2115

Я молчала. Молчала десять секунд, тридцать, минуту, две... Наконец, я нашла в себе силы, чтобы сказать:

- В это трудно поверить. Но это все обьясняет.

Оливер кивнул. Я смотрела куда-то перед собой.

- Что означает... про то, что меня тренировали?

- Я не могу сказать точно, но, скорее всего, Теодор учил тебя разбираться в шифрах. По крайней мере, мои родители делали так. Он оставил тебе записку, уже зная, что ты в ней разберешься.

Когла Оливер опять замолк, я посмотрела на него и тихо сказала:

- Мне очень жаль.

Парень отвел взгляд и набрал полную грудь воздуха. Шумно выдохнув, он ответил:

- Это было давно. И мне тоже очень жаль твоего деда, - эти слова не несли в себе никакой силы или пользы, но они были необходимы, здесь и сейчас. Никто не говорил мне, что им было жаль. Никто даже не вспомнил о том, что когда-то существовал некто Теодор Холтер.

То же, я полагаю, было и с его родителями. Только в тысячи, тысячи раз хуже.

Воздух, которым мы дышали, начал наполняться грустью и ностальгией, густыми, как мед, но горькими, как деготь. Мне хотелось что-то сказать, но Оливер опередил меня:

- Я думаю, самое время тебе возвращаться, - в подтверждение его слов в гостиной часы пробили девять раз. Мы молчали, пока последний удар не смолк в коридоре на втором этаже и в наших ушах.

- Мы... еще встретимся? - тише, чем хотела, спросила я. Оливер усмехнулся.

- О, несомненно.

Он прищурился, как будто хотел сказать что-то еще, но передумал. Оливер встал на ноги и - что странно - протянул мне руку, чтобы помочь подняться. Все еще с ноткой недоверия в жесте я приняла ее, и еще раз удивилась теплу и силе его рук. Как только я оказалась в вертикальном положении, то начала стряхивать пыль с одежды, что давало мне возможность не встречаться с ним взглядом.

"Трусиха", - разозлилась я на себя. Во мне бушевала буря, внутренняя борьба, и, судя по немного обеспокоенному, но понимающему взгляду Оливера, мои глаза и действия выдавали меня. Злясь на себя, я вскинула голову с горящими щеками и посмотрела на него.

- Если хочешь, можешь оставаться здесь. Сколько хочешь, только не шуми.

Оливер удивленно вскинул брови, но не стал спорить и только согласился.

Чтобы не наделать еще больших глупостей, я развернулась и пошла по направлению к люку, не сказав больше ни слова.

Позже, уже лежа в кровати в своей комнате, я слушала его шаги... и вспоминала тепло его рук.

На уроке истории на следующий день миссис Смит зашла в класс за минуту до звонка. Когда все расселись по своим местам, учительница откашлялась и растянула свой жабий рот в приторной улыбке.

- Доброе утро, класс, - пропела, как ей показалось, она, и ученики смолкли. Прозвенел звонок. - Как мы и договаривались, сегодня мы продолжим краткий экскурс в историю двадцать первого века. В прошлый раз мы подошли к началу Третьей мировой войны. Напомню, что в 2056 Молдавия перестала существовать как независимая республика. Тогда, в тот же год, Россия обвинила Румынию в пособничестве нашей стране, а саму Америку объявила виновной в гибели миллионов людей в Юго-Восточной Европе и Арабской Азии. Так началась ужасная по своим вооружениям и масштабам Третья Мировая война 2056-2067 годов.
Нашему народу пришлось отстаивать честь своей страны и стран Западной и Центральной Европы.
Это далось нам кровью и потом. Русские солдаты славились кровожадностью и бездумностью в подчинении своему вождю. На войне русские люди становились дикарями; один такой боец мог заменить десять честных и бравых американских солдат, но в ста русских не было тех великих качеств, которые были в одном американце. Война длилась мучительно долго; люди умирали, с каждым днем число жертв все возрастало. Война не прошла мимо даже влиятельных европейских политиков; так, в период с 2057 по 2060 год погибли премьер-министры Англии, Чехии, Франции и Нидерландов; президенты Франции, Норвегии, канцлер Германии, короли Швеции и Великобритании. Русские варвары искоренили два величайших королевских рода, стерев с лица Земли всех их представителей. Европа была разрушена практически полностью, и, если бы не милосердие и решительные действия нашего правительства и вооруженных сил, она попала бы под русский гнет. Тем не менее, после коренного переломного момента 2065 года, когда американским солдатам удалось прорваться через границы на территорию Российской федерации, не прошло и двух лет, как Третья мировая война была окончена, а агрессор побежден.
Официально Третья мировая война подошла к концу 23 октября 2067 года. Сегодня 10 октября 2115 года. Благодаря жертвам тех лет, сейчас мы можем жить спокойно, под мирным небом. 23 октября этого года состоится презентация новой континентальной программы, приуроченная к годовщине победы мира над злом. Это будет чрезвычайно важное событие, после которого ничто уже не станет прежним. Наш мир и наше государство не просто идет, оно мчится на всех порах по дороге прогресса.

