Глава 8
Единственная библиотека Локронана находилась над заброшенным магазинчиком, полным коробок с забытыми вещами, паутины, пыли и чужих несбывшихся надежд. Без нормального сна Моник чувствовала себя раздавленной и вялой, сознание бродило где-то в дымке из призрачных мыслей, не находя за что зацепиться, поэтому сообщив о дурном самочувствии, девушка ушла из лицея святой Клотильды Бургундской. Игнорируя внутренний голос, ругающий девушку за прогул во имя цели, которая вероятно не приведет никуда, за какие ниточки не дергай, она сидела в пустом зале библиотеки, отхлебывая горячий кофе, перерывая старые записи и газеты.
Кроме кратких некрологов сведений не находилось, от библиотекаря девушка узнала, что подробнее можно поискать в архиве, но чтобы в него попасть, необходимо проехать не одну сотню миль, имея при себе документы, доказывающие родство, а так же разрешение от родителей, которое достать было невозможно, не рассказав Эгону и Элайн. Тогда Зоэ-Моник Гобей решила больше узнать о Фоссегриме, мифах и легендах Бретани, попросив у старой женщины-библиотекаря с такими огромными линзами очков, что девушка видела в них свое отражение, будто в зеркале, информацию о мифологических существах, на что получила сдержанную улыбку и просьбу самой поискать среди скудных рядов.
Мадам Жозиан, как гласила табличка на одежде библиотекаря, оповестила, что спустится до соседнего кафе за сдобными булочками к обеду и кофе, оставляя Моник наедине с сокровищницей знаний. Пара десятков шкафов, выставленных подряд, словно костяшки исполинских домино, молчаливо приглашали желающих побродить между ними, вдыхая теплый запах старых книг и пыли. Зоэ-Моник направилась к предпоследнему шкафу с нужной ей табличкой, проводя пальцем по корешкам, видавшим лучшую жизнь, в поисках книги.
Девушка вытащила из плотного строя пухлых фолиантов один, пролистывая содержание, когда краем глаза заметила в образовавшемся пустом проеме скользнувшую тень. Попытавшись разглядеть хоть что-нибудь в узкую щель, она не увидела ничего, кроме выкрашенной стены, и, пожав плечами, вернулась к чтению. Перебрав уже около трех экземпляров, не сказавших ничего нового, Моник вздохнула, чувствуя, как по кромке сознания пробирается отчаяние. В этот момент раздался шорох, одна из книг упала с полки с глухим стуком, страницы резко поднялись и медленно вернулись в прежнее положение, стряхнув с себя ворох крохотных частиц пыли. Девушка выглянула из-за шкафа, думая, что вернулась Жозиан, случайно задев торчавшую корочку, но зал был пуст.
- Извините, мадам Жозиан, это вы?
Обуявший девушку страх поднял волоски на коже, вернув книгу, которую она держала, на место, Моник прошла к упавшему фолианту, подняв его. То была фантастическая история неизвестного авторства, как гласила надпись на корешке, о путешествующей между мирами девушке, затерявшейся в одном из них. Не придав этому значения, Зоэ-Моник вернула книгу в свой ряд, и в этот момент услышала чей-то тихий плач.
Мгновенно развернувшись, девушка принялась искать глазами источник пугающих до дрожи звуков, отступая назад от шкафов. Звук повторился, напоминая скорее завывания, полные боли и безнадежности. Нет, нет, только не снова. Три богини решили настигнуть девушку сейчас, что им от нее нужно? Лихорадочно уставший мозг принялся подкидывать варианты, сбежать сейчас или попытаться поговорить с ними, узнать, зачем преследуют ее?
Не успела Зоэ-Моник Гобей выбрать, как заметила, что там, где она стояла прежде, по полу начала разливаться густая бордовая жидкость, безвозвратно портя дощатый пол. Тошнотворный сладковатый запах крови заполнил помещение, девушка зажал рот рукой, борясь с накатывающей тошнотой. Нужно было заставить себя убежать прочь, но она стояла, распахнув глаза, не в силах двинуться с места. Дышать стало совсем невозможно, Моник открыла рот, вязкий запах тут же налип на язык.
Рука, словно дымка, легла на торец шкафа, держась за него, а через миг выплыла женская обнаженная фигура. Мерцающая серебром прозрачная кожа напоминала рыбью чешую, сквозь которую прослеживались белесые жилы, на самом деле являющиеся стеблями неизвестным растений, произрастающие через все тело незнакомки. Молочные листья вытягивались, плотно набиваясь в области лица, груди и живота, формируя их, а плоды с семенами упирались в едва заметные стенки черепной коробки, желая пронзить ее.
Когда стопы женщины коснулись разлитой по полу крови, увязая, по ее телу протянулись тонкие нити алых сосудов. Багряные лепестки прорывались из-под чешуйчатой кожи плеч и шеи, являя собой ужасающее, но одновременно с тем прекрасное зрелище. Плач срывался с губ женщины, будто все происходящие метаморфозы с ее телом, доставляли ей невыносимую боль.
