часть 6.
Эмма легла рядом с Дженной, её тело будто автоматически искало тепло и комфорт. Она всегда была настороже, всегда в движении, но сегодня что-то в её душе изменилось. Она не могла объяснить, что именно заставило её почувствовать эту усталость, но желание просто расслабиться и быть рядом с Дженной стало сильнее.
Дженна повернулась к ней, собираясь устроиться поудобнее. Обычно она не была так тактильной, но Эмма, кажется, заставляла её расслабиться, как-то менять привычный порядок вещей. Дженна немного улыбнулась и, заметив, что Эмма прижалась, обняла её аккуратно, словно пытаясь быть осторожной, но тоже расслабиться.
Эмма прислонила голову к её плечу, её крылья были немного сжаты, чтобы не мешать. Она не думала о том, что будет дальше. В этот момент всё было просто. Тишина. Тепло.
— Я не могу спать ночью... — тихо произнесла Эмма, её голос был мягким, как никогда. — Но сейчас я… чувствую, что хочу. Я, наверное, тоже как-то изменилась.
Дженна слушала её, как будто впервые замечая, насколько уязвимой Эмма может быть. Она тихо покачала головой, как бы успокаивая её.
— Ты не обязана быть всегда на чеку, — сказала Дженна, нежно поправив волосы Эммы. — Ты можешь расслабиться, если хочешь.
Эмма вздохнула, её дыхание становилось ровным и спокойным. В её глазах исчезли следы ночного волнения, и всё, что осталось — это спокойствие, как будто она могла позволить себе просто быть.
Ночью её мысли не кружили, она не чувствовала потребности в движении, хотя обычно её ночь была наполнена инстинктами и жаждой. Но сейчас всё было по-другому. Эмма почувствовала, как тело расслабляется, как внутри неё исчезает прежняя неудовлетворённость.
Она закрыла глаза и, несмотря на свои природные инстинкты, заснула. И пусть это было немного странно для неё, в этот момент она не сопротивлялась.
Утро пришло слишком рано для Эммы. Первые лучи солнца пробивались через шторы, едва касаясь её кожи. Она зашипела, почувствовав это ощущение — невыносимое, как всегда. Солнечный свет был её врагом, и она не могла этого вынести. Кожа начала слегка побаливать, словно огонь, и Эмма сразу зажмурилась, пытаясь избежать контакта с этим раздражающим светом.
Её инстинкты были сильными — она мгновенно потянулась к Дженне, прячась в её тени, как будто она была её укрытием от света. Эмма прижалась, её тело, как всегда, требовало тёмного укрытия, а Дженна — будто бы стала для неё барьером от солнечных лучей.
— Дженна... — прошептала Эмма, её голос был почти испуганным, словно она была слабой, а не могущественным вампиром. — Свет... не могу... не могу...
Её глаза были полускрыты, она шипела, как кошка, и пыталась спрятаться, прильнув к Дженне. Всё тело сжалось, и Эмма ощущала себя уязвимой, как никогда. В этот момент она не была вампиром, который может сразить любого врага. Она была просто девушкой, которая не могла вынести свет, как бы сильна она ни была.
Дженна, несмотря на свою привычку быть холодной и отчужденной, чувствовала её напряжение. Она обняла Эмму, пытаясь закрыть её от света, и встала с кровати, чтобы подтянуть шторы. Закрыв их, Дженна вернулась обратно и снова прижала Эмму к себе.
— Всё в порядке, — тихо сказала Дженна, её голос был мягким, почти утешительным. — Я рядом. Тебе не нужно бояться.
Эмма встала и, не говоря ни слова, направилась к кухне, чувствуя знакомую тягу к крови. Дженна уже сидела за столом, наслаждаясь своим завтраком, как всегда, сдержанно и без лишних эмоций. Но взгляд Эммы был прикован к пакету крови, который лежал на столе. Она не могла не заметить, как её тело откликается на этот запах, как каждая клеточка внутри неё требует этого.
Словно под гипнозом, Эмма подошла к столу и взяла пакет. Она сжала его пальцами, не позволяя себе даже секунды сомнения. Острые клыки, как всегда, вылезли, и без труда она разорвала упаковку, как будто это была её природная необходимость. Пакет с кровью почти моментально оказался в её руках, и она буквально жадно принялась пить.
