Глава 4
Попрощавшись с подругами, Зоэ-Моник с опаской выкатила велосипед на дорогу, услышав странный рокот, похожий на внутриутробное рычание дикого зверя, чтобы посмотреть принадлежит ли звук к реальному миру, или сновидения окончательно сломали завесу, пробравшись в явь. Мимо пронёсся металлический вороной конь, но поравнявшись с девушкой, время будто замедлилось, являя под шлемом карие глаза, внимательно ее изучающие.
Беньямин, оседлав мотоцикл, рванул в ту же сторону, куда собиралась ехать Моник, оставляя после себя смерч из пыли и дорожку быстро рассеивающегося сизого дыма. Ярко-красные фары осветили путь до поворота в сгущающихся сумерках, радовало то, что до фермы оставалось всего ничего, а небо было покрыто голубыми и оранжевыми пятнами, сохраняя видимость.
Въезд в Локронан освещали газовые фонари, дорога была пуста, даже одиноких путников, ищущих приют на ночь, не наблюдалось, однако девушка понадеялась, что редкие существа встретятся ей в городе. Ехать одной среди множества теней не виделось хорошей затеей. Мысли невольно вернулись к прошедшему дню, тому хорошему, что успело случиться.
Трудно поверить, но Моник так легко приняли в музыкальный клуб, куда совсем недавно не хотелось идти вовсе, и именно это место подарило ей невероятные чувства, сравнимые лишь со столь желаемым долгожданным подарком на день рождения. Знакомство с Эрве возникло перед глазами живо и переживательно, словно Зоэ-Моник заново проходила через него в данную секунду, когда ноги самовольно крутили педали, не полагаясь на просочившееся в фантазии сознание. Несмотря на то, что наверняка она предстала пред парнем в не лучшем свете, радовалась свершившемуся факту.
Перебирая воспоминания до мелочей, Моник не заметила, как ее губы растянулись в улыбке. Минуя магазинчики и лавки, в которых уже не горел свет, девушка заметила трех старушек, болтающих под прожектором фонаря, образуя незавершённый круг. Завидев счастливую молодую девушку, они повернулись, провожая ее взглядом. Что-то в хрупких фигурках женщин смутило Моник Гобей, холодок пробежал по загривку, и, отъехав на достаточное расстояние, она обернулась. Старухи по-прежнему не сводили с нее пристального взгляда, медленно обнажая в оскале желтые, наполовину сгнившие зубы, будто имитируя мимику девушки.
Седые волосы, выбившиеся из-под платков, развивались в едва ощутимых порывах ветра, напоминая тонкие сухие оболочки червей, молящие о спасении. Сердце Зоэ-Моник грозилось прорвать грудную клетку от поразившего страха, она закрутила педали, сколько было сил, чтобы поскорее убраться подальше от странных женщин или наваждения, созданного богатой фантазией, благодаря тусклому свету и играм теней. В любом случае, захотелось оказаться в доме прямо сейчас, рядом с родителями, где находился небольшой, но тихий островок безопасности.
Выезжая на дорогу, ведущую прямиком к ферме, Моник ещё раз убедилась, что за ней никто не следует, и немного сбавила темп. Дыхание сбилось, от резвой езды ноги налились свинцом, но до домика, силуэт которого четко вырисовывался на фоне грязно-желтого горизонта, оставались считанные минуты. Ветер лавировал между стеблями кукурузы, шурша и поднимая усталые листья; в полумраке поле напоминало армию перекошенных бойцов, чьи шарниры забыли смазать, и они застыли в позах, сохранившихся в памяти последними. Днем казалось, листья кукурузы желают проявить сострадание, укрыть путника от злосчастного солнца, а ночью обвить шею и не отпускать, пока из горла не вырвется предсмертный хрип.