Моник сделала еще несколько осторожных шагов назад, чувствуя, как по лицу катятся слезы, прежде чем незнакомка заметила ее. Оглушающее сипение вырвалось откуда-то из глубины груди несчастной, она протянула руку к Зоэ-Моник, ломаными движениями двигаясь по направлению к ней, несмотря на продолжающие разрастаться цветы. Ноги Моник подкосились, однако девушка удержалась, бросившись к выходу; на пороге она чуть не сбила с ног вернувшуюся с пакетами Жозиан, спросившую что-то в спину, но, не помня себя от страха, высыпала на улицу.
Крупная дрожь била все тело, слезы градом лились из глаз, хотелось закричать, выпустить накопившийся ужас, но вокруг было слишком много людей, потому Моник лишь до крови закусила губу, двигая свой велосипед через толпу. Полученные знания ничего не дали, все надежды оказались пусты и бессмысленны. Почему все это происходит с ней? Как долго тени будут мучить ее, сколько может вытерпеть существо, ведомое лишь призрачной надеждой? Сможет ли Моник когда-нибудь воспринимать появление жутких созданий спокойно, ожидая, когда они сами исчезнут?
Не разбирая пути, девушка пришла в себя только когда услышала крики и ржание лошадей, проезжающего транспорта, оказалось, что она вышла на середину дороги. Подняв голову, внимание Моник привлек темный силуэт у колодца в центре Локронана, земля вокруг которого была усеяна птицами. Множество черных и серых пернатых тел бродили и кружили рядом с парнем, оказавшимся недавним знакомым. Заинтересованная она перебежала дорогу к нему, выкрикивая приветствие.
- Разве ты не должна быть на учебе?
Спросил удивленный Беньямин Де Кольбер, протягивая в ладони крошки для одного из голубей.
- Уроки уже закончились, а что здесь делаешь ты?
Сорока нагло уселась на плечо парню, перебирая когтистыми лапами, но Беньямин только погладил пальцем белый живот птицы.
- Я не из вашего лицея, учусь на дому, но мне нравится посещать отдельные занятия, кажущиеся интересными. Отец прислал меня из Венгрии, выполнить несколько важных поручений, так что мы здесь с матушкой, можно сказать на внеплановых каникулах.
Зоэ-Моник кивнул, приподняла уголок рта в подобии улыбки, думая, что жизнь порой может подкидывать невероятные совпадения.
- Я тоже родилась в Венгрии, но мы переехали с родителями во Францию, чтобы побольше узнать о корнях отца.
Парень кивнул на слова девушки, будто уже знал информацию, отвлекшись на черную ворону, клюнувшую его ботинок.
- Твоя мать кровавая ведьма, так ведь?
- Откуда ты знаешь?
Беньямин Де Кольбер пронзительным взглядом посмотрел на девушку, как бы говоря «а сама как думаешь», на что она рассмеявшись, добавила:
- Точно, в Венгрии мало что утаишь, особенно учитывая славу моей матери.
Какое-то время Моник молча наблюдала за тем, как умело Беньямин обращается с птицами, словно заранее предугадывает их желания и понимает без слов.
- Как ты это делаешь? Ты слышишь всех этих птиц?
Выставив ладонь вперед, на которую тут же слетелись два сизых голубя, парень улыбнулся уголком губ, рассматривая птиц.
- Такова моя способность, доставшаяся от матери. Я слышу их, как слышу тебя. Не правду говорят, что птицы глупые, подверженные лишь инстинктам существа, люди больше подходят под это описание. У каждой птицы свой характер, предпочтения, образ мыслей. Умные и сострадательные, ими не просто манипулировать, но можно приручить, тогда они сами захотят помочь тебе.
- Твой зов может услышать абсолютно любая птица? Даже ворон?
Мгновение парень смотрел в серо-зеленые глаза девушки, но кивнул, поджав тонкие губы.
- А каковы твои способности, Зоэ-Моник?
Моник сомневалась, стоит ли говорить, но что-то в глубине души желало открыться хоть кому-то. Девушка протянула руку к сидящей на колодце птице, чтобы погладить, но та отпрыгнула, поворачивая голову, с любопытством глядя глазами-бусинками.
- Мой дар пугает меня. Он проявляется не так, как должен, и я не знаю почему.
Беньямин хотел было что-то ответить, но раздавшийся с противоположной стороны дороги оклик, перебил его. К ним спешил, с широкой масленой улыбкой на устах, Эмильен Тома, размахивая рукой, с зажатой в ней газетой.
- О, как кстати я тебя встретил, mon oiseau! Зоэ-Моник, верно? Можно тебя на пару слов?
Моник не успела отреагировать, как была утянута под руку мужчиной, как по волшебству, доставшему какие-то бумаги из сумки.
- Ну что, готова подписать договор? Я уже все составил, можешь ознакомиться, хотя в этом и нет особой необходимости, я знаю свое дело, моя дорогая.
Мужчина следом выудил ручку, всучив ее замешкавшейся девушке. Теперь она не была уверена, что должна соглашаться, ведь ее дар напрямую влияет на людей, а если вина за пропажу Анжа все-таки лежит на ней, то девушка просто обязана больше не петь на публике вовсе, какую бы боль это не причиняло. Поразмыслив, Зоэ-Моник протянула бумагу и ручку обратно Эмильену.
- Простите, предложения и правда, крайне заманчивое, но боюсь, я не могу его принять.
