Через край
Влетел в кухню, хлопнул дверками шкафчика, вытащил с самой высокой полки жестяную банку.
Пришлось отложить книгу — а ведь принцессе как раз удалось поймать дракона, и безумно хотелось знать, что будет дальше.
— Ты что делаешь?
Открыл холодильник. Посмотрел внутрь, сделал вид, что ничего вокруг не замечает. Буркнул:
— Не твоё дело.
Заграбастал бутылку молока, сделал пару глотков.
— Сколько раз ведь говорили, не пей прямо из горла.
Вытер рот тыльной стороной ладони.
— Тебе что за дело?
Из морозильника выкорчевал полный льда пакет. На вид — как те, с петрушкой, которыми мама до отказа набила старый ледник за домом.
Скрылся в коридоре.
С тоской посмотрела на книжку с картинками — к счастью, за неё не пришлось платить полкоролевства, только половину монет из глиняной копилки — и побежала следом.
У входной двери высилась уже целая гора всякого хлама. Коробки, пакетики, старый радиоприёмник, несколько дисков, тот странный плюшевый заяц с глазами-пуговицами, который всегда пугал, футбольный мяч, чашка с отколотой ручкой. Последнюю узнала: подарок на день рождения. Выбирали с мамой. Розовый цвет, конечно, не понравился.
Выскочил из гостиной с книгой в руках. Что-то про динозавров, судя по зубастой обложке. И что он со всем этим хочет делать?
— Не торчи тут, — бросил через плечо, забрасывая книгу в одну из картонных коробок.
— Маме расскажу, — высунула язык.
— Ах так! — противно улыбнулся — так, словно в зубах у него застряла какая-то тайна.
Присмирела. Облокотилась на дверной косяк и смущённо уткнулась взглядом в пол.
Спустился с лестницы, ведя за собой...
— Кто это? — спросила, хотя не была ни слепой, ни глупой.
— А ты как думаешь? — процедил ехидно и свернул белую фигуру — точь-в-точь свою сестру, только бледную, почти пустую — в рулон и запихал между мячом и радио.
Подумала, что никому не стоит видеть себя вот так, бледной тенью с налётом чужих воспоминаний. Интересно, каково это — прикоснуться, развернуть обратно, посмотреть, как в кривое отражение?
Вывел из кухни пустую фигуру матери. Из подвала — фигуру отца, только совсем чёрную, словно замазанную чёрной краской. Неаккуратные, торопливые мазки.
Открыл дверь. Из сарая вывез тачку. Погрузил всё туда — и мяч, и книги, и коробки, и диски, и людей — и покатил в сторону церкви.
Поскакала рядом, только кудряшки развевались.
— Хватит за мной ходить! — рявкнул.
— А я знаю, куда ты идёшь, — прыгала на одной ножке, держа вторую руками.
— Да неужели?
— К Фрэнку.
У Фрэнка за домом мангал, а в мангале — костёр, в котором сгорают воспоминания, и старая любовь, и даже налоги. Но плату Фрэнк берёт слишком дорогую.
— Ну нет! — его голос ликовал. Оставалось недолго.
За кустами у церкви, в трёх шагах от плачущего ангела. Лишь бы тачку не увидели.
— Что это?
Очевидные вопросы — иногда самые важные. Они помогают понять, не вздумали ли ваши глаза сыграть хорошенькую шутку.
— К краю не подходи, — сказал.
Не успела спросить «Где здесь край?». Да и не ответил бы. Край — он везде.
И полетело всё из тачки вниз, в чёрную-чёрную — темнее, чем ночь, чернила и та краска, которой брат замазал воспоминания об отце — яму.
Исчез мяч, исчезли поношенные ботинки, и нелюбимая чашка, и неприятные люди, и новенький будильник.
— И куда она ведёт?
Всё-таки подошла к краю. Дёрнул за край платья.
— Подальше отсюда.
Исчезли старое хобби, и ругань, и ссоры, и тот день, когда забыли забрать из школы...
Остался стоять с жестяной коробкой в руках.
— А там что? — тихо-тихо прошептала, вслушиваясь в доносящийся из-за жестяных стенок мерный стук.
Иногда очевидные вопросы — самые важные.
— Ничего, — ответил. Запихал коробку в карман комбинезона, взял сестру за руку. Вместе покатили тачку домой.
Идти теперь было гораздо легче.