Одежда липла к телу, вызывая скованность движений, дуновение ветра гнало мурашки по коже, но Зоэ-Моник стараясь не поддаваться нарастающей панике, крутила педали по накатанной тропинке. Внезапный глухой стук падения о землю, заставил девушку вздрогнуть и обернуться, но вокруг по-прежнему ничего не было. Возможно, один из початков перестав бороться, сдался и сгинул в рыхлой земле, а может ночные животные среди зарослей кукурузы выбрались на охоту. Успокаивая себя подобными мыслями, Моник всматривалась в густо усаженное поле.
Звук падения повторился, ему вторил следующий, и еще, напоминая топот детских босых ног, девушке показалось, что меж рядов мелькнул чей-то силуэт. Едва ли в такой час хоть какой-нибудь взрослый отпустил бы свое дитя блуждать по чужому полю, с другой стороны, кто знает, может такое поведение норма для жителей коммуны. Хотелось закричать, ответно напугав незваного гостя, но что если вместо ожидаемого результата, Моник привлечет к себе не нужное внимание.
Сердце отдавалось пульсацией в висках, ноги начали дрожать; левая ступня вдруг съехала с педали, и девушка чуть не упала с велосипеда, вовремя обретя равновесие. Силуэт замер без движения, Зоэ-Моник на миг подумалось, что все это ей только кажется, как вдруг темная фигура пошла рябью, от нее отделились ещё две точно такие же вытянутые тени. Девушка вскрикнула, набирая скорость, не переставая следить за дорогой и одновременно держать в поле зрения три фигуры, быстро мчащиеся между кукурузных стеблей, громко шуршащих сухой зеленью. Впереди с поля ведет только одна тропинка, разделяя кукурузу на огромные квадраты; кто бы ни был по ту сторону, Моник обязательно увидит это существо в не ярком свете заката.
Дрожь внутри усилилась, когда девушка неизбежно начала приближаться к тропинке, на которой не оказалось никого. Все звуки разом смолкли, словно ничего и не было. Ища глазами затерявшиеся в кукурузе силуэты, беспощадно играющие с ней, Моник ощутила, как паника сдавливает горло, сжимает виски до боли. Тихое змеиное шипение в оглушительной тишине громом раздалось у самого уха, Зоэ-Моник резким движением повернула голову и задохнулась от страха, потонув в собственном крике.
Три существа, тонкими фигурами и выпуклостями грудей напоминающие женщин, разинули беззубые рты и тянули скрюченные пальцы к девушке. Ни одно живое существо не могло выглядеть так, от осознания этого, ужас окатывал ледяной водой.
Безликие, иссохшие, уродливые, словно обтянутые истлевшей, пропитанной слизью тканью, кости, распростерли руки с острыми когтями, принимая в объятия Моник Гобей. Инстинктивно зажмуриваясь, отпуская руль, чтобы оттолкнуть существ руками, девушка проехала сквозь их призрачные тела, тотчас обратившиеся в дымку. Велосипед проехал еще немного, прежде чем повалился на бок, сбросив с себя наездницу прямиков в грязь.
От удара о камень головой из рассеченного виска стекла тонкая струйка крови, но девушка рывком села, и, несмотря на головокружение, отталкиваясь стопами и ладонями, поползла к забору. Держась за калитку, Моник поднялась на колени, еще дрожа от страха; все закончилось, силуэты исчезли, вернулись туда, откуда пришли. На долю секунды, девушка подумала о том, что если бы они хотели ее убить, то сделали бы это незамедлительно, но те лишь открывали рты, двигая губами, словно рыбы, выброшенные на берег, протягивали руки, желая то ли на что-то указать, то ли произнести нечто, чего Моник не смогла бы понять. Что заставило существ отступить? Неужели дар девушки проявлялся именно в изгнании теней, или настоящая причина была пока сокрыта от нее? Почему именно здесь, в Локронане, на родине отца, они решили играть по-крупному?
Поднявшись по лестнице, Моник простонала от боли, взглянув на разорванную ткань на колене. Радовало то, что велосипед при падении остался цел; девушка оставила его у калитки, думая только о том, что скажет родителям, как объяснит свой потрёпанный внешний вид. Очевидно, вновь придётся врать, вряд ли Элайн и Эгон поверили бы правде. Да и о какой правде может идти речь, если Зоэ-Моник и сама не знала, в чем та заключена.