- Вероятно, ты не поняла, что тебя ждет, моя дорогая! От чего именно ты отказываешься!
Притянутая до ушей улыбка Эмильена, казалось, стала еще шире.
- Я...понимаю, но вынуждена отказаться. Прошу, извините меня, уверена, в Локронане вы найдете других, не менее талантливых исполнителей.
Уже собравшись развернуться и уйти, почувствовала, как мужчина схватил ее за запястье, сжав до боли, и повернул к себе.
- Послушай, ты, мерзавка! Ты не можешь отказаться, договор уже составлен, а я просто так не работаю.
Ошеломленная от такой перемены Зоэ-Моник Гобей пыталась вырвать руку из крепкого захвата, поддаваясь нарастающей в груди панике.
- Но я ведь его не подписывала!
- Разве ж это проблема, деточка. Ты держала в руках мою карточку, правда ведь? А значит, я уже знаю, как именно выглядит твой почерк, и с легкостью подделаю его. Один колдун дал мне особенную бумагу, знаешь ли, работает безотказно. Ты же не хочешь, чтобы твои родители обо всем узнали, когда я обращусь в суд из-за невыполнения с твоей стороны условий договора, тогда же, они станут осведомлены и об особенностях твоего дара.
Эмильен Тома блефовал по-крупному, но с маленькими наивными девочками это всегда срабатывало, стоило только упомянуть родителей, как глупые пташки начинали трястись, согласные на любые условия, сами не замечая, как затягивают удавку на собственной шее. Мужчина вырвал из рук Моник документ, накидывая маску равнодушия, украдкой поглядывая за переменой во взгляде и том, как перестала девушка вырываться, покоряясь судьбе. Поставив подпись, Моник ощутила слабость во всем теле, руки повисли плетьми, наливаясь свинцом.
- Прекрасно, моя дорогая пташка, завтра выступаешь в этом месте.
Обнажив пеньки зубов, проворковал Эмильен Тома, протягивая листок с адресом, и добавил:
- Свалишь в ночи из дома, придумаешь, как сделать, чтобы оставаться незамеченной. И не вздумай рассказать об этом своим подружкам, иначе их ждет та же участь.
С этими словами, мужчина развернулся на каблуках, уходя прочь довольный собой. Ногти Зоэ-Моник врезались в ладонь от разверзнувшейся, словно пучины ада, злости; боль приводила в чувства, но недостаточно, чтобы почувствовать хоть немного облегчения. Былое желание ранить себя вернулось. Как можно было так глупо вляпаться? Она обещала себе не доставлять неприятности родителям, а теперь вовсе оказалась в рабстве, и самое ужасно, что не имела права кричать из гроба, в который сама же себя и зарыла.
- Все в порядке?
Спросил Беньямин Де Кольбер, когда девушка поспешно схватилась за велосипед, собираясь уезжать, после разговора со странным незнакомцем. Он видел, что Моник не в себе, но не знал, как правильно отреагировать.
- Да...спасибо. Мне уже пора, до скорого, Бен. Ой, я же могу сокращать так твое имя?
- Конечно.
Удивленно глядя ей в след, Беньямин стоял посреди дороги; птицы, будто почувствовали его настроения начав галдеть, рьяно махать в воздухе крыльями ища невесомую опору лапами. Никто никогда до этой минуты не называл его так, и это стало неким началом, сближающим Беньямина Де Кольбера и Зоэ-Моник Гобей.
***
Неистово крутя педали, ощущая, как соленая влага щиплет щеки, скатывается, разлетаясь в кусающем влажные дорожки на коже ветре, девушка направлялась в магазинчик родителей, чувствуя острую необходимость увидеть родные лица, сказать простое, но такое важное «прости». Остановившись около лавки, над которой Эгон и Элайн Гобей знатно поработали в последние дни, девушка утерла рукавом слезы, рассматривая проделанную работу. Теперь магазинчик не казался заброшенным, внутри и снаружи кипела жизнь, казалось, ожили смелые фантазии, посетившие Зоэ-Моник, когда впервые они с отцом посетили это место, сразу после покупки.
Грузный мужчина вальяжной походкой направился прочь, сотрясая в воздухе пакетом с только что совершенной покупкой, звякнув входным колокольчиком над дверью. Моник проскользнула следом за ним, с минуту наблюдая, как мать сосредоточенно записывает что-то на листке бумаги. Позади женщины полки заполнились сдобными булочками, круассанами, хрустящими багетами и пышным румяным хлебом, а в стеклянных витринах виднелись розовые куски свежего мяса, рыхлые клубки червей фарша, прямоугольные шматы сала, в отдельных металлических контейнерах блестели печень, почки и мозги животного. Моник подошла к прилавку вплотную, ожидая, когда матушка поднимет голову.
- Добрый день, чего желаете?
Спросила Элайн Мелтон-Гобей, по-прежнему уткнувшись в бумаги. С губ девушки чуть не слетело слово «прощение», но это лишь напугало бы женщину, вдобавок, подобного все равно не имелось в витринах мясной лавки. Услышав в ответ молчание, Элайн подняла глаза на дочь, улыбнувшись.