Её глаза, как всегда, постепенно становились красными, зрачки расширялись, превращаясь в кошачьи. Когти, невыносимо острые, стали ещё длиннее, а сама Эмма почувствовала, как её инстинкты приходят в движение. Она раскрыла свои чёрные крылья, и они с лёгким шелестом расправились вокруг неё, как защитная оболочка. Кровь текла по её горлу, и Эмма не могла сдержать себя — это было не просто утоление жажды, а настоящее наслаждение, которое приводило её в состояние почти забыть обо всём.
Она закрыла глаза, её тело дрожало от удовольствия, и даже если бы Дженна что-то сказала, Эмма едва ли её услышала бы. В тот момент она была наедине со своими инстинктами, наедине с тем, что приносило ей настоящее успокоение.
Эмма оторвалась от пакета, наслаждение ещё тёплой кровью всё ещё разливалось по её венам. Она стояла, чувствуя, как силы возвращаются к ней, но взгляд её не покидал Дженны, которая стояла у раковины и мыла посуду. Дженна была как всегда — собранная, сдержанная, её движения плавные и уверенные. Но что-то в её присутствии заставляло Эмму испытывать странную тянущую потребность быть рядом.
Она неспешно подошла к ней сзади, и её крылья, как тень, обвили Дженну, сжимая пространство вокруг неё. Эмма прижалась к её спине, почувствовав её тепло через тонкую ткань одежды, её руки скользнули по талии, как будто сама Дженна была продолжением её тела. Эмма закрыла глаза, ощущая её лёгкие дыхания, и одной рукой потянулась к шее Дженны.
Её губы, все ещё окрашенные в крови, нашли её шею. Прикосновение было лёгким, но в тот момент, когда она коснулась кожи, Эмма ощутила, как её тело напрягается, а дыхание становится более прерывистым. Она оставила лёгкий кровавый след на коже Дженны, словно её губы были рельефом этого мира, что позволял бы ей всё больше теряться в этом моменте. Кровь всё ещё отголоском текла по её жилам, как огонь, который согревает, но и не отпускает.
Зрачки Эммы расширились, а глаза стали глубокими, как бездны. С каждым её движением её когти становились всё длиннее и острее, а её тело почти дрожало от наслаждения. Она зарычала, не сдержавшись, чувствуя, как кровь продолжает обвивать её сознание, как оно становится мутным и неясным.
Дженна, как всегда, оставалась холодной, но Эмма заметила, как её тело слегка напряглось, когда она почувствовала её прикосновение. Смутно, но она почувствовала, как что-то в её самой сущности содрогается. Это была не простая реакция на прикосновение вампира — это было что-то большее. Дженна едва заметно пошатнулась, её дыхание стало чуть быстрее, как будто она сомневалась, что делать с этим безумием, которое было так близко.
Кровь в венах Эммы закипела. Всё её существо отзывалось на близость Дженны — кожа, дыхание, даже кости звенели от желания. Она зарычала громче, почти на грани — уже не девушка, а нечто иное, дикое, голодное, потерявшее границы. Когти с резким щелчком вытянулись ещё сильнее, едва не царапая Дженне бока сквозь одежду. Крылья чуть вздрогнули, как будто собираясь обернуть их обеих в тень.
Эмма вжалась в неё, дыша горячо и неровно. Её губы снова потянулись к шее, но на этот раз — уже не игриво, а будто в последний момент перед укусом.
Но Дженна резко обернулась.
Резко. Чётко. Без страха.
Её рука сорвалась с края раковины, и через секунду в другой — нож, блеснувший в воздухе. Она приставила его к шее Эммы — плотно, без колебаний.
— Хватит. — её голос был как удар холодной воды. Ни капли дрожи. Только сталь.
Эмма замерла. Грудь тяжело поднималась. Кровь всё ещё бурлила внутри, глаза — алые, когти дрожали от напряжения. Но в её взгляде появилось что-то другое. Что-то, что выжгло эту дикую ярость — шок. Может, даже... вина.
Крылья Эммы задрожали, потом медленно сжались, исчезая в воздухе. Когти втянулись с хрустом, губы дрогнули. Она отступила на шаг. Потом ещё один. Как раненый зверь. Красный всё ещё мерцал в её глазах, но он уже гас. Она отвела взгляд, будто сама не верила, что могла так на неё накинуться.
— Прости, — сорвалось у неё глухо, почти шёпотом. И она ушла, быстро, почти беззвучно.