Взявшиеся из ниоткуда призраки взбеленились и напали на нее? Сумасшествие, и только. Они жили не в том мире, где бестелесные полупрозрачные субстанции перемещаются в воздухе по собственной воле, творят, что вздумается, а после возвращаются под крыло к Господу, как пишут во многих фантастических романах. Моник претила сама мысль о существовании подобного. Первую и последнюю такую книгу, взятую в библиотеке, девушка тотчас вернула, карандашом на полях набросав утвердительные заметки о невозможности изложенного. Матушка и отец с детства втолковывали ей, что души существ крепко-накрепко привязаны к мирскому телу, а после смерти обращаются в чистилище, ожидая своей участи. И лишь могущественная сила смогла бы вытащить душу, чтобы впоследствии использовать ее энергию для различных целей, к слову, не всегда благочестивых. Родители знали об этом не понаслышке, когда-то давно в далёком прошлом, им пришлось побороться за свою жизнь, развязав межклановую войну.*
Элайн, увидев дочь, ахнула и подскочила с места, бросив штопать одну из одежд Эгона.
- Господи боже, что с тобой стряслось?!
На оклик женщины, Эгон Гобей вышел из спальни, держа в руках старый механизм; его руки по локоть были в мазуте.
- Ничего страшного, просто упала с велосипеда. Налетела на что-то, видимо, коварный камень переходил дорогу в неположенном месте.
Нелепо хихикнув, тут же шикнула, поморщившись Моник, когда матушка пробежала ледяными пальцами по ее лицу. Никто из родителей даже не улыбнулся, Эгон и вовсе поджал губы, проницательным взглядом окидывая дочь.
- На какой скорости ты, должно быть, летела, чтобы камень смог выбить тебя из седла?
Уточнил мужчина, кладя на стол механизм, рядом с шитьём Элайн, скрещивая руки на груди.
- Я... Гм... Мне показалось, что я кого-то видела на кукурузном поле и немного испугалась.
Лицо Эгона Гобея стало напряжённым; его дочь давно не маленькая, чтобы бояться темноты или выдумывать монстров, однако вампир начал забывать, долгие годы пребывая в сверхъестественной суете, что помимо мира фантазий существует действительность, наполненная не менее ужасными, вполне реальными вещами. Словно в подтверждение сказанных девушкой слов, на первом этаже что-то загромыхало, упав. Возможно, то были свиньи, опрокинувшие металлические поилки и кормушки, но страх в глазах дочери заставил Эгона задуматься и над другим стечением обстоятельств.
- Схожу посмотреть, что там.
Элайн кивнула на слова супруга, сжав подбородок дочери, вынуждая ту посмотреть на нее. Моник задрожала, крепко сжав пальцами рукав платья на запястье матери, боясь, что и она сейчас уйдет. Три уродливых существа вернулись за ней из преисподней?
- Все хорошо, слышишь? Мы с папой не дадим тебя в обиду. Пойди, прими ванну, детка, а потом обработаем раны. Я спущусь, помогу Эгону.
Зоэ-Моник хотела начать умолять Элайн остаться с ней, не оставлять ее один на один со страхом, но не посмела, с трудом отпустив ткань одеяния матери. Жуя нижнюю губу, девушка понимала, что для таких существ нет преград в виде стен и дверей, а значит, нет и спасения. Зачем силуэты являются ей, почему пугают? Нельзя ли принять иной, менее ужасающий облик, чтобы сообщить все, что необходимо? В действительности ли существа желали что-то поведать, Моник сомневалась, а проверять свою теорию не было никакого желания.
Уже почти зайдя в комнату, девушка услышала легкий стук во входную дверь. Если это были бы родители, стучать бы не стали, тогда кто в такой поздний час мог прийти на ферму? Может это снова Анн-Мари, странная соседка, которой не писаны правила приличия? Удержавшись от желания впустить гостя, девушка плотно закрыла дверь комнаты, приникнув к дереву затылком.
