XVIII
В школьные годы мы иногда летом выходили с палатками на природу. Лесничие выделяли для нас кусочек огороженного по периметру леса, куда не могли проникнуть хищные животные, и мы старательно изображали первобытных людей с зажигалками и чипсами.
Как вы понимаете, многим подросткам это казалось глупым. Мы хотели настоящих, щекочущих нервы приключений. Поэтому я и несколько наших парней пробрались за ограду безопасного участка. Мы нарезали круги по лесу несколько часов, подначивая друг друга, чтобы скрыть свой страх.
Тогда-то мы ее и нашли. Старую заброшенную шахту. Она была опечатана, а вход внутрь забутован. Над входом была надпись на трех древних языках — английском, русском и китайском, а также на примитивном эсперанто. Значит, закрывали шахту во времена древних, пока международный язык не стал единственным и не приобрел современную мягкость и словесную грацию.
Когда древние принесли на планету политику Равенства, эсперанто был признан главным мировым языком. Человечество изучало его в школах, хотя первую сотню лет все надписи дублировались минимум на трех из самых распространенных языков Земли. Сейчас мы изучаем их в качестве разминки для ума и чтобы понимать старинную музыку или читать классиков в оригинале.
Такие шахты, как эта — запечатанные и с надписями предосторожности — не были редкостью. Древние бросили все силы на спасение экологии. Многие производства закрывались. Особенно военные. Питание стало если не вегетарианским, то преимущественно растительным. Один этот переход очистил наш воздух и наши реки!
Выдержке предков, по нашему подростковому мнению, можно было только позавидовать. Они даже не пытались проникнуть в шахту, как нам самим того хотелось! Мы, наивные, даже не подозревали о наркотике! Думали, что человечество стало сознательным, когда древние предоставили ему такой шанс.
Мы кружили вокруг шахты, пытаясь пробраться за двери, но они были плотно заделаны. И мы не сразу заметили, что холмы рядом со входом в шахту были вовсе не холмами, а круглыми бетонными перекрытиями, на которых за столетия вырос настоящий лес. Мы насчитали четыре таких холма. Кто знает, может поблизости скрывались еще.
Было так захватывающе стоять на этих объектах старины и думать о том, что под ногами у нас лабиринт из заброшенных технологических помещений.
— Эва! — окликнул Гэрри. Он выпятил грудь, довольный собой.
Гэрри был отличным парнем, и он неровно дышал к моей персоне. Но меня интересовали молодые люди поумнее, и я уже засматривалась на Тодда из старших классов.
— Посмотри, — он указал мне куда-то на землю. Я ничего не увидела.
— Присмотрись к этой норе!
Гэрри был доволен собой и не скрывал этого. Между искусственными холмами он нашел осыпавшийся грунт — для невнимательного наблюдателя — просто небольшая нора. Но если расчистить ее палкой, то становилось очевидным, что это осыпавшаяся стена конструкции.
Мы расчистили нору, фантазируя на тему сокровищ, которые нас там могли поджидать. Свет наших фонариков испугал в норе нескольких лис, которые тоже считали это место особенным. Наши слабые лучи выхватывали огромную комнату, никак не меньше целого крыла нашей школы. И эта комната была исполосована гигантскими бетонными дугами.
Гэрри на спор с другими ребятами полез внутрь, надеясь, что я обращу внимание на его смелость. И мне было впору оценить этот подвиг во имя моей скромной персоны: я видела, как тряслись его коленки и как посерело лицо перед тем, как он склонился над пастью проема. Другие ребята выглядели не лучше, но боялись признаться в своей трусости. Один за другим они нырнули в проем, как дрессированные кролики.
Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ними. Мы не знали, что это за помещение, каково его назначение или название. Я назвала его штольней, надеясь, что это слово ближе всего к правде.
Мы блуждали по ней часа полтора, холодея от ужаса при каждом громком эхо. Нам встречались крысы и дохлые животные.
В конце Штольни были раздвижные железные двери. Ребята наподдали — и створки со скрипом разъехались в сторону.
Идти внутрь они не захотели. Все как один вспомнили, что нам нужно возвращаться в лагерь, пока наше отсутствие не обнаружилось. У меня не оставалось сомнений в причине такой трогательной единогласности: из-за двери на нас пахнул вековой затхлый воздух, а фонарики уловили знаки, недвусмысленно говорившие об опасности: черепа, молнии и противогазы.
Мы вернулись в лагерь. А по возвращении в школу, мы плотно засели в библиотеке.
В конце концов нам удалось узнать не так уж и много. Объект нигде не упоминался, но по форме он напоминал пусковую шахту ракет. Исследованная нами штольня же была похожа на помещение, где хранился бак с окислителем или гептилом.