- О-о, это ты, детка. Как хорошо, что ты решила заехать. Как учеба?
- Все хорошо, а как у вас дела? Клиенты есть?
В этом время из узкой боковой двери вышел Эгон Гобей, вытирая руки о передник, покрытый засохшими алыми пятнами.
- Дела идут даже лучше, чем мы ожидали. По соседству закрылась лавка, благодаря жандармам в округе много зевак, которые по пути заскакивают за свининой, не хочется признавать, но это нам даже на руку.
Последние слова ведьма сказала полушепотом, вытягивая шею к дочери, как будто кто-то мог услышать.
- Жандармы?
- Поговаривают, что в той лавке продавали мясо и кровь вовсе не животных. Хозяева магазина сбежали прежде, чем их успели поймать.
Ответил за супругу вампир, поменявшись в лице. Холодок пробежал по загривку Моник, когда она представила, как двое неизвестных заманивают существ себе подобных, продавая клиентам фарш, который еще вчера дружелюбно здоровался с ними. Колокольчик звякнул вновь, Зоэ-Моник отошла за прилавок к матушке, встав с ней бок о бок, встречая покупателей. Пугливая женщина в чепчике и переднике, будто сошла со страниц исторических журналов, прошла к витрине, делая вид, что разглядывает товар.
Следом за ней вошли три старушки; Моник Гобей подняла глаза и замерла, страх плескался в желудке, подбираясь к горлу. Это были те же самые женщины, которых девушка встретила по дороге домой поздним вечером. Странный запах коснулся ноздрей, окутав ароматами истлевающей ткани, сырости и горькой полыни. Увидев реакцию дочери, Элайн взяла ее за руку.
- Что с тобой, Зоэ-Моник?
- Тебе не кажутся...не кажутся эти женщины странными?
Едва выдавив слова, Моник почувствовала, как подгибаются колени. Эгон спросил у клиенток, не подсказать ли им чего, Элайн же пронзительным взглядом окинула дочь, шепнув:
- Зоэ-Моник! Где твои манеры? Обычные старушки, ничего примечательного, а почему ты спрашиваешь?
Девушка помотала головой, проглотив ответ, когда три женщины подошли к прилавку одновременно, попросив взвесить им все потроха, которые только найдутся. С готовностью Элайн принялась выполнять заказ. Сквозь стекло витрины Зоэ-Моник увидела, как отец подходит к еще одной клиентке, стоящей ближе к входу, женщина дружелюбно отмахнулась от помощи вампира. Ожидая заказ, старушки наблюдали за Моник, которая чувствовала их липкие тяжелые взгляды на коже, переминаясь с ноги на ногу. Богини ли были в их жалких сморщенных телах, или кто-то иной?
Девушка выдохнула, держась за прилавок, смежив веки, чтобы дать себе минутку прийти в себя. Оставшаяся одна, клиентка ринулась к прилавку, схватив Элайн за руку, мозолистыми пальцами, с кромкой грязи под ногтями, сжимая нежную кожу ведьмы до красных пятен.
- Прошу вас, я знаю, вы сможете мне помочь. Меня зовут Элоиз, вам должны были сказать про меня.
- А, да-да, но позвольте, почему вы шепчете? Чего вы боитесь?
Крайне удивленная реакцией Элоиз спросила Элайн Мелтон-Гобей, кладя ладонь поверх рук женщины.
- Даже у стен есть уши, моя дорогая. Вы не понимаете. Не все в Локронане забыли прошлое, не каждый пустит магию в свою жизнь. Это священные земли, мы ценим прошлое, и я бы тоже не пришла, если бы не знала, что только вы сможете мне помочь. Заговоренная кровь, которую вы на днях продали моей знакомой, излечила ее. Не поверила бы, не увидев собственными глазами.
Бросив быстрый взгляд на Зоэ-Моник, будто у нее не было времени раздумывать о доверии к девушке, Элоиз облизнула пересохшие губы, наблюдая за Элайн, доставшей из-под прилавка маленький пухлый саквояж, где лежали, по меньшей мере, еще два стеклянных пузырька, протянув один из них клиентке. Эгон сжал зубы, его до чертиков раздражали подобные люди, ведь вампир прекрасно помнил времена до того, как во многих странах магию стали присуждать одному из дьявольских начал, до того, как дьявол появился в головах народов.
- Я возьму оба, если вы не против. Багет, и пару булочек, пожалуйста.
Озираясь в сторону выхода, вымолвила Элоиз, быстро схватив флаконы, полные густой свиной крови, и пряча их в карман коричневого шерстяного платья, взамен положив деньги на прилавок. А после, взяла плотный коричневый пакет со свежей выпечкой, растворилась в толпе прохожих. Эгон и Элайн перекинулись взглядами, не решаясь заговорить о произошедшем при дочери, которая впрочем, поняла все сама, без лишних слов.
В чем-то Моник даже завидовала тем, кто так отчаянно держится за прошлое, корни, пущенные веками назад, ей же такого шанса не представилось. Мысли переключились на трех старых женщин; не поджидают ли они, когда девушка выйдет из лавки и поедет домой? Вдруг они снова попытаются напугать ее, выскочив из кукурузы? Зачем им нужно столько потрохов, для каких-нибудь жестоких ритуалов, чтобы заставить Моник страдать?