Проведя рукой по волосам, Моник направилась в ванную, набрать горячей воды, в которой она так нуждалась. Сбросила грязное пальто на пол, следом полетели и остальные испорченные падением вещи. Оставшись в одном нижнем белье, в ожидании, когда воды будет достаточно, девушка села на кровать, обняв колени. Стук каблуков в коридоре, заставил ее поднять голову. Шарканье обуви продолжилось, будто кто-то хромал, волоча за собой одну ногу, второй громко переступая по бетонному полу.
Моник ощутила, как по коже забегали мурашки; едва ли призраки могли бы издавать подобные звуки. Она спустилась с кровати, и легла на пол, заглядывая в щель под дверью. Чья-то тень двинулась в сторону спальни родителей, а через несколько минут подобралась вплотную к комнате Моник, застыв у порога. Девушка зажала рот ладонями, чтобы ее сбивчивое дыхание ночной гость не услышал, и в этот момент хлопнула входная дверь, раздался возмущенный голос матери.
- Что вы здесь делаете?! Кто вы такой?!!
Тень отплыла от двери, позволяя Зоэ-Моник Гобей выдохнуть. Накинув длинный до щиколоток непрозрачный пеньюар кремового цвета, девушка распахнула дверь, едва сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть. К ней обернулся гость, чья половина лица, словно побывала в пасти у дьявола. Обожженная, она являла собой поистине отвратительное зрелище. Глаз в той части лица был белесый, незрячий, но воззрился на Моник так, будто видел больше положенного.
Мужчина был явно старше Эгона Гобея; темные растрёпанные волосы, уцелевшие с здоровой стороны головы, и щетина перемежались с вкраплениями седины. Старая от стирок и времени одежда висела на худосочном теле, гость подволакивал больную ногу, и поджимал такую же искалеченную, как и кожа лица, руку, словно несчастный голубь, попавший под колесо телеги.
- Я всего лишь старик, проживший здесь всю свою жизнь. Ксавье Ратте, меня звать.
Каждое слово давалось мужчине с трудом; кое-как зажившая кожа натягивалась, причиняя боль.
- Здесь – это на ферме?
Ксавье по-птичьи приблизился здоровым темно-синим глазом к Элайн, чтобы разглядеть говорившую поближе. Эгон сделал шаг вперед, загораживая супругу собой; при виде этого жеста ночной гость втянул шею, словно ожидая удара.
- Здесь – это в Локронане, мадам.
- Выходит, вы еще один наш сосед. И чем же мы обязаны такому позднему визиту? Вам нужна помощь или вы тоже заглянули познакомиться, забыв взглянуть на часы?
Подал голос вампир, которого уже порядком начинал раздражать проходной двор, устроенный без согласия хозяев соседями. Осмелев, человек тихо крякнул, и опустился за кухонный стол, разглаживая скатерть здоровой рукой.
- Еще один? К вам уже кто-то наведывался ранее?
- О, да. Дама с фермы поблизости. Кажется, Анн-Мари.
Ксавье вскинул брови, и посмотрел на Эгона Гобея, будто хозяин фермы произнес слова устами сумасшедшего. Рот мужчины безвольно начал открываться и закрываться, как если бы он жевал то, с чем было не по силам справиться его старым зубам.
- Послушайте, нельзя же вот так без приглашения врываться в чужой дом. Если вы хотели зайти в гости, нужно было сделать это днем, в крайнем случае, вечером. Будьте благоразумны, месье Ратте. Отправляйтесь домой, иначе мне придется корить себя, случись с вами чего по дороге.
Ксавье Ратте никак не отреагировал на слова Элайн Мелтон-Гобей, начавшую терять терпение. Ей хотелось схватить человека за шиворот и выволочь прочь из своего дома, несмотря на его юродивость. Неужели в Локронане так принято, не считаться с хозяевами дома, все ли французы настолько беспардонны или только им так повезло с соседями?
- Зна-а-аю я таких, как вы.
Прозвучал вдруг голос гостя, вернувшегося в реальность; Ксавье опираясь рукой, не стянутой нелицеприятными шрамами, о стол, поднялся и сделал несколько шагов в сторону выхода.