Миссис Смит продолжала говорить что-то торжественным тоном, но я ее уже не слушала. Я повернула голову к окну и, к своему удивлению, увидела там того, кого и искала. Оливер стоял там же, в тени деревьев, и отрицательно, как бы с досадой качал головой. Я вспомнила, что забыла спросить его о смысле предыдущей записки, где он отрицал правдивость чего-то.
Прозвенел звонок, и я поспешила удалиться из класса. Оливер все еще стоял в тени деревьев.

С горем пополам я закончила этот несчастный, чертов учебный день и дошла до дома. Родителей, как всегда, не было, но дома опять воняло рыбой. Меня передернуло от отвращения, и я открыла все окна и поднялась на второй этаж. Вместо того, чтобы зайти в свою комнату, я открыла дверь в гостевую. Раньше тут спал дедушка, когда приезжал к нам погостить. Сейчас же мы очень редко пользовались этой комнатой, родители могли не заходить сюда неделями. У стены стоял старый раздвижной диван, а внутри него лежали одеяла и подушки. То, что я искала.

Я раздвинула диван и достала самое неиспользуемое одеяло, простыню и подушку. Взбив подушку, я начала встряхивать одеяло, и из него что-то выпало. Я аккуратно сложила одеяло, простыню и положила сверху подушку, не спуская глаз с слегка пожелтевшего прямоугольника бумаги. Мне почему-то казалось, что, перевернув его, я не найду для себя ничего хорошего, но все же моя рука безвольно потянулась к бумаге.

На ощупь лицевая сторона напоминала фотографию; я взяла ее в руки, перевернула, и - точно, - это оказалось фото, на котором изображен мужчина преклонных лет, держащий на руках девочку лет четырех. На девочке была симпатичная полосатая кофта, и она улыбалась так широко, аж прикрыла глаза от радости. Мужчина прижимал к себе  ребенка с обожанием в глазах.
Сейчас, если бы такую фотографию нашли у меня, я бы исчезла так же, как и этот мужчина с фото. Исчезла бы эта малышка в полосатой кофте.

Эта фотография пролежала тут тринадцать лет, поджидая выросшую малышку или убитого мужчину. Что ж, она дождалась своего.

Я села у незаправленного дивана, у стопки постельных принадлежностей и смотрела на фотографию. Узор въедался мне в сечатку, проникая глубже и выжигался в моем мозгу; в это же время я чувствовала, как что-то в моей груди ломается, трещит и рвется по швам. Оно кричало, сначало слабо, но нарастая с каждой секундой.

Прошло пять минут или пять часов, я не знаю, когда какофония в моих ушах достигла пика. Мне казалось, я сейчас просто лопну, взорвусь и разнесусь бесконечностью осколков, усеивая криком души все и всех на своем пути. Я уже не смотрела на фотографию, а прожигала ее взглядом, ибо смотреть мне там было уже не на что - вся картинка прочно засела в моем мозгу. Я сжала фото кончиками пальцев сильнее, чем хотела...

И вздрогнула от тихого голоса.

- Ханна? Что случилось?

В дверном проеме, опершись на стену, стоял Оливер. Он смотрел на меня обеспокоенно и, казалось, готов был сорваться с места, если я что-нибудь вытворю. Я оторвала взгляд от клочка бумаги, который чуть не разорвал меня изнутри, и посмотрела на него. Моей правой щеки коснулся непонятный холодок, и я прерывисто, дрожащей рукой коснулась кожи. Когда я посмотрела на пальцы, они блестели на свету. Это... слезы? Я что, плакала? Я терла два влажных пальца друг о друга, пока не вспомнила, что на пороге все так же стоит Оливер. Я резко встала и, несмотря на то, что у меня закружилась голова, подняла стопку с одеялами и прошла в его сторону.

