Кисэн из Кэсона

— Госпожа! — Чеён бежала, путаясь в подоле ханбока. Она ненавидела эту одежду, не любила и вести себя как примерная девица лет шестнадцати, предпочитая порой переодеваться в мужские одеяния, прятать волосы и выходить вот так в люди. Сумасбродную горничную много раз пороли, но она всё равно просила разных кибу своих госпож передавать ей старое тряпьё. А кибу ей и не отказывали в просьбах, им было даже в радость избавиться от ненужной одежды, пусть они отдавали её девушке, которой не пристало носить мужские одеяния.

В городе, полном цветов и жителей, только-только вставало солнце, озаряя и даря тепло. Кисэн уже, однако, работали, сидя в своих комнатах, ожидая гостей. Чеён же стремилась к одной из них — к Джису, что была воспитана в Кэсоне. Она считалась одной из самых красивых и искусных девушек, что находились в кибане, и хоть ей было уже двадцать два года, она выглядела достаточно юной для того, чтобы увеселять гостей и играть каягыме. Слушая её музыку, даже суровые военные могли пустить скупую мужскую слезу, а потом, видя, как трясутся руки чувственной музыкантши, попросить её сыграть что-то ещё, только более весёлое. Поговаривали, что когда-то она была «небесной» кисэн, приставленной к самому императору Ёнсангуну. Оттого к ней относились с должным уважением, звали на все праздники, быть её ученицей считалось верхом похвалы небес.

И всё же Чеён пришла в комнату к Джису, которой низко, почти в пол, поклонилась. Кисэн отложила от себя листок, испещрённый хангылью, и взглянула на гостью, улыбаясь ей. И хоть эта девушка была прекрасна, как только что распустившийся лотос, все знали: цветок давно сорван. И дело даже не в том, что у неё был кибу — старый пехотный командир, который следил за ней, приходил раз в две недели и осыпал деньгами и шелками; а в том, что именно к ней в комнату заходило большее количество мужчин, чем к остальным.

— Госпожа, — у Чеён перехватило дыхание от красоты старшей: кажется, на неё смотрела императрица или наложница императора, но никак не кисэн, обученная музыке и танцам. Её щёки горели здоровым румянцем, одежды выпрямлены, нигде не топорщились, а волосы были уложены в прелестную причёску, которая открывала девичье лицо. — Госпожа, сказали, что ваш кибу...

Чеён не любила приносить плохие новости: лица кисэн всегда переставали быть цветущими, их губы закусывались, а сами девушки опускали горящие глаза в пол. Они напоминали деревья, сбрасывающие осенью листву, загибающиеся от отсутствия света и вечных дождей. Джису, кажется, в тот момент поняла, что хотела сказать младшая служанка, оттого её лицо, до этого носящее блаженный вид, слегка исказилось. Чеён опустила глаза вниз, на пол, и поняла, что продолжать предложение не стоит. Кисэн сделала уже все нужные выводы, ходила взад-вперёд по комнате, раздумывала, как же быть дальше.

— Уходи, — неожиданно услышала младшая, поднимая глаза. Джису стояла спиной к ней, и хоть плечи её были гордо расправлены, тон голоса выдавал её чувства; то, что она пыталась скрыть, выливалось наружу, не давало ей дышать. Как бы она не относилась к своему кибу, он тоже был человеком. Да и привыкла она к нему тоже.

— Госпожа... — Чеён прошествовала к кисэн, осторожно касаясь рукава её ханбока. И хоть тонкие пальцы дрожали, служанка смогла успокоиться, попытаться обхватить тонкое запястье девушки, но та не далась в руки, отошла на два шага, попыталась скрыться за маской, что должна была давным-давно буквально стать единым с её собственным лицом. — Вам принести завтрак? Или воды?

— Зайди ко мне через час, — и кисэн из Кэсона упала на колени, склоняя голову.

Пак Чеён, глубоко поклонившись, оставила старшую в священном покое, который в течение следующего часа не посмел нарушить никто.

* * *

Игра на каягыме у кисэн поощрялась, музыканток любили, ставили всем в пример и говорили совершенствоваться, как бы больно не было. Сдирая руки в кровь о струны, Чеён училась играть, и время от времени наставница била её по кистям, оставляя ссадины. У Пак уже пальцы не сгибались, а ей скоро требовалось разливать чай для кисэн, и поэтому молодая девушка откланялась, пытаясь спрятать запястья за широкими рукавами ханбока, и прошествовала на кухню.

Поднос уже был подготовлен, а сервиз требовалось осторожно перенести на него, при этом не испачкав его собственной кровью. Руки девушки задрожали, но пиалы оказались на своём месте, чайник, богато разукрашенный, тоже. Оставалось только взять всё в руки и принести в нужную комнату. Туда, где сейчас сидела, будто медитируя, Джису.