- Приезжаете в тихие места, чтобы опорочить их своей магией. Коварные тва-ари. Думаете, что затаившись никто не узна-ает, но вас всегда находят. Все-егда-а. Находят и сжигают, наслаждаясь вашими истошными криками.
- Дак как вы смеете, ваш разум повредился! Сначала пугаете мою дочь, потом приходите в мой дом, оскорбляете мою семью. Мы давно не живем в каменном веке, господин Ратте, пользоваться магией в рамках закона нашего мира, и мне жаль, что это против ваших личных убеждений, но все, что вы можете сделать в такой ситуации – смириться!
- Я не выжил из ума, мальчишка! Пусть весь мир и вертится безостановочно, но такие места, как Локронан ценят свою историю и устои. Я выведу вас на чистую воду, и тогда-то заговоришь иначе!
Махнув рукой и брызгая слюной, прокричал Ксавье, ковыляя к выходу. На это Эгон уже не смог сдержаться, подхватив под руку мужчину, изрыгающего проклятия, и силком поволок наружу. Молчавшая все это время Моник, почувствовала, как дрожат ноги, подгибаются колени. Этот мужчина изрядно напугал ее, заставил понервничать в который раз за день. Чего хотел от них этот борец против магии? Значит ли его приход то, что маленький островок безопасности, их ферма, больше таковым не является? Поток мыслей прервал плеск за спиной, и Моник с криком побежала в ванную комнату, лихорадочно перекрывая кран.
Горячая ароматная вода дарила желаемое умиротворение; каждая клеточка тела шептала хозяйке о благодарности, расслабляясь. Раны щипало, но эта боль была незначительна, по сравнению с тем, что испытывала Зоэ-Моник в душе. Девушку терзала мысль о том, что ей навеки придется прослыть лгуньей, и иного выхода не предвиделось. Она врала и продолжает лгать родителям, а теперь придется нести на устах ту же ложь и подругам.
Внезапное чувство одиночества закралось в груди, пожирая внутренности, оставляя после себя дыру, заполненную пустотой. Чтобы не терзаться, по хорошему счету лучше вовсе не водиться ни с кем, держаться особняком, никого не любить, тогда, и только тогда количество наносимого ей вреда значительно сократится. Но как теперь отступить, когда проклятое сердце познало всю прелесть дружбы? Словно зависимое оно, стуча и бьясь о ребра, просило еще. Единожды почувствовав на языке вкус таящего шоколада, вы уже не сможете остановиться, так и одинокая душа, коснись ее любовью, никогда не перестанет желать большего. Она хотела познакомиться поближе с Арлетт, Леони и Эрве, но имела ли права требовать от них искренности, тогда как сама могла взамен лишь притворяться таковой.
Тьма не оставит девушку, умоляй она даже на коленях, убивайся, угрожай, темнота не уйдет, поселившись бок о бок, кормясь чужим страхом. Когда впервые Моник столкнулась с ней? Об этом девушка вдруг подумала, опустившись в ванной под самый нос, наблюдая за танцующими под толщей воды прядями волос. Она помнила себя еще совсем малышкой, играющей на полу в одной из череды съемных квартир. Девочка знала, что родители тайком заглядывают в отведенную под детскую комнату, чтобы проверить, чем та занята. Моник стеснялась этого и не хотела, чтобы таинство детского воображения раскрылось хоть кому-то, пусть это были и родные матушка и отец.
Решая поиграть в прятки с Элайн и Эгоном, девочка зажмурилась, сжав крохотные кулачки, желая прямо сейчас оказаться в ином месте. Темнота пошла рябью, Моник на миг растерялась, думая, что открыла глаза, но нет, веки трепетали тогда, как взору предстал зал с высокими потолками каменного дворца принцессы, которая уже ожидала гостью для совместных игр.
Поначалу несмело Зоэ-Моник прошла вглубь замка, минуя колонны, спрятавшись за одной из них, но любопытство, проснувшееся от услышанной песенки, заставило девочку покинуть временное убежище. Странные строки напевал тонкий голосок, то была девочка, примерно того же возраста, что и Моник, сидевшая посреди огромного круглого ковра.
- «В зыбком лунном свете, милый друг Пьеро,
Мне для пары строчек одолжи перо.
В доме - тьма с порога, нет в печи огня...
Друг мой, ради Бога, обогрей меня.
В зыбком лунном свете проворчал Пьеро:
«Спят в кроватках дети, спит в столе перо.
Постучать к соседке, видно, невдомёк?
У неё на кухне жарок огонёк!»
В зыбком лунном свете к ней он постучал.
«Кто в такую пору?» - голос отвечал.
Он в ответ: «Откройте, я не вор, не плут –
Ищет в этом доме Бог Любви приют!»
Ночью под луною не увидел я,
Что нашли те двое в поисках огня.
Так и не узнал я, где перо теперь...
Лишь закрылась, скрипнув, за двоими дверь».*
На последней фразе незнакомка громко хихикнула, и заколотила ногами, обтянутыми светлыми носочками, о пол, одна из туфелек слетела и угодила в настенный канделябр, мгновенно погасив единственный источник света. Моник не понимала ни слова из впервые услышанного ею языка, будто девочка просто промурлыкала под нос выдуманные строки, радуясь собственной шалости. Уже гораздо позже, когда Эгон Гобей начнет обучать дочь французскому, она вдруг вспомнит колыбельную, звучащую в устах малышки приговором для несчастного Бога Любви.
Кромешная темнота проглотила просторный зал, Зоэ-Моник вздрогнула, понимая, что больше не слышит песенки, лишь шорох одежд незнакомки подбирался ближе, пока на щеке она не почувствовала чье-то дыхание. Словно по щелчку пальца перед лицом загорелись свечи ручного канделябра, ослепляя на миг, но рыжеволосая незнакомка только рассмеялась, заметив гостью, закрывшую глаза ладонями, схватила ту за руку, усадив рядом с собой на ковер.
- Мы будем играть, а то мне скучно здесь одной.
Зоэ-Моник снова не поняла слов, но на всякий случай кивнула. Рыжеволосая принцесса, чьи веснушки в тусклом свете свечей казались скорее кратерами от оспы, вложила в руки гостье миниатюрные фигурки, напоминающие обугленных, выточенных из костей человечков, поднявших неестественно короткие ручки вверх. Не дожидаясь ответа Зоэ-Моник, девочка затянула новую песню:
- Жил-был молоденький кораблик,
Мечтал он землю обогнуть.
И вот на Средиземном море,
Пустился он в далекий путь.
Вот три недели пролетели,
Матросы съели всю еду,
Кого бы съесть? Бросают жребий,
Подняли шум и суету.
На юнгу выпал жребий скорый,
Хоть мал, но задница мягка,
Пошли тут споры и раздоры,
Как им зажарить паренька!*
Последние строки звучали все громче, пока девочка не соскочила с места, прыгнув на гостью, желая напугать. Моник с визгом побежала туда, откуда пришла, под заливистый смех рыжеволосой принцессы, добившейся вожделенного.
После случившегося Зоэ-Моник долго не посещала место обитания пугающей маленькой девочки, и в мыслях стараясь не возвращаться туда, но спустя несколько лет это вновь случилось. После смерти тетушки Элайн Мелтон-Гобей – Мишель Гатинэ, которую девушка любила, словно вторую мать, тьма больше не желала отпускать Моник. Пребывая в мрачном настроении, Моник по глупости и неосторожности позволила разуму унести ее в пучину мрака, живущую по собственным правилам.
Зоэ-Моник погрузилась в начавшую остывать воду с головой, вспоминая тот первый раз, когда тени вознамерились убить ее. Замок принцессы за годы пришел в запустение, обветшал, покрылся грязью и мхом, торчащим клочками в швах между грубых камней. Десятилетняя Моник ни за что не осмелилась бы войти внутрь, а потому бродила по примыкающей к нему территории, обнимая себя руками, пока промозглый ветер «кусал» нежную кожу.
Фонтан являл собой поистине невероятное зрелище: три прекрасные фигуры, словно заключенные в камень живые женщины, стояли плотно прижавшись друг к другу, поднимая над головой идеально круглую сферу. Даже трещина, отделившая одну фигуру от остальных, не портила вид. Голые груди женщин не смутили Зоэ-Моник, волнение вызвали их лица, словно знающие, что девочка явилась без приглашения, ведали о спрятанных в душе тайнах. Ткань, прикрывавшая их бедра, струилась, указывая путь к почти высохшему источнику подле изящных стоп. Моник всмотрелась в свое воодушевленное красотой женщин отражение, и вода вдруг начала волноваться, подрагивать, искажая лик гостьи. Моник в отражении закрыла левый глаз рукой, а правой указала куда-то за спину девочки, открыв рот в немом крике.
Зоэ-Моник дрожа от страха, резко обернулась и встретилась глазами со своей копией, сотканной из тьмы, постепенно перенимающей ее черты и краски. За спиной раздалось оглушительное карканье, заставив девочку вздрогнуть и отступить, прижавшись спиной к фонтану. Подняв голову, Моник Гобей увидела иссиня-черного ворона, взирающего на нее глазами-бусинками, неистово машущего крыльями, переливающимися в свете дня. Девочка не могла заставить себя сдвинуться с места, когда копия потянулась к ней, оскалив острые мелкие зубы.
Ворон молниеносно слетел с ветки, принявшись рвать когтями и клевать тень, заглатывая куски отлетающей полупрозрачной плоти, пока Зоэ-Моник опустилась на корточки, прижавшись грудью к коленям и закрывая уши, иначе вынести рев теневой копии было выше ее сил. Спустя короткий миг Моник коснулась чья-то рука, девочка вскрикнула, но тут же умолкла, проглотив голос. Перед ней стоял равный ей по возрасту мальчик с черными длинными волосами, растрепавшимися от боя; лацканы его пиджака были разорваны когтями, свисая лохмотьями.
- Тебе здесь не место! Быстро, уходи, возвращайся в свой мир!
Отголоски крика мальчика до сих пор звучали в голове уже взрослой Зоэ-Моник, резко вдохнув воздух, она вынырнула из воды, проведя руками по лицу и волосам. Кем был этот ворон? Почему спас от тени и как оказался там? Был ли он частью того мира, или такой же гость, как сама Моник? Может ли быть, что мальчик тоже каким-то образом относится к клану Такка?
Слишком много вопросов роилось в голове, щекотало липкими лапками сознание, гудело, словно рой ос; девушка почувствовала себя вдруг смертельно уставшей. Так просто было бы дотянуться до бритвы в шкафчике, казалось, она звала, обещая, что все закончится быстро. Больше не придется испытывать боль, не понадобиться лгать и задаваться бессмысленными вопросами. Она наконец-то станет идеальным ребенком, за исключением одного – мертвости, однако в этом будет и плюс, умерших не в чем обвинять, да и не зачем, ведь поспорить с этим фактом они едва ли посмеют.
Сжав ногтями внутреннюю сторону бедра, увенчанную не до конца затянувшейся раной, Моник подавила крик боли, освободивший ее разум от всего, кроме испытываемого ощущения. Капли крови окрасили остывшую воду в розовый, и только тогда девушка почувствовала себя легкой, будто пух, уносимый ветром вдаль, прочь от печалей и горестей, сотен вопросов без ответа.
***
Зоэ-Моник уже села в постели, накинув одеяло на ноги, когда в дверь тихонько постучали. Элайн и Эгон вошли, с минуту, неловко переминаясь у входа, не зная, куда себя деть, чем занять руки; женщина села на кровать подле дочери, доставая из карманов лекарства для обработки ран, тогда как отец остался стоять у окна, сложив руки на груди.
- Как ты, детка? Этот человек сильно напугал тебя?
- Ничего. Уже все в порядке. Всего лишь царапины, заживут.
Элайн Мелтон-Гобей закусила губу, разочарованная тем, что дочь не позволила оказать ей помощь.