А Дженна осталась стоять у раковины, сжимая в руке нож, всё ещё ощущая её горячее дыхание на своей коже. Глядя в пустоту, в отражение мокрого стекла перед собой. И впервые за долгое время — позволила себе выдохнуть. Но не от облегчения.
От растущей тревоги. И чего-то ещё.
Чего — она пока не хотела признавать.
---
Эмма почти вылетела из кухни, её шаги были бесшумны, но внутри всё гремело, как гроза. Она зашла в дальнюю комнату, та была почти тёмной — только слабый лунный свет пробивался сквозь щель в занавеске, рисуя на полу бледную полоску. Как только дверь за ней закрылась, Эмма прижалась к ней спиной и медленно осела на пол, будто сама себя больше не могла нести.
Дыхание сбивалось, грудь вздымалась, руки дрожали. Она обхватила себя крыльями, как коконом, словно хотела спрятаться от всего — от самой себя, от Дженны, от этого странного, пугающего чувства, что захватило её в те минуты.
«Что это было?..» — прошептала она себе, не узнавая свой голос.
Глаза постепенно теряли тот яркий алый свет, становясь почти серебристо-белыми, спокойными, как у животного, которое только что вырвалось из ярости. Когти — снова короткие, человеческие. Крылья дрожали, но не от желания атаковать — от слабости, от страха, от стыда.
Она притянула их к себе, плотно прижимая, как будто это могли быть руки матери или кого-то, кто обнял бы её, сказал, что всё хорошо. Но было не хорошо. Эмма всё ещё ощущала во рту вкус крови — не чужой, не Дженны — но этот вкус вёл её к чему-то звериному, тёмному, что жило глубоко внутри. И в моменте с Дженной — оно почти вырвалось.
— Почему… я не смогла остановиться?.. — тихо, сломленно.
Она провела рукой по лицу, чувствуя засохшую кровь у губ. Это было наслаждение. Это было желание. Это было… слишком.
А Дженна — та холодная, строгая, но такая настоящая. Её взгляд, нож у горла — всё было не просто угрозой. Это было напоминанием: ты — не только зверь.
Эмма прижалась щекой к коленям, кутаясь в крылья, и впервые за долгое время почувствовала себя маленькой. Потерянной. Но в этом смятении что-то зародилось. Возможно, страх потерять её. А может — нечто куда глубже.
---
Прошло три дня.
Дом будто затих, застыл в том моменте, когда Эмма исчезла за дверью. Дженна продолжала жить в своей сдержанности — молча готовила еду, мыла посуду, чистила оружие, как по расписанию. Но тишина, что доносилась из комнаты Эммы, давила сильнее, чем любой крик. Даже кошка, обычно свободно гулявшая по дому, теперь сторонилась той двери, улавливая что-то чужое, притихшее и тяжёлое.
За дверью же царила темнота. Плотные шторы не пропускали ни единого луча солнца — Эмма всегда ненавидела дневной свет, но теперь и ночь не приносила ей покоя. Она сидела, свернувшись в кресле у стены, обняв себя крыльями, словно пыталась спрятать не только тело, но и душу. Спина прямая, подбородок опущен, волосы спадали вперёд, закрывая лицо.
Она не выходила ни разу. Не говорила. Не двигалась, если не нужно.
Почти не дышала.
Её тело входило в спячку — древний инстинкт, когда разум вампира перегружен, когда внутри бушует конфликт, который не даёт покоя. Не от голода, не от боли — а от невозможности совладать с собой.
Тело спало. Сознание же витало где-то между мирами. Эмма во снах слышала отголоски голосов — чужих, знакомых, шепчущих в темноте. Обрывки слов, образ Дженны, её глаза, её запах, тот самый момент… нож у горла… звук собственного рычания. Всё это бесконечно повторялось, будто кто-то застрял в цикле наказания.
Иногда пальцы Эммы непроизвольно сжимались, когти ненадолго вырастали, но она тут же втягивала их. Даже во сне она держала себя. Крылья не размыкались — они были её бронёй, границей, которую она больше не хотела переходить.
И в этой темноте она терялась, забывала, что есть время. Только внутри неё теплился один-единственный вопрос, словно шепот на границе сознания:
А если она больше не заговорит со мной?..
---
На закате третьего дня Дженна подошла к двери.