Легкий перезвон нарушил тишину лавки, хромая в нее вошел старый знакомый семьи Гобей, отчего хозяева магазина напряглись, в воздухе повисло напряжение. Взглядом они проводили Ксавье Ратте, подволакивающего больную ногу, сегодня обожжённая кожа от упрямого ветра выглядела красной и шелушащейся, как оставшееся не закрытым заветренное мясо. Мужчина поводил носом, разглядывая продукты так внимательно, будто ожидал найти следы яда, подготовленные специально для него.
- Что вы здесь делаете?
- Пришел купить свинину, разве не видно?
Отозвался Ксавье, не обратив внимания на воинственный тон Эгона Гобея.
- Вам здесь не рады. Как и в нашем доме, куда вы выработали дурную привычку приходить, когда нет никого из нас. Что вы там искали, Ксавье? Котлы с внутренностями мертвых животных в круге свечей?
Отозвалась Элайн, отодвигая дочь за себя, когда Ксавье подошел к прилавку, продолжая заглядывать через стекло витрин.
- Не понимаю о чем вы, господа. Какой чудный стейк!
- Слушай ты, выживший из ума старик, лучше тебе не попадаться мне на глаза, иначе я могу перестать быть в ответе за свои действия, применив свою магию, которую ты так боишься, и в скором времени ты можешь пойти на корм нашим свиньям, я доходчиво объясняю?
Зарычала ведьма, теряя самообладание. Они проделали такой путь сюда, оставили за чертой прошлого, и женщина не собиралась мириться с преградами, стоящими между ее семьей и новой жизнью. Элайн лишилась слишком многого, и не собиралась сдаваться сейчас. Ксавье поднял глаза на ведьму, наблюдая, как вздымается ее грудь под легким платьем, совершенно не по погоде, перемещая взгляд на ее вспыхнувшее от гнева лицо.
- Сделай милость, убей меня, ведьма, ибо мне невыносимо пребывать в этом теле день ото дня, являющемся клеткой. Все эти раны, их сделала ваша магия. Она некогда ослепила мой нетвердый молодой разум, заставив возжелать большего, чем может человек. Моя семья погибла в агонии пожара, возникшем, когда я пытался воспользоваться заклинанием из дьявольской книги. Я тоже чуть было не погиб, о чем жалею каждый божий день, и если в твоих силах облегчить чувство вины и мучения мои, то давай, но помни, меня станут искать. А когда выяснится, где я был в последний раз, то придут сюда, уж я и на том свете сделаю так, чтобы вы испытали те же страдания, что и моя семья. Я чую смердящий запах магии, и пока я не начал совать свой нос глубже этого зала, советую не ссориться со мной, продав старику пару хороших стейков.
Зоэ-Моник поняла, что задержала дыхание, слушая тираду Ксавье, не зная, как относиться к этому несчастному мужчине, поделившимся откровениями с семьей Гобей. С одной стороны, действия мужчины переходили грань дозволенного, откровенно говоря, он пугал ее, но с другой, Ксавье Ратте страдал физически и душевно, и это налагало весомый отпечаток, теперь страх смешивался с жалостью и состраданием. Элайн Мелтон-Гобей нахмурив брови, достала с витрины несколько кусков мяса, шлепнув их о деревянную разделочную доску на прилавке, выказывая раздражение, но больше не переча клиенту.
Пока матушка упаковывала продукты, Моник в стекле, разделявшем лавку от улицы, увидела знакомый силуэт с копной кудрявых светлых волос, выбежав следом. Парень удивленно развернулся, когда девушка окликнула его, но замешательство быстро сменилось теплой улыбкой, при этом морщинки вокруг его глаз и рта явили себя.
- Привет! Что ты здесь делаешь?
- Покупал неподалеку пиво для вечеринки у Оливье, а ты?
Эрве подошел вплотную к Моник, ее тут же обуял знакомый аромат, заставляющий желать прикоснуться к нему прямо здесь и сейчас, запустить пальцы в кудрявые волосы, почувствовать, каков он на вкус. Эти желания, которых никогда не возникало ранее, пугали девушку, взяв себя в руки, она кивнула на магазин.
- Заскочила к родителям, чтобы узнать, как идут дела, они открыли мясную лавку.
Парень вглядывался вглубь лавки, помахав рукой родителям Зоэ-Моник, ответивших ему тем же.
- Ты пешком? Подбросить тебя до дома или может, хочешь пойти к Оливье?
Неуверенно посмотрев на Элайн, махавшую дочери рукой на прощание, Моник решила согласиться, каждая клеточка тела казалось, была напряжена, и ненавязчивая болтовня с подругами, присутствие Эрве, а так же немного выпивки помогло бы умалить стресс. Не хотелось и думать, что этой ночью предстоит делать в кабаре Локронана, оставалось молиться, чтобы все прошло спокойно, и никто из присутствующих не узнал, кто скрывается под маской.
***
Прибыв на вечеринку, оказалось, что Арлетт Пинар и Леони Шарбонно приедут позже, Беньямина тоже нигде не было видно, но рядом был Эрве, и этого было достаточно. Вокруг царила та же суматоха, что и прежде, однако компания существ изменилась, новые незнакомые лица заполонили дом Оливье Дюбе. Осушив две бутылки, потанцевав до головокружения, Моник, наконец, почувствовала освобождение от мыслей, затягивающих удавку на шее.
