🤱
Габриэль повернулась и направилась к саркофагу. Я подхватил её на руки, и глаза её тут же закрылись. Сдвинув крышку подальше вправо, я осторожно опустил её внутрь и дал ей возможность устроиться поудобнее.
Во сне её обрамлённое вьющимися волосами лицо было совершенно гладким и юным.
Мне вдруг показалось, что она умерла, ушла от меня навсегда, что мне не удалось совершить волшебное превращение.
Я не в силах был от неё оторваться.
Рот мой непроизвольно сжался, и зубы с такой силой вонзились в нижнюю губу, что я почувствовал сначала сильную боль, а потом и привкус крови. Склонившись над нею как можно ниже, я позволил сверкающей капельке своей крови коснуться её губ. Сиренево-голубые глаза тут же открылись и пронзительным взглядом уставились на меня. Мой язык проник в её рот, и я почувствовал, как холодны её губы. Но кровь, которая текла между нами, была горячей. На моё удивление, она совершенно не сопротивлялась, более того, потянулась навстречу и ответила на мой поцелуй. Я почувствовал нечто, что было для меня ранее недоступно. Расстояние между мной и Габриэль сократилось не только на физическом уровне, но и на духовном. Казалось, сейчас мы с ней были куда ближе, чем просто мать с сыном.
Никто из нас не спешил отстраняться, мы, казалось, лишь крепче прижимались друг к другу, пока наши языки продолжали танцевать и сплетаться.
На мгновение я задумался над тем, что было бы, если нас сейчас видел мой отец, но даже если бы он очень захотел — не смог бы, он ведь слепой. Впрочем, эта мысль покинула мой разум слишком быстро, сменяясь ощущением холодных рук женщины на моей шее и жаром моей страсти.
Я стал первым, кто разорвал поцелуй, но лишь затем, чтобы прильнуть губами к её шее. Этот мой шаг вызвал нужный эффект: Габриэль, слегка вздрогнув, ахнула от неожиданности и, очевидно, приятного потрясения.
Мои уста скользили то вниз к её открытым ключицам, то обратно вверх, покрывая короткими поцелуями подбородок.
Мои руки ухватились за материнскую талию, твёрдо сжимая её. Похоже, я терял разум в этих теперь кажущихся такими порочными объятиях.
Послышался ещё один тихий вздох с её стороны, такой сладкий для моих ушей. Холодное металлическое дыхание ударилось мне о щёку. Она шептала мне, что я всегда нравился ей больше всех остальных моих братьев, что чувствовала со мной особую связь. Габриэль запускала свои длинные, мертвенно-бледные пальцы мне в волосы, перебирала, словно золотые нити, мои ржаные кудри, как бы гордясь своей прекрасной работой по моему созданию.
Мои губы подрагивали в нескольких миллиметрах от её нежной кожи. Хотелось быть ещё ближе. Теперь это я был создателем некогда породившей меня женщины или, по крайней мере, её новой версии.
Мои ладони скользнули ей за спину, а пальцы, нащупав завязки корсета, стали ловко тянуть за них, ослабляя сковывающее рёбра крепление.
Ослабив узел, я, недолго думая, оттянул ткань платья Габриэль, открывая своему взору мягкую, довольно приятных глазу размеров грудь. Мой рот мигом захватил её сосок. Такое приятное ощущение, такое родное, но разжигающее во мне нечистое желание. Сейчас мы были просто как сын с матерью, как в старые добрые времена, но никто не вернётся в 1760-й, мир меняется, а я поменялся вместе с ним, и теперь всё, что я могу сосать, — это кровь (если речь не о Ники, но он уже тоже в прошлом). Мать держала меня за шею одной рукой, а второй прижимала меня к груди, будто я снова был маленьким человеческим ребёнком.
Будто бы все мои воспоминания с того времени вновь закружились в голове: её тёплые, нежные руки обнимали моё маленькое тело, пока я, хныча, питался сладким молоком прямиком из её груди, предназначенной тогда только мне. Сейчас Габриэль, как и тогда, была только моей и больше ничья. Только моей навечно. Я разомкнул губы и, особо не отстраняясь, посмотрел ей в лицо, на котором читалось выражение абсолютного удовольствия, как будто мы вовсе и не занимаемся чем-то неправильным. Но кто может нас осудить, когда мы вдвоём — самые сильные существа во всей вселенной, и остановит нас разве что Бог, если вдруг снизойдёт до нашей грешной планеты с высоты своей божественной занятости.