Её шаги были тихими, почти неслышимыми — она не хотела тревожить… но уже не могла не подойти. Всё это время она думала, держалась, убеждала себя, что так лучше — пусть Эмма успокоится, пусть придёт в себя. Но когда за дверью продолжала царить мёртвая тишина, внутри у Дженны что-то начинало скрипеть, будто сухие ветки под ногами. Не страх. Скорее тревога, медленно и упорно точившая изнутри.
Она остановилась перед тёмным проёмом, коснулась ладонью холодной деревянной поверхности и прислушалась. Ни шороха. Ни дыхания. Ничего.
— Эмма? — голос её был ровным, почти деловым, но в нём сквозила осторожность.
Молчание.
Она постучала. Один раз. Тихо. Почти вежливо.
Пауза. Затем ещё раз — чуть громче, уже с долей настойчивости.
— Я… я знаю, ты там. — Её пальцы задержались на дереве, как будто она могла прочувствовать её присутствие. — Ты всё ещё злишься? Или прячешься?..
Молчание в ответ было глухим. Словно сама комната отказалась впускать звук.
Дженна прижала лоб к двери. На секунду. Её дыхание стало чуть громче, и только кошка за её спиной подала еле слышный знак жизни, скользнув мимо.
— Ладно… — выдохнула она. — Просто… дай знать, если тебе что-то нужно.
Она стояла ещё пару секунд, потом, почти незаметно, отступила.
А за дверью, в темноте, Эмма слышала всё. Каждый шаг. Каждый вздох. Каждую ноту в голосе.
Но она не пошевелилась. Не ответила. Лишь сильнее сжалась в крылья, как будто каждое слово Дженны больно ударяло по той части, где у неё ещё оставалось сердце.
---
Закат пятого дня.
Дом всё так же молчал, наполненный серым светом умирающего дня, будто сам затаил дыхание. Тени вытягивались по полу, и даже воздух казался неподвижным.
В темной комнате Эмма не шевелилась — пять дней тишины, неподвижности, холода. Она была как статуя, вырезанная из плоти, дышащая, но не живая. Но что-то в ней начало меняться. Словно тонкая трещина пошла по льду внутри.
Тело было истощено — не от отсутствия еды, а от сдерживания. От постоянной борьбы с собой. И всё же рука дрогнула.
Медленно, почти неуверенно она потянулась в сторону, нащупала на полу мягкий прохладный пакет с кровью — один из тех, что оставила Дженна. Их было несколько, и Эмма знала, что они всё это время лежали у двери.
Она присела чуть ниже, прижала пакет к губам и тихо начала пить. Не как раньше — не с жадностью, не в исступлении. А осторожно, выверенно, будто извиняясь за саму себя.
Кровь стекала по подбородку, капая на грудь, оставляя алые отметины, но она не вытирала.
Покончив с последним глотком, Эмма откинулась назад, сидя на полу, прижавшись к стене и снова сжалась в крылья. Но теперь... было иначе.
Внутри что-то содрогнулось. Что-то мягкое, сломанное.
И она не выдержала.
Сначала дыхание стало резким, как будто воздуха вдруг стало слишком мало. Затем губы дрогнули, подбородок застучал. Она прижалась щекой к коленям, крепче обняв себя, и…
Разрыдалась.
Не из-за боли. Не из-за Дженны. Не из-за страха. Просто… всё накопилось.
Она рыдала захлёбываясь, так, будто её душа разрывалась изнутри, будто каждый вдох был попыткой спасти то, что внутри неё давно тонуло.
Голос ломался, срывался на странные хрипы, в груди что-то сжималось и ныло. Слёзы лились сами, тёплые, солёные, почти неестественные для вампира. Но она не могла остановиться.
— Я… — прорывалось сквозь судороги. — Я не хотела… я не хотела…
Она шептала это в темноту, сама к себе. Но в этих словах — отчаяние, раскаяние, одиночество.
Она ревела, как будто пыталась выплакать зверя, что жил в ней. Или ту девочку, что осталась где-то далеко, в том времени, когда всё было проще. Когда любовь не пугала, а касание не вело к потере контроля.
И пока закат сменялся синим вечером, Эмма оставалась в этой темноте — одна, сломанная, но живая. Впервые по-настоящему.
Звук.
Сначала еле различимый.
Глухой, срывающийся, будто ветер царапал стекло.
Но Дженна замерла. Стояла у плиты, едва успев выключить конфорку, когда уловила это. Это был не ветер. