3 глава
Тишина на фронте — вещь редкая и пугающая. Когда не гремят орудия, не свистят пули и не взрываются снаряды, остаётся только звук собственного дыхания и скрип сапог по влажной грязи. Этот звук цепляется за сознание крепче любой сирены. В такие моменты мысли лезут в голову, будто хотят заполнить пустоту вокруг.
Я стоял у импровизированной санитарной палатки, смотрел на густой туман, что тёк меж чёрных стволов обгоревших деревьев. По земле стлался плотный серый дымок, словно кто-то поджёг траву, и она не могла догореть до конца. Всё здесь было таким — недогоревшим, незавершённым, застывшим на грани гибели и жизни.
Повернув голову, я увидел, как в нашу сторону плетётся новый отряд. Впереди шёл парень с мешковатым рюкзаком за спиной и винтовкой через плечо. Его волосы цвета пшеницы топорщились в разные стороны, будто он недавно поспал в этом же рюкзаке. Парень шёл уверенно, но, приблизившись, огляделся так, словно искал знакомое лицо.
— Эй, ты чего такой мрачный? — обратился он ко мне с широкой улыбкой. Голос звучал свежо, почти радостно, что резко контрастировало с местным фоном.
— Привыкаю, — коротко ответил я, наблюдая за его руками и лицом. Руки были чистыми — он ещё не погружался в кровь и грязь фронта. Лицо чистое, кожа ровная, взгляд открытый, словно он ещё не видел, как люди умирают у него на руках.
— Значит, новичок? — усмехнулся он и ткнул пальцем в мою сторону. — Прямо как я. Хотя нет, ты выглядишь, будто тебя сюда затащили силой.
— Уилл Гроссер, — назвал я имя, не протягивая руки.
— Герт Вайс, — он всё-таки протянул руку первым и ждал. Я подал ему руку, и он с силой её пожал. — Раз уж мы теперь оба в этом дерьме, будет не лишним знать, с кем стоишь плечом к плечу.
Герт говорил без напряжения, легко, как будто мы не на войне, а в какой-то очереди за обедом. Меня это насторожило.
— У тебя что, первый день? — спросил я.
— Второй, — широко улыбнулся он. — Но уже видел, как один бедолага подорвался на собственной гранате. Слушай, у меня к тебе вопрос. — Он наклонился ко мне, будто собирался рассказать что-то секретное. — Эти баночные консервы, которые нам выдают... они всегда такие ужасные или это просто я не везучий?
Я фыркнул. Это было неожиданно. Сначала я даже не понял, что это был смех. Настоящий, искренний. От короткого, но резкого выдоха грудная клетка вдруг расслабилась.
— Нет, — сказал я, качая головой. — Это везение. В следующий раз тебе достанется ещё хуже.
Герт рассмеялся так громко, что несколько человек обернулись на нас. Его смех был звонким и резким, как треск дров в костре. У него не было нужды сдерживаться.
— Вот уж радость! — сказал он, вытирая уголки глаз. — Если выживу здесь, открою свой ресторан и назову его "Скорбь Гурмана". Придёшь на открытие?
— Не уверен, что кто-то из нас доживёт до этого дня, — сказал я серьёзно, но он лишь рассмеялся ещё громче.
Этот парень был похож на светлячка в тёмной пещере — слишком яркий для этого места. Я снова посмотрел на его чистые руки и лицо. Долго ли продержится этот свет, прежде чем его поглотит тьма?
— Ладно, Гроссер, — сказал он, хлопнув меня по плечу. — Держись поближе ко мне. Говорят, я приношу удачу.
— Посмотрим, — буркнул я, хотя в голове мелькнула мысль, что удача в таких местах — вещь слишком хрупкая.
Моё новое имя — Уилл Гроссер — уже не казалось чужим. Немецкое звучание подходило к общей картине, позволяло быть незаметным. Иронично, что, изменив фамилию, я чувствовал себя свободнее. Здесь, в этом хаосе, никто не спрашивал о прошлом. Всем было плевать, кто ты и откуда. Главное — чтобы ты не отнимал чужой хлеб и делал свою работу.
Однажды во время утреннего обхода я наткнулся на лагерь медиков, где за одним из ящиков возился Герт Вайс. Я сразу его узнал — парень с улыбкой, которая будто не знала усталости. Он напевал что-то себе под нос, держа в руках грязную ложку, и помешивал в небольшой кастрюле. Запах был... едва ли лучше, чем сама грязь вокруг.
— Ты варишь что-то съедобное или это опыт по химии? — бросил я мимоходом.
— Съедобное? — он поднял голову и осмотрел меня, прищурившись, как будто изучал. — Ну, если считать, что "съедобное" — это то, что не убивает сразу, то да, это почти пища.
Он протянул ложку в мою сторону с самодовольной улыбкой.
— Попробуешь? — спросил он с такой серьёзностью, что я на мгновение засомневался.
— Я пока что дорожу своим здоровьем, — ответил я, проходя мимо. — Но спасибо за приглашение.