Они с Эрве лежали на одной из хозяйских кроватей, свободные от посторонних глаз и голосов, снизу была слышна музыка и взбудораженные крики гостей. Потолок то возвышался к небесам, то падал, но Зоэ-Моник не шевелясь, раскинув руки над головой, смотрела вверх, окруженная сизым дымом. Парень лежал на боку, подложив ладонь под голову, с тлеющей во рту сигаретой, рассматривая черты лица девушки, поймав себя на мысли, что никогда ранее не чувствовал себя так ни с кем другим. Всему виной была его мать, думать о которой он не хотел, чтобы не портить себе настроение этим вечером, поэтому из кармана черных джинсов Эрве Дюшарм достал пакетик с двумя таблетками, помахав им у лица Моник.
- Смотри, что я достал для нас. Оливье сказал, большего не нужно, а музыка, играющая внизу, адаптирована под ондэ. Не бойся, привыкания эта штука не вызывает, однако попробовав однажды, захочешь еще, но это будет уже твое решение. У тебя это будет впервые, возможно, все покажется странным, пока не растворится оболочка, но потом тебе станет гораздо лучше. Для новичков эффект покажется недолгим.
Моник повернула голову, глядя, как парень раскрывает пакет, достает таблетку, напоминающую скорее матовую капсулу с голубыми искрами внутри и, положив ее на язык, прикрывает глаза. Девушка боролась с желанием отогнуть вьющуюся челку Эрве, поцеловать лоб, веки, спускаясь ниже, не зная, какую реакцию заслужила бы таким откровенным поведением, возможно, она нравилась ему, пока сохраняла целомудрие. От подруг она слышала, что парни редко могут сдержать себя рядом с красивой девушкой, особенно подростки, чьи гормоны не дают им устоять против того, чтобы засунуть руки в чужие, а то и свои трусы. Тогда почему Эрве не попадал под описание? Зоэ-Моник не знала хорошо это или плохо.
- Я не знаю, стоит ли...
- Я взял и для тебя, но если не хочешь, то забудем, оставлю на потом.
Бросив оставшуюся таблетку на кровать между ними, Эрве затушил сигарету о стоящую на полу пепельницу, и лег на спину, головы их соприкасались. Зоэ-Моник засомневалась в сделанном выборе, ей хотелось чувствовать тоже, что и парень, быть на одной волне, и чтобы сердца исполняли одну мелодию на двоих. Поколебавшись, она все же взяла пакетик, дрожащими пальцами опустив таблетку на язык, которая мгновенно растворилась, не имея вкуса.
Ничего не происходило, музыка все так же слышалась с первого этажа, сменившись на плавную и размеренную; девушка посмотрела на парня, он был так прекрасен в черной мягкой кофте под горло, темных джинсах и сапогах. Голени Дюшарма безвольно свисали с кровати, он раскинул руки в разные стороны, сподвигнув Моник положить голову на сгиб его локтя, мгновение, и они оказались лицом друг к другу так близко, что дыхание с запахом сигарет и фруктовой жвачки показалось видимым полотном, окрасившись в цвета.
Реальность дрогнула, причудливо изгибаясь, Моник смотрела в глаза Эрве, и черные омуты затягивали в свою глубину. Окружение затянул дым, хотя парень не курил, она проверила это глядя на губы Дюшарма, расплывшегося в улыбке, белые зубы казалось, отражают комнату задом наперед. Метаморфозы, вызванные наркотиком, прекратились так же быстро, как и начались, капсула растворилась в желудке, заставляя чувствовать блаженную негу, ощущение полного расслабления и удовольствия.
- Как себя чувствуешь?
Спросил Эрве, заправляя мягкие волосы девушке за ухо, костяшками пальцев проводя по ее лицу.
- Прекрасно...
Кусая губы, Моник все труднее было сдерживаться от желаний близости, под гнетом приятных и вместе с тем мучающих прикосновений парня. Если уж лишаться невинности, то с таким, как Эрве Дюшарм, она была уверена, что парень будет с ней ласков и нежен. Поддавшись порыву, Зоэ-Моник Гобей тесно прижалась телом к Эрве, наблюдая, как черные глаза блуждают по ее лицу и губам, что больше распаляло, заставляя ужей внизу живота вариться в огне возбуждения. Губы парня были мягкими и влажными, казалось, можно погрузиться в них, утонуть, словно в облаке.
Скользкий язык Эрве несмело проник в рот Моник, спрашивая разрешение, медленно пробуя ее на вкус, и позволяя узнать себя поближе. Девушка закрыла глаза, полностью отдавшись чувствам, поцелуй с каждой секундой становился глубже и неистовее. Рука парня легла на талию Зоэ-Моник, касаясь обнаженной кожи под приподнятой рубашкой, но ей хотелось еще. Оседлав Эрве, чувствуя между бедер тепло его тела, не прерывая поцелуя, девушка принялась расстегивать пуговицы своей одежды, шепча Эрве в губы:
- Я хочу тебя...
