Глава II. Метаморфозы.
«Больно...»
Такова первая мысль, шевельнувшаяся в его голове.
Свет бьет в глаза. Гарри дергается, зажмурившись и замычав. Звук был хриплый и едва слышный, прокатившийся по гортани тупой болью.
Когда мальчик приоткрывает веки, то видит вокруг только молочную муть. Спустя время, стоит взгляду чуть сфокусироваться, Поттер понимает, что находится в неимоверно яркой белой комнате. Солнечный свет падает из окна на укрытое простыней тело мальчика, согревая и успокаивая. Именно он, просвечивая сквозь веки, и разбудил его.
Гарри дернулся, попытавшись сесть, но тело пронзило болью. Поттер замер, тихо заскулив сквозь стиснутые зубы. Боль была практически невыносимой, но мальчику почему-то казалось, что шуметь нельзя.
Когда приступ затихает, Гарри аккуратно оглядывается. После понимает, что находится в одноместной палате какой-то больницы.
В течение следующих часов, неподвижно лежа в кровати, он пытался вспомнить, как здесь оказался. Но память упрямо подводила его, выдавая только воспоминания о том, как он сбежал из дома, испугавшись дядю; что он встретил на улице незнакомого человека и попросил у него помощи, а потом...
Гарри затрясло. По щекам снова потекли слезы, а тупая боль наполнила тело, особенно сильно терзая те места, которые рвали острые зубы и в которые впивались длинные когти.
Мальчик хрипит, всхлипывая, и трет глаза, натыкаясь пальцами на бинты, промокшие от соленой влаги. Аккуратно ощупав лицо, Гарри понимает, что они фиксируют его нос.
На шее («больно, как же больно...») тоже ощущалась жесткая толстая повязка, мешающая шевелить головой.
Только мальчик снова начинает проваливаться в пучину паники, как вдруг на него обрушивается лавина из звуков, которые ошеломляюще отчетливо доносятся из-за стен его палаты:
— Оперируемая в палате 414...
— Она же скончалась ночью, вроде как, нет?
— Доктор Освальд говорил, что...
И все эти более-менее связные фразы перебивались болезненными стонами, звуками трущихся друг о друга лезвий, шорохом резиновых колесиков по кафелю, хриплым дыханием пациентов в соседних палатах и журчанием воды.
Гарри невольно прикрыл уши руками, уставившись невидящим взглядом в стену напротив. Ему казалось, что его сознание стало покидать тело, растворяться в этом огромном количестве звуков, которые он просто не мог слышать. Одновременно с осознанием этого ощущения в нос ударил резкий запах спирта, хотя Гарри мог бы поручиться, что буквально секунду назад в его палате пахло лишь чистыми накрахмаленными простынями и потом. Следом дунуло пылью, а еще чем-то соленым и металлическим.
Память услужливо выдала ассоциацию: кровь. Ярко-красная, теплая и живая.
Почему-то сознание Гарри зациклило именно на ней. Он не чувствовал паники, его не захлестывали мучительные воспоминания, но в то же время мальчик не мог перестать думать об этом тяжелом металлическом запахе, практически чувствуя его солоноватый привкус у себя на языке...
В реальность Гарри неожиданно вырвали оглушительно громкие быстрые шаги, стремительно приближающиеся к двери палаты. Мгновением спустя та распахивается, впуская в комнату молодую девушку, судя по одежде — медсестру. Выражение лица у нее крайне недовольное, пшеничного цвета волосы стянуты в тугой пучок и скрыты под белой шапочкой; халат расстегнут, открывая вид на белую рубашку и строгую юбку-карандаш. От нее исходил запах лекарств и спирта.
Неожиданно наваждение схлынуло, и Гарри ощутил себя оглохшим и потерявшим обоняние, настолько заполнили его сознание окружающие звуки и запахи. Сейчас казалось, что в мире повисла оглушающая тишина.
Увидев, что мальчик пришел в себя, женщина приблизилась к его кровати.
— Доброе утро, мистер Поттер. Как вы себя чувствуете?
Гарри переводит на нее взгляд воспаленных глаз, все еще не отняв рук от ушей, и сглотнул поднявшуюся в горле желчь, неожиданно почувствовав приступ тошноты.
— Что я здесь... — хрипит он в ответ, а потом мучительно кашляет. Бандаж трется о подбородок, а от вспыхивающей короткими вспышками боли слезятся глаза. Но Гарри упрямо спрашивает, превозмогая муку: — Ч-что случилось? Что со мной? Почему я здесь?
