня только пятьсот крон.

Глаза вооруженного грабителя на пару секунд скосились вбок и исполнились задумчивости, словно у школьника, вызванного к доске и перебирающего варианты ответа на каверзный вопрос учителя.

– В таком случае, вероятно, имеются драгоценности? – осведомился он. – За них вам, полагаю, выплатят страховку.

– Нет, к сожалению.

– «Нет» драгоценностей, или «нет» не выплатят страховку? – уточнил пришелец.

– И первое, и, как следствие, второе.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Да и кто же хранит дома ценные активы?

– Это да, – озадаченно пробормотал грабитель. – В наше время становится все сложнее работать.

– Экономика будущего стучится в наши двери, – сказал хозяин немного сочувственно и взглянул на экран, где закончилась реклама и произошел мгновенный переход от демонстрации атрибутов существующей экономики к пугающему вымыслу относительно того, во что экономика завтрашнего дня может выродиться послезавтра. – Скоро всюду при расчетах будет господствовать безналичная форма и залезать в чужие дома в поисках кэша станет окончательно невыгодно.

– Пожалуй, – согласился грабитель и озабоченно поскреб череп дулом «беретты». – И это ужасно.

– Что ж поделать, – вздохнул мужчина в халате, выпрастывая руку в направлении выдвижного ящика массивного старомодного шкафа красного дерева.

– Только без фокусов, будьте любезны, – предупредил пришелец и направил ствол в сторону собеседника. – Для вашей же безопасности.

– Я вас умоляю, какие фокусы в моем возрасте и положении, – махнул рукой хозяин.

– Положении?

– Текущем положении, – пояснил зритель. – Вы же, как я понял, грабите меня, держа на мушке.

– Ах, вот вы о чем...

Незваный гость опустил пистолет, сделал пару шагов от окна и деликатно кашлянул.

– Извините, что помешал вашему досугу, но чем быстрее мы все решим, тем скорее вы вернетесь к просмотру фильма.

В наступившей тишине из телевизора донесся голос героини Рипли:

– Эти ребята угнали твой корабль и продали твою криокамеру вот этому... – последовала короткая брезгливо-саркастическая пауза, – человеку. А он поместил Чужого внутрь тебя. Это очень мерзкая тварь. Через несколько часов она начнет пробиваться наружу сквозь твою грудную клетку, и ты умрешь. Есть еще вопросы?

– Кто ты? – раздался полный смятения мужской голос.

– Я – мать этого чудовища.

Вооруженный визитер покосился на телевизор.

– Кстати, что это вы там смотрите? Похоже, что это «Чужой: Воскрешение».

– Совершенно верно, – буркнул хозяин. – Вы могли бы участвовать в киновикторинах в свободное от криминальной деятельности время.

Игнорируя ядовитую шпильку, мужчина в чулке спросил:

– И как вам кино?

Экспроприируемый обернулся, лицо его приняло такое выражение, будто он услышал в проповеди приходского священника ремарку о преимуществах одного местного борделя перед другим. Он собрал губы бантиком:

– Мне понравилось. Я его смотрю в третий раз.

– Да что вы говорите! Вы серьезно? – визитер внезапно оживился.

– Да, – после секундного замешательства подтвердил ценитель таланта Сигурни Уивер. – Нахожу его достойным неоднократных пересмотров.

– Надо же! – воскликнул пришелец. – Насколько я знаю, у фильма больше противников, чем поклонников. Он мало кого удовлетворил даже у нас в Европе, хотя тут его и приняли на порядок лучше, чем по ту сторону Атлантики.

– А, американский зритель, – фыркнул киноман в халате, – много ли он смыслит в тонких материях? Но и тут, вокруг нас, не слишком много тех, кто действительно по достоинству оценил «Воскрешение». У меня не столь давно вышел спор с одним знакомым господином, он преподаватель музыки и довольно образованный человек – так он, поверите ли, крыл картину на чем свет стоит. Подумайте только, по его мнению, четвертая часть дискредитировала великую трилогию. Так что вы правы: противников у фильма уважаемого мсье Жёне больше. А меж тем это замечательная работа!

– Что же вас в ней зацепило? – осведомился вооруженный собеседник.

– Ну, можно перечислять и перечислять, – ответил хозяин, отвернувшись от так и не отпертого шкафа. – И образная часть, и посылы, и композиция, и этот вот изящный баланс между традицией и кичем.

Тональность диалога злоумышленника и экспроприируемого радикально менялась.

– О, вы точно подметили! Именно этот идеально выверенный баланс оставил данное кино в системе координат предыдущих фильмов цикла и в то же время добавил ему безумного очарования, какое мог придать только европейский автор.

– Вообще-то, Ридли Скотт, задавший в свое время эту самую систему координат, тоже из Европы, – заметил старший из киноманов.