Однако вместо ожидаемого эффекта, парень замедлился, переваривая заторможенным мозгом информацию, а после отстранился, задержав руки Моник Гобей.
- Нет, погоди. Я не могу...
- Не можешь?
Эрве Дюшарм ловил воздух ртом, не зная с чего начать, как объяснить, и вдруг девушка спрыгнула на пол, чертыхаясь, рьяно принявшись застегивать пуговицы рубашки обратно.
- Господи, какая же я дура, настоящая идиотка!
Эффект ондэ моментально растворился, словно по щелчку пальцев; похолодев от собственной глупости, Моник сгорала от стыда, собираясь убраться из комнаты подальше, уехать домой с вечеринки, как можно скорее. Это она ведет себя, словно легкомысленная и доступная девка, после такого, Эрве едва ли захочет быть с ней.
- Зоэ-Моник, постой, прошу тебя, не уходи!
Парень вскочил следом за ней, успев перехватить Моник Гобей в дверях; он прижал девушку к своей груди за плечи, вдыхая аромат ее волос.
- Дело не в тебе, прости меня. Я хочу, правда, чертовски сильно тебя хочу, но...прикосновения даются мне с трудом. Это все моя мать, она всегда встает между мной и моими желаниями.
Зоэ-Моник медленно развернулась лицом к Эрве, видя в его глаза искреннюю печаль и отчаяние, граничащее со страхом. Не находя подходящих слов для утешения, девушка прижалась к груди парня, впившись пальцами в ткань его кофты.
- Расскажи мне.
Они переместились на край кровати; парень глядел на собственные руки, одну из которых сжала девушка, переплетя пальцы.
- Если я расскажу тебе, всего этого больше никогда не будет. Ты уйдешь, и я никогда тебя не увижу. Знаешь, сегодня я хотел проводить тебя до дома, и предложить стать моей, но теперь понимаю, что это невозможно, пока ты не узнаешь всей правды обо мне.
Эрве обвел комнату свободной рукой, опустив ее на бедро, словно у него не хватало сил, чтобы бороться дальше с самим собой. Сердце Моник затрепетало в груди, словно раненая птица, она и понятия не имела, что так же сильно нравится ему, но имела ли девушка право на эти чувства, когда сама не смогла бы поделиться правдой о себе. Слишком многое стоит на кону, но может быть любовь смогла бы все исправить, подсказать правильные слова и нужные действия для решения любых проблем? Излечит, исцелит, станет несметным ориентиром, компасом, если угодно.
- Я не уйду, обещаю, и мне плевать, что ты делал или что делали с тобой. Твоя мать плохо с тобой обращалась?
Парень кивнул, не в силах облачить в слова накопившуюся боль, лишь крепче сжал пальцы Моник Гобей.
- Не только она делала плохие вещи. На моих руках кровь, которую не стереть ничем. Я пытался, каждый день пытаюсь, но стоит только взглянуть на них, как вновь вижу кровь.
Развернув дрожащие ладони вверх, Эрве Дюшарм уставился на свои руки, будто в каждую трещинку или морщинку навеки въелись красные тельца.
- Ты убил кого-то?
Снова кивок вместо слов. Закусив нижнюю губу, Зоэ-Моник положила свои руки поверх ладоней парня, перекрывая обзор, она видела, как в глазах Эрве застыла влага, и это заставляло обливаться слезами ее сердце.
- Уверена, тебе пришлось это сделать. Порой, случается делать то, чего вовсе не хочешь, лишь бы снова дышать свободно. Ты не напугаешь и не оттолкнешь меня этим, Эрве, я выдержу, и когда будешь готов, хочу, чтобы ты сам рассказал мне все. У меня тоже есть секреты. Обещаю, когда-нибудь поделиться ими с тобой, а пока мы будем держаться друг за друга, не позволяя уйти на дно. Если твое предложение еще в силе, если ты до сих пор хочешь быть со мной, то скажи мне. Пожалуйста.
Сглотнув, Эрве почувствовал, как теплая ладошка девушки легла на его щеку; ее огромные серо-зеленые глаза выражали бурю эмоций, будто копируя и отражая то, что переживало его сердце. Одинокая слеза скатилась по лицу парня, зависнув на подбородке, Моник стерла ее легким прикосновением губ. Дюшарм притянул Зоэ-Моник к себе за скулу, слившись с ней в благодарном, полном чувств поцелуе, он мог показать больше, чем сказать словами, оставляя на губах девушки обещание.
***
После того, как Эрве Дюшарм проводил девушку до дома, одарив на прощание теплым поцелуем в лоб, она надела пижаму поверх одежды, чтобы притвориться спящей перед родителями, выскользнув из дома в тот же миг, как только раздались тихие храпы. Тело била крупная дрожь, сотрясая каждую клеточку с той поры, как нога переступила порог дома. Девушка натянула шляпу матушки на глаза так низко, чтобы никто не узнал ее, с трудом сохраняя видимость, даже попадая в кабаре через черный ход.