Герт хохотнул, ударив по ящику. Его смех был заразительным. Таким смехом смеются те, кто ещё не потерял надежду, хотя поводов для радости было мало.
С тех пор мы виделись чаще. Вайс постоянно крутился рядом, шутил, рассказывал какие-то истории про свою "славную" деревенскую юность, и я даже начал прислушиваться. Не специально — просто фоном. Иногда его слова оказывались интереснее, чем мысли в моей голове.
Через несколько дней нас поставили в одну смену. Это случилось вечером. Мы с ним сортировали бинты и пытались сложить из них хоть какой-то порядок. В комнате царила влажная духота, и от лампочки на потолке тянулся дрожащий свет. Всё было серым и липким.
— Скажи мне, Уилл, — начал Герт, не отрываясь от работы, — ты почему такой мрачный? Тебя кто-то обидел в прошлой жизни?
— Ты задаёшь слишком много вопросов, — сказал я, не поднимая головы.
— Ну так я человек любопытный, — он усмехнулся и приподнял брови. — Слушай, не хочешь поспорить? Кто быстрее перевяжет этого "пациента"? Проигравший чистит котлы.
— Ты шутишь? — хмыкнул я, взглянув на тряпичную куклу, которую он сделал из старых носков и верёвки.
— А что мне ещё делать? Скучно же. Ну так что, ты со мной или ты уже старик? — поддел он меня с такой невинной наглостью, что я невольно улыбнулся.
— Ладно, иди сюда, Вайс, — бросил я и взял бинт. — Давай посмотрим, кто тут старик.
Эти моменты казались мелочью, но на фронте мелочи значили всё. Когда за стеной слышен рёв орудий, ты ищешь даже малейший повод почувствовать себя живым.
Прошло несколько дней. Наши дни были похожи на песок, который льётся сквозь пальцы. Кажется, держишь его крепко, а он всё равно уходит. Работы меньше не становилось, и каждая новая партия раненых приносила с собой груз смерти и крика. Я начал замечать, что время здесь не делится на утро и вечер, а просто течёт — мутное, бесформенное и вязкое.
Однажды утром мы снова оказались у склада. Я сидел на ящике, лениво перебирая бинты и проверяя остатки хлороформа. Сон липкой паутиной тянулся за мной после ночной смены, голова тяжёлая, веки слипаются. Дождь не унимался уже третьи сутки, проникая под одежду и оставляя сырой след везде, где только мог. В воздухе пахло мокрой землёй, металлом и ещё чем-то неуловимым, острым, как свежее лезвие.
— Эй, ты чего это?! — прогремел голос позади.
Я обернулся и увидел капрала Ландграфа — коренастого, квадратного, как ящик из-под боеприпасов, мужика с лысым черепом, который всегда блестел от пота или дождя. Он уже шёл ко мне, широко размахивая руками, как медведь, который решил навалиться на врага всем телом.
— Чего расселся? — прорычал Ландграф, скаля жёлтые зубы. — Работы не видишь?! Эти ящики кто разгружать будет, твои призраки, что ли?!
— Я не грузчик, — отозвался я, даже не глядя на него.
Тишина. Напряжённая, как натянутый нерв. Я сразу понял, что перегнул.
— Чего ты сказал? — шаг Ландграфа стал тяжёлым и уверенным, как у быка перед броском. — Это кто тут у нас умный такой?
Я поднял глаза. Он уже стоял надо мной, нависая, стиснув кулаки.
— Слышь, Вайс, твой дружок совсем нюх потерял! — гаркнул он в сторону.
В этот момент я почувствовал движение сбоку. Герт появился откуда-то из левого угла, сунув руки в карманы, будто всё происходящее его едва касалось.
— Ландграф, да ладно тебе, — протянул Герт с фирменной, непробиваемой улыбкой. — Лучше ящики я разгружу, а он тут бинты перетаскивает. Ты ж знаешь, какой он — весь из себя доктор, руки у него для скальпеля, а не для ящиков.
Ландграф прищурился.
— Ну-ка, ну-ка, Вайс, ты чё это за него впрягаешься?
— А мне что, сложно? — Герт пожал плечами и хмыкнул. — Всё равно скучно. Я хоть погреюсь малость. Дай сюда один, лысина, а то забуду, как это — работать.
Эта выходка сработала. Ландграф помолчал, фыркнул и, ворча что-то про "разбалованных медиков", отошёл к другому ящику.
Герт уселся на соседний ящик рядом со мной, подмигнул и сунул в рот сухую травинку, как ковбой из дешёвого романа.
— Видал, как я это провернул? — ухмыльнулся он. — Всегда действуй через лесть. Скажешь, что он самый сильный и ловкий, и он сразу забудет, зачем вообще пришёл.
— Ты часто это делаешь? — спросил я, накручивая бинт на руку.
— Конечно, я вообще мастер болтовни, — Герт широко улыбнулся, откинувшись назад. — В этом мире два пути: или ты дерёшься, или говоришь так, чтобы драться не пришлось. А я, брат, всегда за второе.