– Не совсем, – с горячностью зажестикулировал младший, – он англичанин со всеми вытекающими из этого последствиями. Выдающийся, безусловно, визионер и мастер своего дела, но ни он, ни Кэмерон, ни Финчер по определению не могли сообщить долгоиграющему сюжету «Чужого» требуемую долю того макабрического сумасбродства, которую настоятельно диктуют вибрации fin de siècle, как аттестуют нашу эпоху на родине Жёне, для оживления пообтрепавшихся драматических форм Большого Голливуда.

Глаза визитера, из-под криминальной оболочки которого стремительно и уверенно, словно ксеноморф-грудолом из организма-носителя, выбирался эксцентричный аналитик, фарами дальнего света горели в дырах чулка. Он принялся так резво размахивать руками в такт мыслям, по-видимому, вихрем рождавшимся в его голове и тут же выплескивавшимся наружу, что хозяин забеспокоился, как бы не словить в разгар страстной кинокритической тирады шальную пулю в живот.

– Потому я говорю, – продолжал мужчина в чулке, – о европейском компоненте в смысле влияния материковой, небританской культуры, покоящейся на кодах, которые укоренены вне англо-американского цивилизационного универсума. Созданные там, в этом универсуме, предыдущие фильмы были слишком, что ли, просчитанными и герметично-рациональными, и уже чувствовалось, что без бодрящей романо-германской прививки их академизм грозил со временем переродиться в нечто такое, что безнадежно выхолостило бы идею, лишило бы ее возможности дальнейшего развития и в конечном итоге убило бы всю сагу. А так – после того, как руку приложил Жан-Пьер Жёне, у «Чужого» появляется хороший шанс избежать тупика и подарить нам новые захватывающие продолжения.

Мужчина в халате закивал, почесывая подбородок:

– Не думал об этом в таком ключе... А ведь это, знаете, очевидная в своей здравости мысль – сделать историю чуть гротескнее, чуть перверсивнее, полнее раскрывая тот потенциал, что был заложен на визуальном уровне незабвенным дизайном Ханса-Руди Гигера.

Собеседник щелкнул пальцами, уперся свободной рукой в бок и, описывая круги вооруженной, взволнованно зашагал туда-сюда вдоль дивана.

– Вот-вот! Ведь великий и ужасный Гигер – наш европейский человек со своим невероятным, фантастическим видением, напитанным терпкими соками сюрреализма, фрейдизма и футуризма! – наделил Чужого сексуальным магнетизмом биомеханоида, в котором живое бесшовно соединено с искусственно-машинным. Он задал то измерение, которое и полагалось впоследствии разрабатывать как одну из ключевых изобразительных и смысловых линий всех этих фильмов – разумеется, параллельно с остальными отправными точками, заложенными в его богатейшем культурном фундаменте.

– А скажите, какие места четвертой части вам показались наиболее удачными? – спросил почитатель Уивер. Он снова занял место на диване и с любопытством внимал речам чудаковатого грабителя, посматривая больше на экран и собеседника, чем на поблескивавшую в его руке «беретту». Визитер задумался, видимо, перебирая в памяти фрагменты фильма, после чего сказал:

– Ну вот, к примеру, помните, когда вся эта братия нырнула в затопленный отсек звездолета и вскоре выяснила, что ксеноморфы очень даже недурные пловцы.

– Смотрите-смотрите, как раз начался вот этот эпизод, – крикнул хозяин и указал на телевизор.

Киноман в чулке плюхнулся на диван рядом с объектом забуксовавшего грабежа и вперил взгляд в страшную и величественную погоню пары Чужих за уплывавшими героями. По ходу сцены последние, задержав дыхание и заставляя публику почти физически ощущать разрывающую легкие нехватку воздуха, пробивались к поверхности, удачно стараниями персонажа Рона Перлмана торпедировали одного из монстров, но оказались уязвимы перед другим.

– Ничего, если я сниму эту чертову балаклаву? – спросил гость. – В ней ужасно душно.

– Да снимайте, конечно, не мучайтесь.

Гость содрал с головы чулок – под ним оказалось покрытое трехдневной щетиной мужественное, но не лишенное остатков детскости лицо – и шумно выдохнул. Недолго думая, он отложил пистолет в сторону, и вскоре, поглощенный научно-фантастическим зрелищем, потихоньку привалился к спинке дивана. Хозяин любезно предложил собеседнику для большего удобства подушку, а вскоре, напомнив, что в его возрасте исключены какие-либо «фокусы», прозрачно намекнул: хорошо бы принять под кино капельку чего-нибудь бодряще-горячительного. Как оказалось, гость не являлся особенным поборником трезвости, и идея почти сразу была одобрена.

Оба киномана, старший и младший, сидели, уставившись в экран, пока не досмотрели, как старые приятели, знакомый фильм до конца. Вслед за чем долго и с жаром обсуждали психоаналитические обертоны, сатирические элементы, скрытые месседжи и прочие аспекты картины Жёне, потягивая бурбон из толстостенных стаканов, принесенных из кухни вместе с початой бутылкой. Ни о каком ограблении уже не могло быть и речи, тем более, что, как гость чистосердечно признался, его «беретта» была игрушечной, но хозяин все же настоял на том, чтобы тот перед уходом взял немного денег на такси.