Белая кошка
В книжной лавке на холме, который был виден из моего дома, жила белая кошка.
Я увидел её в одно из сонных осенних воскресений, сразу после обеда. Привычка
прогуливаться по магазинам досталась мне от матери, которая, к тому же, была заядлой читательницей. Со стажем, который она наверняка продолжила увеличивать и после смерти. Когда врачи перестали носиться к нам с длинными тонкими иглами и выписывать чеки, она, ещё слишком молодая для похорон, утешала меня. Говорила, что у неё будет всё время мира - там, куда она попадёт – и уж тогда пусть ей выдадут бессрочный абонемент в тамошнюю библиотеку. Такая уж она была – верила в светлую жизнь после смерти и в загробные библиотеки. Умерла она осенью – в свой день рождения. И нужно было быть совсем безнадёжным, чтобы не увидеть в этом тайного смысла. Я продолжал надеяться. Мама была настойчивым учителем.
Колокольчик на двери дёрнулся, хрипло поприветствовав вошедшего. Он был похож на журналиста – Бог знает, почему я вдруг об этом подумал. Может, во всём был виноват солидный кофр. Или ужасный терракотовый кардиган. Мужчина пронёсся к кассе, как заколдованное веретено, и, услышав его просьбу, я невольно улыбнулся. Детские учебники. Самая дорогая литература в этой маленькой лавчонке. С моего места, у полок со старыми томиками Шелли, было хорошо видно, как «журналист» досадливо закусил губу при виде ценника на последнем оставшемся экземпляре «Истории после Потопа» и взъерошил свои тёмные волосы. Ещё секунда, и он схватился за мобильник, словно тот был спасательной шлюпкой. Расплылся в улыбке, пробормотав «Дорогая, тут такое дело...», выбежал из магазина...
Немолодая пара – она в накинутой на плечи сетчатой шали, он в клетчатой кепке, с которой никак не могли расстаться представители того поколения – яростно перешёптывались, осуждая цены и то, что «журналист» задержал очередь. Которой, в общем-то, и не было вовсе.
Я облокотился на стеллаж, пробежался глазами по первым строкам «А в жизни нет прекрасней мига...» и тогда увидел её.
Шерсть её желтела, как пергамент старых книг, глаза, бывшие лишь на пару тонов ярче кожи, грустно смотрели на раскачивающуюся кисть шали. Она была похожа на ребёнка, увидевшего фарфоровую куклу, но знающего, что играть с ней строго запрещено. Хвост её, немного пыльный и будто бы сломанный, дёргался в такт движениям кисточки.
Звякнул колокольчик – я повернул голову, чтобы увидеть, как расстроенный «журналист» возвращается в магазин, доставая из кармана кошелёк. Пожилая женщина, вдоволь нажаловавшись, презрительно хмыкнула и пропустила кучерявого вперёд.
Когда я снова опустил голову, кошка уже смотрела прямо на меня.
Может, она и вправду была когда-то белой. Совсем белой, а не цвета древних обоев. Я захлопнул книгу и присел, чтобы погладить зверюгу. Кошка довольно сощурилась, а на моей ладони остался слой пыли.
— Брать будете?
Я так увлёкся, что даже не заметил, как лавка опустела. Кассирша с усталым видом указывала на сборник стихов в моей левой руке.
Торопливо вывалив на стол мелочь из кармана, я поинтересовался, откуда здесь кошка.
— Заходит иногда, чего её гнать, когда тут и народу-то почти не появляется? Хоть какая-то компания.
Вечером разразилась гроза – гром гремел так, что тряслись оконные стёкла, и по такому случаю пришлось достать из шкафа толстую зелёную книжицу. В грозовые вечера истории о древнем зле и склизком ужасе читались особенно хорошо.
Вопреки всем ожиданиям, мне приснились не кровавые ритуалы и не выпивающий души туман. В мой чёрно-белый сон пришла ничейная кошка цвета книжных страниц.
Она потёрлась о ноги, оставив на брюках ворох волос.
Мы поднялись на холм. Перед нами раскинулось море: куда ни кинь взгляд, везде тёмная вода, которая, казалось, разучилась отражать свет. Я видел море и раньше – так давно, будто казалось, что это произошло в прошлой жизни. Наша семья тогда была ещё целой, и
отец с матерью и старшим братом каждый вечер рассказывали страшные истории. Помню, я очень старался, чтобы не показать своего страха – а у самого поджилки тряслись. Когда тебе шесть лет, каждый тёмный угол может превратиться в чудовище, а стук ветки о стекло – в клацанье когтей. В те годы море искрилось так, что больно было на него смотреть.
Когда вместе с волнами на берег вынесло бурые кольца гигантских щупалец, я проснулся.
Кошка. Как ни в чём не бывало, спала прямо на оставленной на кресле книге – свернулась калачиком и смешно причмокивала. Удивиться не удалось – раскрытое окно было красноречивее любых предположений. Переложив наглое животное на кровать, я подобрал книгу и распахнул стеклянную дверцу шкафа. Взгляд скользнул по строчкам, выхватив «...и был он больше городской ратуши, бурый и одинокий, вышедший из моря, чтобы сеять...» Я помотал головой. В начале рабочей недели лучше не зацикливаться на том, что сны наверняка что-то значат. Впрочем, если это была метафора о моих проблемах – что ж, послание принято, приму меры.
В следующий раз мы с кошкой вышли на перекрёсток городских джунглей, по которым словно прошагал Апокалипсис. Из перевёрнутых машин сыпалась труха, уличные фонари хаотично мигали, а здания выглядели покинутыми навсегда. Когда из подворотни выбежала девочка с мобильным телефоном на шее и в белой майке, залитой кровью, я вспомнил, где уже всё это видел. Утром кошка потягивалась, оставляя пыльные следы на строке «Чикаго умер за одну ночь, потеряв весь свой шум и свет.»
Она приходила не каждую ночь, эта белая пыльная кошка – и порой, когда ожидание становилось совсем уже невыносимым, я приходил в книжную лавку. В такие дни кошка укоризненно глядела на меня, делавшего вид, что я присматриваюсь к серии «Эффективный фитнес в домашних условиях», и выскальзывала за дверь. Вечером она ждала меня у двери, напоминая, что и у неё есть понятие о соблюдении приличий.
Мы побывали в слишком многих местах – даже там, куда не разрешено было приходить с домашними животными. Мы привыкли друг к другу: она – к моему медленному шагу, я – к пыли на руках. Жёлтые глаза с вертикальными зрачками иногда были выразительнее любых слов – я на самом деле понимал, когда кошка обзывала меня недоумком. И я улыбался в ответ – потому что, несомненно, это заслужил.
Кошки, как известно, гуляют сами по себе. Эта бродила по книгам. И я следовал за ней.
Пока однажды не заблудился
Я шёл вдоль бесконечно длинных стеллажей, заполненных книгами, и в какой-то момент решил, что это не самая плохая прогулка. А через пару шагов я встретил маму.
И понял, что это мой самый последний сон.