- Держи, вот тебе одеяла и подушка, чтобы не спал на полу. Там слишком пыльно.

Оливер принял стопку, но отложил ее на рядом стоящий стул.

- Что случилось, Ханна? - повторил он, немного наклоняясь ко мне. Я прятала от него глаза, продолжая сжимать в руке фото. Оливер потянул к ней руку, но я завела ладонь за спину. Парень сдал назад.

- Можно я посмотрю, что это?

Его тон вынуждал меня смотреть на него, притягивал взгляд. Я пыталась сопротивляться, но все-таки сдалась. Казалось, Оливер гипнотизировал меня, пока его пальцы разжимали мои. Он аккуратно вытащил фото и взглянул на него; в этот момент я вырвалась из его плена и подошла обратно к дивану. Оливер хотел задержать меня, но не успел и продолжил разглядывать фото.
Я толкнула диван коленями, раз, второй раз, пока не услышала щелчок. В моей груди что-то билось, и мне почему-то становилось все хуже и хуже. Плечи начали дрожать.
Вдруг я почувствовала его руки на своих плечах. Он сжал их, потом провел вниз, до запястий, и вернул наверх; потом начал аккуратно их массировать, не применяя силу. Я хотела вырваться, но все мои силы уходили на внутреннюю борьбу: теперь дрожало уже все мое тело.
В последний миг перед моими глазами снова встала фотография, до последних, мельчайших деталей (я не преувеличила, когда сказала, что помню ее вплоть до последней царапинки).

И тогда я сломалась.

Сломалось что-то в моей груди, что-то, что до этого лопалось и кричало, а вместе с этим и я сама. Обрушилась плотина, прочно возведенная государством и воспитанием за долгие годы; что бы они не придумали, как бы прочно нас не запирали внутри себя, человека этим не удержишь.

Так что я просто разрыдалась. Всхлипывая, трясясь, как осиновый лист, не видя и не слыша ничего вокруг, я рыдала и упивалась своей болью, которая разлилась по всему моему телу и разуму. Я лила слезы из-за девочки, которая могла вырасти другим человеком, из-за мужчины, который выбился из строя, из-за родителей Оливера, незаслуженно убитых, и из-за самого Оливера, которому пришлось выживать, еще будучи ребенком. Я оплакивала каждую несправедливую смерть, каждую заброшенную детскую душу, и чем больше я плакала, тем больше находилось поводов, чтобы плакать.

Я выплакивала все свои семнадцать лет.

Первое время я была так погружена в свои страдания, что забыла, что моя телесная оболочка все еще живет в реальном мире. Когда чувство реальности начало постепенно ко мне возвращаться, я не поняла, что со мной творится. Я побоялась открыть глаза, но вскоре поняла, что это просто Оливер повернул меня к себе. Я все еще плакала, но слышала, что он не пытается меня успокоить. Его руки все еще на моих плечах.

Когда мое тело пронзил особо острый приступ рыданий, как боль, заставивший меня согнуться пополам, Оливер сначала отпустил меня, а потом потянул плечи вверх, заставляя выпрямиться. Больше всего мне сейчас хотелось упасть на пол, сжаться в клубочек, обнимая себя и плача, и пролежать так не один десяток лет. Оливер не разрешил мне этого сделать. Но взамен предложил кое-что получше.

На мгновение его руки покинули мои плечи; следом одна из них легла мне между лопаток, а вторая - на затылок, притягивая мою голову к его плечу. Он обнял меня, и вместо того, чтобы вырваться, я лишь прижалась к нему в ответ.

Слезы все также лелись ручьем, но они опустошили меня; еще чуть-чуть, и сил не останется совершенно.

Пока Оливер успокаивающе гладил мою спину, мне хотелось успокоиться. И еще спать.

Фото, воспоминания... Дочитали? А теперь включаем Story of my life и рыдаем.

Понравилась глава? Оцени ее, подбодри автора!
Есть что сказать? Нашел ошибки? Наши комментарии открыты!)