Виселица жизни

Старая усадьба на окраине города пропитана холодом, мрачным светом лампы и сыростью.
С виду она уже давно не жилая.

Тусклая лампа освещает небольшую залу. Окна открыты на распашку, ветер слегка колеблет шторы светло зелёного цвета.

На улице моросит дождь. Старая, железная калитка скрипит, слегка шатаясь. На неровной дорожке которая ведёт в дом проявляются первые лужи.

Листья под тяжестью капель начинают отрываться и падать. Эти жёлтые клиновые листья напоминают о самом счастливом и сокровенном времени моей жизни.

По скрипучей, деревянной лестнице кто то поднимается с неведомой лёгкостью.
Холодная рука скользит по перилам, царапая их длинными ногтями светло голубого цвета.

Дверь в маленькую комнатку скрипнула и приоткрылась.

В комнате, на полу, сидели дети. Свет тусклой лампы освещал клыкастую улыбку мальчика, а девочка держала в руках листок бумаги.
На полу лежали в хаотичном порядке восковые мелки, листы бумаги. В углу комнаты, под столом так же валялись смятые листы. Штукатурка стен отваливалась маленькими кусочками. Было ощущение что от одного резкого движение и эта усадьба развалится на гнилые деревянные доски.
Глубокие карие глаза посмотрели на высокий силуэт который стоял в дверном проёме и оглядывал комнату.

Девочка похлопав большими глазками подбежала и вцепилась маленькими ручками в юбку девушки.
Селеста погладила свой комочек счастья по голове, затем села на колени обнимая своих детей. Её темно-русые волосы упали на плечи, а темно карие глаза закрылись. Густые ресницы как перьевое одеяло покрывали подвижное веко.

- Хотите чай? - Спросила девушка смотря то на одного то на другого ребёнка. Те переглянулись и синхронно кивнули.

Мы были довольно бедными для старой графской семьи. Поэтому прислугу особо не могли себе позволить. Была у нас одна служанка, Дороти. Она была как лучик света в мрачном небе.
Её взяла на попечение наша мать когда той было шестнадцать веков, на вашем сто шестьдесят лет.

Я помню как однажды, когда наш отец был ещё жив мы съели медовое варенье, которое так превосходно готовила наша мама. Тогда мне с сестрой сильно влетело от отца. Слишком уж он считал наши деньги. Но Селестия, так зовут нашу маму, любила его до потери сознания и прощала ему всё, кроме азартных игр, которые были его страстью. Но он не хотел и слышать что то про его зависимость. И всегда злился если ему на это указывали. Как и в тот день.

Пришёл он злой, ещё более сутулый чем обычно. Сел на кресло не снимая верхней одежды и стал бурчать что то под нос.
Нашей мамы  тогда не было. Она ушла на званый вечер, на который пойти с ней любезно отказался отец, считая что его засмеют за то что он, по своей неопытности, вышел за младшую графиню двенадцатой луны.
Хотя сам не брезгал, носил фамилию мамы. Но та прощала ему любые унижения.

Как рассказывала мне тётя Софи, по секрету, что наши родители познакомились в трактире. Тогда мои бабушка с дедушкой с их тремя дочерями переезжали в этот городок и остановились в местном трактире, на некоторое время. Тогда наш отец, в то время молодой полковник одурманил голову Селесте. Дальнейшей истории моя тётушка не знала. Да и наша маман не любила говорит об её знакомстве с отцом.
Всегда уходила с этой темы когда кто-то из нас спрашивал про её буйную молодость.

В этот же день за столом. Отец по своему обычаю решил добавить в чай что то сладкое. Тогда мы не учли что на глаза ему может попасться та самая злополучная банка. Увидев что она на половину пуста. Он пришёл еще в большую стадию гнева. По его глазам было видно что он готов разбить эту банку и наверно не об деревянную столешницу, а об мою голову.
Так как я был старше, я получал за двоих.

Мне стало страшно.

Дома не было матушки, а Дороти не будет перечить хозяину дома, никто не мог бы нас защитить.
Помню как он грубо спросил кто это сделал, так для галочки, он давно понял что ни кто кроме нас этого сделать не может. Тогда дрожащим голосом я прошипел что то не внятное. На что на меня полетели крики, острые слова для детской психики. Мне было страшно, не комфортно и жутко обидно, что я ни чего не могу сделать. Последнее что меня добило это когда заплакала моя сестра.
Я почувствовал себя таким жалким. Я хотел сказать всё что я думаю о своём любимом отце который ни когда ни чего хорошего в наш адрес не говорил. Но, было слишком страшно даже рот открыть.
После выслушивая всех этих бессмысленных криков, в комнате стало ещё холоднее. Витражное окно перестало пропускать свет, на лакированных деревянных стульях стало видно все царапины. После долгих искуственных извинений мы вышли из за стола. Моя сестра с красными от слез, слепыми глазами смотрела в никуда. Хоть она и была маленькой, она всё понимала, абсолютно всё.
Поднявшись в нашу комнату, на второй этаж. К нам подошла Дороти и видя наше плачевное состояние она пыталась нас хоть немного развеселить. Когда у неё это вышло она дала нам насколько конфет кроваво-красного цвета, хотя не удивительно, ведь они действительно были из крови. Я отдал свою сестре так как из за генетических мутаций я не мог пить кровь.  Которая как говорила наша мать нам не обходима.

Да, наверное некорректно рассказывать это сейчас, а не в начале. Но что бы не заводить своего читателя в ступор. Я не могу не умолчать о техническом моменте. Все члены моей семьи вампиры двенадцатой Луны. Кроме моего отца, который уже не питается кровью и не вгрызается в горячую плоть.

Жил своё детство я в тихом городишке, под названием Явиль. В после военное время, или время перестройки. В старой фамильной усадьбе моей матери.

С детства помню золотые листья клёна, который наверное до сих пор растёт под окнами моей старой обросшей слоем пыли комнате. Старая калитка наверное уже сломалась, а дом пришёл в непригодность.
Но тёплые воспоминания о которых молчит осенний дождь, а листья покрывают их тайну, живут и не умирают в гнилых стенах старого дома.