Одними руками я начал расстёгивать застёжки на её платье, стягивать прекрасную бархатную ткань и оголять белоснежную родную кожу. Я отстранился от её манящих персей и, нависая над распахнутым гробом уже практически полностью, проделал языком влажную кровавую дорожку до самого низа живота. Сейчас, при всей нашей внешней схожести, мы походили на пару близнецов, в тайне от родителей решивших узнать друг друга получше.
Я чувствовал, как её тело слегка дрожит в предвкушении, отчего мой фаллос становился всё тверже. Ни один мужчина и ни одна женщина не заставляли испытывать того же, что заставляла она. Моя Габриэль, мой тёмный ангел, моё творение… Моя мать.
Уткнувшись лбом в её мягкий живот, я сдавленно застонал, уже представляя, что будет дальше.
Кончики моих пальцев зацепились за ткань нижнего белья Габриэль и скользнули вниз, постепенно открывая всё больше прекрасных мест. Склонив голову перед её лоном, я вновь устремил взгляд вверх, ожидая отказа, но та лишь развела ноги, словно приглашая меня. И тогда я убедился: она жаждет этого ровно так же, как и я, если не более…
Габриэль можно было понять — я был красивее и моложе, и, в отличие от моего слепого отца, был в состоянии найти клитор не методом проб и ошибок. Я приступил к своей предрассветной трапезе. И даже если я мог прямо сейчас погрузиться в неё со всей своей вампирской силой и страстью, мне хотелось сделать ей в этот день подарок. Я на мгновение подумал, что она могла бы уже прямо сейчас гнить где-то на старом кладбище в компании зловонных трупов, а самое страшное — она была бы одной из них, но вместо этого я подарил ей второй день рождения и, уж поверьте, я позабочусь о том, чтобы он закончился незабываемо. Я люблю свою маму.
Облизнувшись, я приоткрыл рот, и кончик моего языка выскользнул наружу, желая как можно скорее распробовать её. Я провёл им вдоль скользких половых губ, словно раб, вылизывающий обувь своей госпожи, словно пёс, который радостно встречает свою хозяйку.
Снова и снова я покрывал её своей слюной, прежде чем наконец уделить достойное внимание блестящей в тусклом свете горошине. Я умело ласкал клитор Габриэль, пока сама она извивалась и двигала бёдрами навстречу моим движениям снова и снова. Обхватив бусину губами, я стал всасывать её в рот, заставляя мать постанывать.
Шло время. Я чувствовал, как всё ближе подвожу её к краю, и наконец тело женщины содрогнулось, а затем обмякло, но я не остановился. Не хотел. Мой язык настойчиво давил на её лоно, а вскоре проскользнул внутрь. Габриэль ахнула, зарываясь пальцами в мои локоны. Я исполнял внутри неё пируэты; единственное место, в котором у Габриэль ещё оставалось человеческое тепло, сейчас находилось в моей власти. Я проделал ещё пару восхитительных движений, будто всю жизнь практиковался только в этом, — никто бы даже не понял, что мой язык находился в этом месте всего пару раз. Моя новая вампирская сущность, как оказалось, открыла для меня новые возможности во многих сферах.
Этот момент можно было сравнить разве что с последними лучами солнца перед закатом: мы стали ещё ближе, как не были никогда, с тех пор, как много лет назад кончики моих пальцев ног покинули это прекрасное, вечно юное тело. Я сделал последний штрих, наиболее основательно примкнул к материнскому лону, и мой тёмный ангел, моя прекрасная берёзка, наконец, в очередной раз дала сок. Мой язык встретился с металлической волной её кровавого океана, а моя алая слюна вливалась в этот океан Красным морем. Гонг забил в ушах прекрасной мелодией, торжествуя над этим близкородственным кровосмешением.
Дыхание Габриэль было глубоким и неровным, а мой член подёргивался, словно умоляя меня, владельца этого подтянутого тела, скорее удовлетворить свои мужские потребности.