«Я ведь... как это... умер?.. Или мне только показалось? Может, я просто заснул?..»
Медсестра недовольно поджала накрашенные губы. Тем не менее, требовать от него ответа она не стала, соизволив ответить на вопросы:
— Вас нашли позавчера ночью, мистер Поттер. В больницу вас доставил полицейский патруль Литтл-Уингинга. Нам сообщили, что вас обнаружили без сознания посреди Печальной улицы, на другом конце города от вашего дома, избитого, замерзшего и потерявшего много крови. Рядом с вашим телом нашли неизвестного мертвого мужчину. Полицейские предположили, что на вас напали. Они попросили сообщить, когда вы придете в себя, чтобы опросить.
До Гарри смысл сказанного доходил мучительно медленно, словно словам девушки приходилось пробиваться сквозь толщу воды, чтобы дойти до его разума.
— Подождите... н-но зачем полицейским опрашивать меня, если тот... человек все равно мертв?..
Женщина посмотрела на него с некоторой жалостью. Потом, словно спохватившись, пояснила:
— Они обязаны составить рапорт, мистер Поттер. Это часть их работы. Знаете, нельзя просто... не обратить внимания на мертвое тело посреди улицы и покалеченного ребенка рядом.
Все еще пребывая в странном полушоковом состоянии, Гарри кивнул и с трудом отнял руки от головы, сложив кисти на груди.
Видя, что мальчик не собирается никак комментировать ее слова, медсестра присела на край кровати и неожиданно мягким голосом начала говорить:
— Вы не приходили в себя сутки. Но сейчас все более-менее в порядке. Мы перелили вам кровь, обработали ушибы. Удивительно, но вас уже вполне можно выписывать. Доктор, занимавшийся вашим лечением, был очень удивлен скорости выздоровления. Он опасался, что вы подхватили какую-то инфекцию, — на этих словах медсестра касается своего лба в том месте, где у Гарри был шрам в виде молнии. Мальчик автоматически повторяет движение за ней и нащупывает прямоугольный пластырь. От прикосновения кожу пристреливает болью, и Гарри невольно кривится. — Рана у вас на лбу распухла и загноилась. Но сейчас с ней уже, должно быть, все нормально.
Она сказала «рана». Не шрам. Эта информация заставила Гарри напрячься, но медсестру он спросил совсем не об этом:
— А что было с моей шеей?
На лице женщины в тот же момент промелькнул такой спектр эмоций, что Гарри попросту не успел различить их все, зацепив вниманием только жалость, ужас и отвращение.
«Просто великолепно», неожиданно жестко подумал он, ощутив абсолютный штиль в своей душе и мыслях. Все эмоции вдруг исчезли, погрузив Гарри в полное спокойствие, если не сказать пустоту, абсолютную бесчувственность.
— Боюсь, на реабилитацию вашей шеи уйдет гораздо больше времени, чем может показаться... ее, прошу прощения, словно дикий зверь драл. Ни одного живого места не было. Абсолютное чудо, что вы выжили. Для ребенка перенести такие травмы...
Дальше Гарри ее не слушал. И без того едва сдерживал тошноту.
Та ночь... напавший был вампиром. Острые клыки, когти, страшные красные глаза... Гарри передергивает. Потянувшись, он трогает бандаж, стремясь убедиться, что шея цела, а не разорвана пополам.
Почему вампир умер, а сам мальчик выжил?
На этот вопрос Гарри только предстояло ответить. Как и на тот, какими последствиями обернется для него эта чудовищная встреча.
══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════
Дурсли появились после обеда. Вернон говорил с врачом, Петунья примостилась рядом с головой Гарри, непрерывно гладя его по волосам и что-то взволнованно приговаривая — мальчик не вслушивался, — а Дадли был настолько бледным, что Гарри про себя сравнил его со статуей из папье-маше.
Ситуация совершенно не была смешной, но Гарри едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Удерживало мальчика только то, что ему совершенно не хотелось задерживаться в больнице дольше необходимого. К нему уже приводили какого-то «психотерапевта», и Гарри не горел желанием повторять эту встречу. Контакты с людьми сегодня странно раздражали его. К тому же, Поттеру еще предстояла встреча с полицейскими, о чем сообщил мрачный, как грозовая туча, дядя Вернон.
Радовало то, что мальчика, как сказала Петунья, не могли опрашивать без присутствия взрослых. Так что, пока было время, Гарри еще раз прокрутил в голове тяжелые воспоминания и решил, что не будет ничего говорить про вампиров.
За прошедшее время приступ с обострившимся слухом и обонянием успел повториться еще несколько раз, а сейчас Гарри чувствовал себя так, словно замер где-то посередине: он определенно чувствовал больше, чем обычно, но не аномально.
Часом погодя появились трое полицейских, и в комнате стало очень людно.
Очки оказались разбиты, и мальчик постоянно щурился, чтобы лучше различать лица присутствующих в палате людей. Впрочем, внимательно слушать плохое зрение ему не мешало.
В итоге Гарри с удивлением обнаружил, что Вернон нервничал. Даже сильнее, чем Дадли или Петунья.
Полицейские перекинулись парой слов со старшим Дурслем, а потом переключились на лежащего на кушетке Гарри. Представились, из вежливости справились о самочувствии мальчика, а потом начали задавать вопросы: «что вы делали ночью на улице без взрослых?», «в какой момент вы встретили нападавшего?», «как именно он себя вел?» и «что именно произошло той ночью?». Гарри рассказал полисменам все, что помнил, опустив причину побега из дома (Вернон на этом моменте стал еще бледнее Дадли, когда тот только появился в палате, а Гарри, продолжая, заикаясь, рассказывать, прикрывал рот рукой, чтобы скрыть кривую неконтролируемую ухмылку, исказившую его губы; нервы с каждым словом у мальчика все сильнее сдавали, прогибаясь под воспоминаниями, предшествующими смерти) и, запинаясь, несколько неловко и крайне размыто описал, как произошло само нападение. Да и, кроме «было очень больно и страшно», ему было особо нечего сказать.
Полицейские, напоследок показав несколько отвратительных фотографий и поинтересовавшись, не знает ли мальчик нападавшего, задокументировали все сказанное. На вопрос же, почему Гарри сбежал из дома, когда уже стемнело, ответил Вернон: «Мальчик раскапризничался. Сильно уж мы его баловали в последнее время. Я следом пошел, когда он выскочил; думал, где-то во дворе негодник спрятался. Смотрю: а нет его нигде. Сел в машину, объездил ближайшие улицы. Ума не приложу, как он на Печальной оказался...»
Гарри сидел ни жив, ни мертв. Вернон врал, несомненно. Поттер был уверен, что, пока до родственника не дошел слух о нападении на ребенка, тот и не думал ни о каких поисках.
Полицейские тем временем, решив оставить мальчика в покое, пригласили Петунью и Вернона на разговор и вместе с ними покинули палату, оставив Дадли и Гарри в одиночестве.
От штрафа семью Дурслей ни странная смерть, ни попытки найти пропавшего мальчика не спасли. Вернон с мрачным выражением на лице выписал чек на обозначенную представителями закона сумму. После этого полицейские, попрощавшись и пожелав Гарри скорейшего выздоровления, удалились.
В тот же день мальчика выписали, выдав на руки лист с рекомендациями. Долечиваться ему предстояло уже дома.
══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════
Первые дни прошли вполне мирно. Бандаж сняли через неделю; к великому удивлению врачей, на коже не осталось даже шрама. Но спустя еще две жизнь Гарри превратилась в настоящий Ад.
Он не вставал с кровати, постоянно находясь на грани обморока, бредил, а температура зашкаливала. Как бы Петунья ни старалась ее сбить, ничего не получалось. Женщина вызывала врачей, множество врачей, однако никто из них не мог дать определенных рекомендаций, а на госпитализацию Дурсли вообще не надеялись.
Вскоре от докторов отказались вообще, и единственным человеком, ухаживающим за Гарри, осталась Петунья, неустанно протирающая его лоб вымоченным в холодной воде полотенцем. Кормить его жаропонижающим она больше не рисковала.
У Гарри было такое ощущение, словно он горел заживо; и эпицентром этого состояния был дурацкий шрам. Поттеру казалось, что он распух до размеров неплохой шишки, а еще из него постоянно сочилась даже не кровь, а какая-то черная сукровица, просто отвратительная на запах.
Внутри грудной клетки словно что-то взрывалось каждые несколько минут.
Из состояния обострения всех своих чувств Гарри теперь больше не выходил. Его раздражал малейший скрип деревянного крыльца соседнего дома, хриплое дыхание Дадли на первом этаже или звук заводящегося двигателя в конце улицы; одежда стала непривычно жесткой, и кожа постоянно была красной, раздраженной и воспалившейся. Со временем из-за неизвестной болезни она истончилась настолько, что кое-где протерлась почти до крови. Десны чесались так сильно, что становилось почти больно, и Поттер часами скулил на одной ноте, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания.
Гарри, без преувеличения, теперь походил на живого мертвеца. За все те дни, что он провел в этом состоянии, мальчик не съел ни крошки. Водой же его исправно поила Петунья.
То, как он все еще оставался жив, было загадкой.
По крайней мере, до тех пор, пока весь дом вдруг не сотрясла волна энергии, обрушившая все легкие и небольшие предметы на пол, а мебель заставив подняться в воздух и зависнуть в пространстве. Выброс длился всего около десяти секунд, после чего все вещи с грохотом приземлились обратно на пол.
Именно тогда Петунья, кажется, начала догадываться о том, что происходит. И потому она, не попытавшись даже успокоить перепуганного Дадли, забившегося в угол дивана в гостиной, поднялась на чердак, чтобы достать оттуда несколько старых коробок с пометками «1971-1979». Открыв их, она обнаружила стопку старых учебников, свои дневники и записную книжку Лили Эванс, своей погибшей младшей сестры.
На календаре было 27 августа 1985 года.
══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════
Гарри проснулся от ощущения падения.
Подождав, пока бешено колотящееся сердце немного успокоится, мальчик глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя себя непривычно холодным.
Сев на кровати и оглядевшись, Гарри обнаружил себя во второй спальне, располагавшейся на втором этаже дома Дурслей. Она использовалась в качестве склада для множества игрушек Дадли. Сейчас же те были небрежно свалены в кучу в углу спальни. Хмыкнув, Гарри представил, какую истерику закатил дорогой кузен, когда было принято решение уложить его здесь.
Странно, но мальчик чувствовал себя нормально. Он спустил ноги с кровати, касаясь обнаженными ступнями прохладного дерева. Вставая, Гарри прислушивался к своим ощущениям, готовый, если у него подломятся колени, упасть обратно на кровать. Но ничего. Он чувствовал себя так же, как и всегда. Абсолютно здоровым, даже, он бы сказал, здоровее, чем обычно. В его мышцах словно появилось гораздо больше силы, а энергия, которой до этого было катастрофически мало, наоборот, было в избытке. Энергия эта клубилась под кожей Гарри, принося щекочущее, непонятное удовольствие.
И все это было странно, учитывая, сколько он пролежал, не двигаясь, не питаясь, с постоянной температурой выше 104 градусов по Фаренгейту.
На старом письменном столе, перенесенном сюда из рабочего кабинета дяди Вернона, Гарри заметил календарь. Подойдя поближе и вглядевшись в размалеванные знакомым почерком Петуньи странички, Поттер тут же с ужасом отпрянул, увидев актуальное, не зачеркнутое красной ручкой число.
Сегодня было 11 сентября. Он провалялся в бреду почти два месяца.
Гарри упирается руками в стол, чтобы не упасть от накатившей после осознания этой информации слабости. Он трет переносицу одной рукой и жмурится. А потом обнаруживает еще один феномен, заставивший все внутри похолодеть, а кожу — покрыться мурашками.
На нем не было очков.
Но он видел все пугающе четко. Душу затопила робкая радость, разбавленная горечью, вызванной боязнью ошибиться в чудесном исцелении. Гарри обернулся в поиске зеркала. На его счастье, оно здесь было; стояло, прислонившись к стене около входной двери, сейчас плотно закрытой. Гарри, несколько попривыкший к своим многократно обострившимся рецепторам, прислушавшись, без особого удивления обнаружил на первом этаже Петунью и Дадли; последний смотрел телевизор, а тетя, судя по то и дело прерывающемуся шуму воды, мыла посуду.
Более не отвлекаясь на окружение, Гарри, прижавший пальцы к тонкой коже под глазами, приблизился к покрытому слоем пыли зеркалу, оглядывая себя.
Кожа была вполне здорового оттенка, хотя и бледнее, чем обычно. До этого Гарри мог загореть летом настолько, что его можно было принять за мулата или какого-нибудь коренного американца, — тут уж кто на что горазд был.
Но сейчас Гарри почему-то был смутно уверен, что навсегда утратил эту свою особенность.
Он похудел. И так не отличавшись нормальной массой, благодаря родственникам страдая от недоедания и различных расстройств желудка, сейчас его худоба, как, помнится, выразился один из побывавших здесь врачей, «в шаге от анорексии», была особенно заметна из-за торчащих ребер и острых тазовых косточек.
В общем, мальчик выглядел просто ужасно. Очевидно нездорово и крайне истощенно.
Но по-настоящему Гарри ужаснулся тогда, когда столкнулся взглядом со своим отражением.
Яркая зелень исчезла, сменившись кроваво-красным оттенком, горящим в полумраке комнаты. Зрачок походил скорее на змеиный или кошачий, но никак не на человеческий.
Чувствуя подступающую панику, Гарри отшатнулся прочь. Из горла его вырвался крик, полный ужаса.
Кажется, так же он кричал, когда его кусал тот монстр, да?..
Теперь Гарри стал таким же.
Теперь он тоже монстр.
Повинуясь всплеску эмоций, энергия, запертая в его теле, вырвалась на свободу, уничтожая все на своем пути. Сознание Гарри потонуло в грохоте трескающихся стен, визгливого скрипа дерева и разбитого стекла. Словно в замедленной съемке он увидел, как поверхность зеркала, все еще отражающая его, — взъерошенного, перепуганного, находящегося на грани истерики, — покрылась крупными трещинами, а потом разлетелась вдребезги, острыми обломками врезаясь в стены и чудом не задевая самого мальчика.
Неожиданно Гарри услышал пять звуков, похожих на треск чего-то железного; они раздались друг за другом, по очереди, и настолько эти звуки были необычны, что мальчик невольно прислушался. Возможно, именно поэтому он уловил и столько же всплесков посторонней энергии — похожей на ту, что находилась внутри и вокруг него, но в то же время и совершенно другой.
Отличной, чужой. Незнакомой и совершенно точно не принадлежащей кому-то живому.
Вдруг что-то внутри груди Гарри лопнуло, пронзив его болью. Мальчик вскрикнул, прижав руки к ребрам, пошатнулся, потеряв ориентацию в пространстве, и рухнул на пол, на некоторое время потеряв сознание.
В себя Гарри пришел, почуяв знакомый запах. Он лежал в объятиях тети Петуньи, которая укачивала его, точно новорожденного младенца. Взгляд ее был испуган и метался из стороны в сторону, не задерживаясь ни на чем дольше мгновения.
— Тетя?.. — нахмурившись, хрипло спросил Гарри, шевельнувшись в ее руках.
Женщина вздрогнула, переводя взгляд на него. Некоторое время помолчав, она, наконец, выдавила:
— Я должна рассказать тебе кое-что важное, Гарри.
Это совершенно точно не предвещало ничего хорошего. Благо, Петунья явно не собиралась вываливать на него все прямо сейчас.
Они спустились на первый этаж. Женщина не выпускала руки Гарри из своей хватки, и мальчик невольно задумался о том, почему она так себя ведет. Обычно от его тети не дождешься такой заботы.
Вдруг мальчик уловил в воздухе виток энергии — той самой, что ощутил перед тем, как упал в обморок. Повинуясь порыву, Гарри обогнал Петунью и двинулся по направлению к источнику этой энергии, проигнорировав оклик тети и вырвав ладошку из ее пальцев. Почему-то мальчик был уверен, что женщина все равно последует за ним.
След привел его к разбитому предмету, лежащему на полу в гостиной. Гарри присмотрелся к нему, опустившись рядом на колени, и с удивлением понял, что ни разу не видел его в доме.
— Ты знаешь, что это, тетя?
— Нет, — голос женщины был тихим и словно бы осипшим. Она не сводила взгляда с осколков, фонивших странной непонятной энергией. — Но, кажется, я догадываюсь, что это может быть... только как оно оказалось здесь?..
Гарри был уверен, что, обыскав дом, обнаружит еще четыре подобных предмета.
Мальчик нахмурился.
Происходило что-то, находящееся за гранью его привычного восприятия. Сначала вампир, потом его двухмесячный бред, а теперь еще и это... впрочем, вроде его тетя примерно понимает, что происходит. Гарри лишь надеялся, что в это посвятят и его. Петунья ведь упоминала о том, что ей нужно что-то ему рассказать.
Насчет энергии... он уже когда-то встречался с ней.
Задумавшись, Гарри коснулся осколков предмета, похожего на драгоценный камень в обрамлении металла, и тут же дернулся от прострелившей шрам боли. Застонав, он обхватил голову руками. Петунья что-то заговорила, активно жестикулируя, но Гарри перестал видеть ее, неожиданно провалившись в темноту.
Он слышал голоса, чувствовал вокруг себя вихри энергии. Незнакомые голоса что-то кричали, но Гарри не мог разобрать, что именно. Последнее, что увидел мальчик, были две вспышки: фиолетовая и ярко-зеленая.
Вынырнув из темноты и снова обнаружив себя на руках у тети, он интуитивно понял, что это было.
Воспоминания о чем-то, что произошло много лет назад.