2115

Я просыпаюсь в 8:00, иду в душ, переодеваюсь и собираю сумку. В 8:30 я выхожу из дома, что на окраине, и иду в школу. Математические исчисления. Язык. Физическая подготовка. Ланч. Обществоведение. История. Иду домой, потом - на общественно полезные работы. В моем случае это библиотека. Иду домой. Готовлю ужин, жду родителей. Ужинаем. Ухожу в свою комнату. В следующий раз выйду в восемь ноль-ноль.

И снова.

Просыпаюсь. Одеваюсь в первое, что попадется на глаза. Толстовка, или футболка, или джинсы, - все это может быть в цветовой гамме от синего до черного, но всегда выглядит блекло и серо. Вода в душе работает с перебоями, тостер любит подпаливать хлеб. Края на лямках рюкзака натирают плечи. Но когда ты мысленно проговариваешь это изо дня в день, ужас положения теряется в словах. В рутине.

В школе. Мимо так же проходят дети: мальчики и девочки, готы, рокеры, панки. Одна на школу группа скинхедов. За пять минут до занятий можно постоять на улице, на ветру, который пронизывает кости и сердце. Сердце, о да. Оно сбивается, спешит, не торопясь. Когда порывы ветра впиваются в лоб, щеки, нос, дыхание перестает быть правильным и необходимым: кажется, что потоки воздуха сами управляют легкими, а сердечная мышца растягивается, увеличиваясь почти вдвое, и на несколько ударов кружится голова. Тринадцать секунд, но хоть они не похожи на остальные 86387 обычного дня.

Именно тогда я увидела его.
Он стоял спиной к ветру, и его волосы цвета мокрой собачьей шерсти поднялись на дыбы вокруг головы. Черная, с белыми рукавами, толстовка, синие джинсы, буро-зеленые кеды. Он был как все, и был не похож ни на кого. Сливался в толпе и бросался в глаза.

Чем? Не знаю.

Он обвел глазами школьный двор и меня, как его часть. Один раз. Остановил полет взгляда на дверях, снова изучил серый асфальт.

И ушел.

Прозвенел звонок, но я не могла развернуться к двери. Мимо проходили ученики младших классов и одноклассники, некоторые подталкивали меня, и я бы еще долго простояла так, если бы меня не одернули:

- Паттерсон, быстро в класс!

Дежурный учитель - вредная тетка, крашенная в блонди, - тянет меня за руку в сторону двери. Бросив последний взгляд на опустевшую улицу, я поплелась внутрь здания.

В аудитории, до которой по воле случая не пришлось бежать далеко, преподаватель мистер Пирс окинул меня скептическим взглядом, но на урок пустил. Глазами проводив меня до парты, ученики развернулись обратно к доске.

- До того, как мисс Паттерсон так бестактно нас прервала, мы начинали говорить о движущей силе нашего общества. После Третьей мировой войны 2056-2067 годов люди начали задумываться: а справедливы ли до сих пор их устоявшиеся взгляды на жизнь, или пора что-то менять? Что есть такое - выражаясь словом-архаизмом - "ощущения" и не они ли это провели весь род человеческий через череду немыслимых, диких страданий и ужасов? Кто из вас, дети, знает, что означает это понятие? - класс молчал, и я вместе с ним. Хотя, в отличие от них, значение это было мне знакомо. Учитель продолжал:

- Война, не только не выявившая победителей и проигравших, но унесшая с собой более миллиарда жизней, повлекла за собой ряд конференций, на которых было выявлено, что главным бичом современного общества является так называемые "ощущения" - на самом деле, ничто иное, как зловредная смесь гормонов и химических реакций, помутняющая сознание и толкающая людей на бессмысленные и порой жестокие поступки.
Вас, молодое поколение, страна старалась оградить всевозможными методами - и, как видите, им это удалось. Достигнув небывалых вершин, мы...

Признаться, дальше я не слушала. Урок обществоведения никогда мне особо не был интересен. Обычно я улетаю мыслями куда-то, а куда - потом уже и не помню. Но в этот раз я могу сказать, о чем я думала.

В моих мыслях лучи солнца били ему в спину, подсвечивая мокро-коричневые волосы, заставляя белые рукава сиять.

"Я - не они, - говорила его поза. - Они - не я". Руки в карманах джинсов. Носки грязно-изумрудных кед смотрят в разные стороны. "Я знаю что-то большее. Что-то, что добропорядочные люди выкидывают даже со своих чердаков. Я знаю, что ты...".

Мне пришлось глубоко вздохнуть, чтобы не вскрикнуть. Звонок, это был всего лишь звонок. Ученики вокруг начали собираться, мистер Пирс неодобрительно смотрел в мою сторону. Во избежания кары небесной я решила поторопиться и вышла из класса в числе первых.

"Что сегодня на ужин?"

"Как осточертел этот старый придурок-директор."

"Завтра выдвигают новый законопроект..."

"Почему эта девочка так странно озирается?"

Наверное, такие мысли крутятся в голове у прохожих, которые попадались мне на пути от школы до дома.

"Где он? И кто он? Почему он так привлекает мое внимание - ведь никто не стоял возле школьных дверей с распахнутыми глазами, как я. Что отличает его от общей серой массы?"

"Встречу ли я его еще раз?"

Приблизительно такие мысли крутятся в моей голове. А наряду с этими есть еще одна:
"Нужно залезть на чердак".

Родители весь день пропадают на работе, поэтому когда я прихожу домой, там никого нет. Решив пропустить сегодня работу в библиотеке, я сажусь обедать, не сводя глаз с кухонного окна. Мою за собой тарелки, не сводя глаз с окна. Пью чай, не сводя глаз.

Когда дольше тянуть время уже невозможно, я не спеша поднимаюсь на второй этаж. Ступени лестницы по ногами тихо и приятно поскрипывают: "Иди мимо люка, в свою комнату. Иди". Но я им перечу. Пройдя лишних два шага по направлению к своей комнате, я остановилась под маленькой дверкой в потолке. Круглая стекляшка на веревочке медленно вращается вокруг своей оси, подталкиваемая ветерком из открытого окна. Вся наша жизнь - как эта самая стекляшка: на нас что-то дует, и совершаем бесчисленные круги: снова, и снова, и снова, пока нитка не протрется, и мы не стукнемся о пыльный дощатый пол и станем никому не нужным кусочком пластика.

Вздохнув, я берусь за веревку и тяну ее вниз: из потолка вырывается лестница и плотное облако пыли. Механизм не скрепит, и, если бы не грязь, я бы подумала, что ее кто-то недавно смазал. В приступе паранойи я все же осмотрела подвижные части, но свежих масляных следов на них не было.

Я поднялась на чердак. Первое, что уловил взгляд - это пыль. Много пыли, она лежала слоями на всем, что было видно с того места, где я замерла. Она казалась грязным пухом или серой плесенью, ее потревоженные дети кружились как блеклые, но изящные снежинки, хлопья снегопыли. Сквозь мутное стекло небольшого окошка пробивается солнечный свет - значит, за то время, что я ушла с кухни, уже успели разойтись тучи.

Я подошла к окну, ступая на ковер, скрытый под ковром из пыли, и рукавом, край которого зажала в кулаке, протерла стекло. На улице сияло солнце, и на чердаке сразу посветлело. Лучи достали до противоположного конца помещения и высветили груду коробок из полумрака.

"Ты нашла то, что искала. Иди к ним".

"Ты пожалеешь об этом. Спустись вниз, пока не поздно!"

И я пошла по направлению к лестнице. Перешагнула ее и приблизилась к коробкам.