- Прости, что сразу не поверил тебе, малышка. Впредь обещаю больше доверять.
Отозвался Эгон с тоской и любовью глядя на Моник, которая кивнув, сглотнула горечь, опалившую язык. Она хотела бы взбунтоваться, накричать на отца, чтобы он не был так добр, не доверял до самого конца, всегда оставаясь на стороже, но все, что девушка могла, это едва заметно покачать головой.
- И прости нас за все...это.
Неопределенно указав на все и сразу, сказала Элайн; ее извиняющееся лицо явило взору глубокие морщины между бровей.
- Едва ли ты хотела такой жизни. Бесконечные переезды, сомнительные квартиры и туманное будущее, но теперь мы сделаем все, что в наших силах, дорогая. Ты хорошо себя чувствуешь? В последнее время выглядишь бледной...
Женщина заправила дочери влажные пряди за уши, вглядываясь в любимые черты. В свете одной лишь лампы казалось, будто глаза Моник слезились и вот-вот крупные виноградины слез прольются дождем.
- Все...хорошо, правда. Просто переезд вымотал, я надеялась, что у меня будет немного времени, прежде чем начну посещать лицей, но все уже в порядке. У меня появились подруги, кажется. Это окупает любой стресс. А еще я вступила в музыкальный клуб, и преподаватель хочет, чтобы я выступила на уровне других в конкурсе. Можно?
Последнее слово девушка произнесла с мольбой, и сердце Элайн дрогнуло при виде этой картины. Женщина улыбнулась, погладив щеки дочери большими пальцами.
- Если это сделает тебя счастливой, то бесспорно. Мы всегда тебя поддержим, mon amour*.
- Какие чудесные новости, Моник, но у меня есть еще кое-что. Этот сюрприз тебе точно понравится!
Произнес Эгон Гобей, положив супруге широкую ладонь на плечо, и легонько сжимая в знак поддержки.
- Я нашел могилу бабушки и дедушки.
- Завтра привезут еще свиней, будет много дел. Вы сможете проведать ее, как только управимся.
Зоэ-Моник ошеломленно взглянула по переменке на отца и мать, подняв брови. Несмотря на сказанные недавно отцом слова, он все-таки сдержал обещание. Если Моник будет знать точные даты и полное имя бабушки, то сможет наведаться в местный архив и узнать больше о родственниках. Возможность приблизиться к желаемому стерла плохое настроение одним махом.
- Спасибо! Спасибо!!
Воскликнула девушка, обнимая родителей, прижимая их к себе как можно крепче, вдыхая родной аромат. Элайн коснулась лба дочери, поправляя одеяло.
- А теперь отдыхай. Время позднее, завтра нам предстоит не менее тяжелый день.
Вопреки накатившей волной усталости, Зоэ-Моник не могла сомкнуть глаз; возбуждение от предвкушения подарило второе дыхание и она, улыбаясь, смотрела на потолок, где тени по обыкновению устроили ночные танцы. Веки начали слипаться, когда Моник услышала тихий разговор матери с кем-то; Элайн произнесла имя единственной оставшейся у нее тетушки, чем побудила любопытную дочь приникнуть к щели приоткрытой двери комнаты.
- Да, я понимаю, но Джи, порой я не знаю, как говорить с ней. Мне кажется, Зоэ-Моник что-то скрывает. О, ну не надо напоминать, я знаю, что была такой же. Да...
С улыбкой на устах девушка вернулась в постель, в глубине души радуясь, что родители борются за нее, пускай даже с ней же самой. Она дала себе зарок быть еще осторожнее, стараться лучше, чтобы больше не расстраивать матушку и отца, ведь новое начало значит для них столь много. Вдали от былого они будут счастливы, и в силах Моник помочь им обрести желаемое.
Отсылка к событиям в книге «Кровь для мотылька».
Всенародная французская колыбельная. Перевод Аб Имо Пекторе, 2015 (стихи.ру).
Отрывок из старой французской детской песни.
«Любовь моя» (пер. с франц.)