Теперь же Зоэ-Моник стояла за кулисами в отвратительном пошлом наряде, обтягивающем грудь, талию и бедра, с преступно длинным разрезом, оголяющим ногу до самых трусиков телесного цвета, чтобы еще сильнее распалить толпу, позволив той предаваться грязным фантазиям. От волнения и страха замутило, особенно после того, как Эмильен Тома, встретивший Моник, обвел новый образ девушки скользким сальным взглядом и воскликнул:
- Моя пташка, ты станешь новой звездой Франции, гарантирую!!
Стоило только представить, как мужчины Локронана, пришедшие посмотреть на ночное представление, будут глазеть так же, как слезы набежали на глаза, грозясь размазать кропотливые труды гримеров. Моник придется выступать против воли, лишь бы не узнали родители, а подруги оставались в безопасности, пусть лучше Леони и Арлетт считают, что Эмильен не ответил никому из них, передумал, чем будут сгорать от стыда в подобном месте, чувствуя, как кандалы до крови натирают нежную девичью кожу. Однако девушка решила, что будет искать выход из клетки любой ценой, вопреки подписанному договору и неприятностям, сулящим семье Гобей, если Тома посчитал, что Моник сдалась, то он глубоко ошибся на ее счет. Запертой за золоченой решеткой птице никто не сможет запретить петь.
Черное полупрозрачное платье переливалось в свете софитов, вкупе с маской, издалека девушка напоминала грациозную пуму, в любой момент готовая прыгнуть на добычу. Эмильен ожидал от нее фурора, но Зоэ-Моник не чувствовала необходимого настроения, опасаясь собственной силы. Если она не постарается, сколькие из присутствующих смогут после сегодняшнего вечера вернуться домой целыми и невредимыми?
Разгоряченная выступлением молодых полуголых танцовщиц толпа кричала, просила продолжения. Зоэ-Моник пораженно уставилась на женщин в пышных юбках, высоко поднятых спереди, чтобы гостям во всей красе предстали их стройные ноги в колготках, и совершенно не прикрытой грудью, когда те проплыли мимо, неся на устах улыбки, будто приклеенные к их лицам. Эмильен и своих танцовщиц держит на коротком поводке, или женщины, в самом деле, получают небывалое удовольствие от подобного рода выступлений?
Репертуар Моник на ближайшее будущее составлял именитые песни о роковой любви, страсти, предательствах и холодной мести, естественно, никто не разрешил использовать мелодии собственного сочинения, девушка уговаривала себя успокоиться, подумать о чем-то более приятном, ведь все происходящее рано или поздно закончится. Свет в зале приглушили, голоса смолкли, и только редкие покашливания, а так же стук выпрыгивающего из груди сердца, нарушали безмолвие. Прежде, чем полилась музыка, кто-то в толпе выкрикнул:
- Красотка, покажи ножки!!
Раздался свист, одобрительные возгласы мужчин, но Зоэ-Моник их уже не слышала, струны под ее руками заплясали, а мыслями она вернулась к посиделкам с друзьями и поцелуям с Эрве, сорвавшем распустившийся бутон с ее нежных губ, и медленно снявшем вуаль тьмы, покрывавшую душу.
Девушка и сама не заметила, как начала покачиваться в такт мелодии, чувствуя воодушевление, когда похотливые крики замерли в глотках гостей, сменившись восторженным изумлением. Зал поднялся, рукоплеская, глаза присутствующих лучились удовольствием, кто-то плакал, умоляя исполнить что-нибудь еще, на что Зоэ-Моник Гобей поклонилась, отправив гостям воздушный поцелуй, пойманный одним из мужчин. Поразительно, но ей и самой понравилось быть здесь, срывать овации, стоит воспользоваться положением и выбить из Эмильена возможность петь собственные песни, тогда, возможно, пока девушка вынашивает план побега, пребывание на этой сцене не будет казаться карой, главное быть осторожной, научиться контролировать эмоции.
С трудом добравшись до дома, Зоэ-Моник прокралась в свою комнату под какофонию ночных звуков; ухали филины, тихо повизгивали свиньи в амбаре, цикады в полях посвящали друг другу серенады. Девушка открыла окно, впустив в комнату свежий воздух, щеки ее еще пылали от выступления в кабаре. Стоило коснуться головой подушки, как веки закрылись, унося Моник в царство Морфея без сновидений.
***
Не спи Моник крепко, заметила бы присутствие постороннего в своей комнате, склонившегося над ней; карамельные волосы разметались по подушке, а лунный свет ласкал лицо девушки. Вторив холодному светилу, парень с копной светлых волос, мимолетно коснулся щеки Зоэ-Моник. Она была так прекрасна в этот миг, что Эрве хотелось целовать каждый сантиметр бархатной кожи, но слова матери, сидевшие в глубине души, словно паразит, изгрызали нутро.
Моник шевельнулась, повернувшись на бок, парень даже хотел, чтобы она увидела его, испугалась, прогнала, но глаза девушки оставались закрытыми. Эрве Дюшарм желал ее целиком, поглотить, впитать в себя, чтобы Зоэ-Моник стала одной из его неотделимых частей, подарила ему вожделенное понимание и принятие, но правда была в том, что как бы девушка не храбрилась, ей было не по силам выстоять под тяжестью истины, которую скрывал Эрве. Однако отчаянное желание любви затмевало все, он никогда не откроет ей свои тайны, но с радостью заберет ее секреты.