Её тёмные длинные волосы были расплетены: покоились на плечах, струились вниз по спине и доставали до самого пола. Не зря девушка считалась такой красавицей, что сам император её выбрал однажды. Джису никогда не распространялась о том времени, когда она была «небесной» кисэн, но девушки знали: она тосковала по дворцу, по остальным кисэн там, и явно мечтала вернуться. К сожалению, из-за возраста двери во дворец ей были закрыты, в то время как остальные девушки могли попытать удачу.

— Госпожа, я принесла вам... — как только Джису кинула взгляд на младшую, у Чеён свело руки. Она вскрикнула, валясь на колени и роняя слёзы; сервиз на подносе уцелел, пусть и страшно задребезжал.

Кисэн осторожно приняла поднос, ставя его на пол, а потом нежно взяла подрагивающую руку служанки и посмотрела на неё. Неглубокие ранки, чуть синеватые кончики пальцев и багровые запястья, будто Чеён долго и насильно удерживали. Ужасное зрелище, которое можно скрыть за рукавами ханбока, но одеяния служанки были малы ей — одежда требовала замены.

— Трудно быть кисэн, — улыбнулась Джису, чуть поглаживая пальцами наливающиеся синяки от бамбуковой палки. — Ещё труднее учиться. Почему ты хочешь стать такой, как я?

Чеён молчала. Такой, как кисэн из Кэсона, она никогда не будет. В ней нет лёгкой грации или способности улыбаться одними глазами. Она неуклюжая, не может не показывать, что ей больно, когда все девицы в кибане, стукнувшись об угол, только улыбались и извинялись за собственную неловкость. Джису уловила это во взоре служанки, что стеснительно отвела глаза, пытаясь спрятать дрожащие руки, и неожиданно потянулась к лицу её, чуть поглаживая припухлые, ещё детские щёчки и улыбаясь.

— Всё приходит с опытом, Чеён.

Кисэн из Кэсона не была полностью невозмутимой; её в жар бросало от вида служанки, хотелось прижать её ласково к себе и никогда не отпускать. Такое было впервые: ни единый человек в Чосоне не вызывал столько эмоций, сколько неуклюжая служанка с руками, которые хотелось целовать, чтобы вместо ран на них расцветали цветы. Джису не сомневалась — ладони, будто бархатом объятые, были мягкими, хоть с ранами. А аромат от тела девушки? Он был прелестен. Кисэн не знала, чем пользовалась служанка, но запах персика постоянно кружил голову, заставляя сердце трепетать, а также вперёд чуть поддаваться, чтобы представить себе нечто большее.

— Госпожа? — Чеён ощутила страх, когда старшая девушка потянулась к её пинё, вынимая из волос и позволяя прядям рассыпаться по плечам. И как только один из локонов оказался в пальцах Джису, служанка покраснела, опуская глаза.

— Сделай правильный выбор, точно ли ты хочешь оставаться служанкой, быть кисэн или же убежать отсюда без оглядки, — прошептала Джису, прислоняя к губам прядь. Даже волосы Чеён были подобны персику: такие же мягкие и сладко пахнущие. Хотелось задохнуться в этом аромате, поцеловать такие манящие, мягкие губы, раствориться в прикосновениях и показать девушке, что такое настоящая любовь, которой она не постигнет, будучи в кибане.

Казалось, те слова предсказали, что будет делать дальше Чеён. Забрав пинё, она выскочила из покоев, успокаивая колотящееся сердце, что вздумало противостоять воле хозяйке. Девушка остановилась только за поворотом, прижимая руки к груди и глубоко дыша.

Только сейчас Пак Чеён поняла, насколько не хотела оставаться в кибане и учиться быть кисэн. Эти девушки не свободны, буквально продают свои тела, а служанке хотелось свободной жизни, где она выйдет замуж за любимого человека, родит ему детей и не будет до конца жизни своей развлекать разных господ плясками и танцами.

Именно сегодня Пак Чеён, переодевшись в мужской ханбок, сбежит из кибана, принимаясь бежать без оглядки, подальше от города и прежде всего от Ким Джису, что заставила её сердце всколыхнуться. В тот момент, когда девушка начнёт свой бег, кисэн из Кэсона будет провожать её взглядом тёмных глаз, выдыхая и навсегда отпуская своё маленькое несчастье с волосами аромата персиков по имени Пак Чеён.

Между ними двоими ничего не было. Но всё же девушки запомнят друг друга надолго, а Чеён будет благодарить Джису за то, что та подтолкнула её на побег.