Я вновь оказался над ней и прижался губами, позволяя матери вкусить её сущность. Она целовала меня уже не так ласково, как прежде, — более жадно, настойчиво.
Моя рука потянулась к брюкам, и я поспешно стал высвобождать свой пылающий страстью меч из оков одежды. Не успел я двинуться, как мать сама просунула руку между нашими телами и, обхватив мой член, направила к своему входу.
— Mon cher… — бормотала она своим нежным голосом у моих губ, едва ли я оторвался от них.
Не терпя ни секунды, я поддался бёдрами вперёд, утыкаясь головкой члена в недавно разработанную моим скользким языком жаждущую щель.
Едва ли я проник внутрь на сантиметр, Габриэль замычала от удовольствия, что заставило меня желать узреть, как она в очередной раз кончает, вот только теперь на мой продолговатый орган.
Мои глаза закатились, а затем я вовсе закрыл их, предаваясь ощущениям того, как её мягкие стенки обволакивают меня. По мере того как я продвигался глубже, мать крепче обнимала мои плечи. Наконец я достиг предела — дальше проникнуть было невозможно, не доставив ей боли, даже если бы хотелось.
Лишь пары мгновений хватило для того, чтобы она привыкла ко мне, и я медленно качнул бёдрами назад. Из её нежных уст раздался резкий стон. Габриэль хоть и была уже безусловно в годах, да и рождение восьмерых детей должно было сказаться на её фигуре, но моя вампирская кровь, разлившаяся сегодня вечером по её телу, сделала своё дело, и мама снова стала такой же прекрасной, какой я, будучи седьмым ребёнком, её даже никогда не видел.
Погружаясь глубже и доставая свой член из неё, как клинок из ножен, я постепенно стал доходить до своего пика, и в мою голову стали лезть мысли о Ники. Он часто занимал мои мысли, иногда даже большую их часть, но сейчас думать о нём совершенно не хотелось. Я старался прогнать его образ из своей головы, но получалось плохо. Я вдруг подумал, что поступаю очень подло по отношению к Никола, хоть и твёрдо решил, что нужно держаться от него подальше. Наверное, я был пока не готов к близости с кем-то другим, хоть я твёрдо решил для себя, что никакие законы морали не будут мной управлять. В этот момент я почему-то поймал себя на измене. Но ведь это моя мама… Мама — это совсем другое, это и за измену не считается.
Стал бы он ненавидеть меня за это? Впрочем, неважно, его сейчас здесь нет. Есть только она, принимающая меня, как я того достоин. Толчки, производимые мной, стали резче, беспорядочней. Мой член то и дело ударялся о шейку матки, в которой я когда-то проводил лучшие дни до своего появления на свет. Хотел бы я оказаться там снова. В тепле и спокойствии, умиротворении, в её животе.
И пускай я не могу сделать этого снова напрямую, могу оставить там свою частицу, своё семя, как оставлял мой отец из раза в раз, лишь для того, чтобы я заменил его место: брал Габриэль, слушал её сладострастные стоны и наполнял.
С последним, сокрушающим тело толчком я излился в её лоно так глубоко, как только было возможно. В ответ же мой ангел удостоил меня честью почувствовать, как она сжимает меня внутри, снова содрогаясь от оргазма. Я вынимаю свой клинок из её прекрасных, практически девственных ножен, и Габриэль падает на мягкую обивку древнего саркофага совершенно без сил.
Убийственный рассвет уже на подходе, и мне тоже стоит отправиться спать. Алтарь нашей любви больше напоминает площадь после Варфоломеевской ночи. И если бы эта ночь была последней в моей жизни, я был бы не против закончить свою историю там же, где и начал. Я в крайний раз целую Габриэль уже без должной доли страсти, а она умиротворённо закрывает глаза, отправляясь в безмятежный сон.
***
Вот и сказочке конец,
а кто слушал — молодец.
Но запомните, ребята:
с мамой спать хоть и приятно,
лучше член не вынимать,
в лоно мамки не кончать!
Да, инцест — это противно,
мы писали про него,
но теперь мы знаем точно —
мамоложество — говно!
Автор стихотворения – соавтор Izzi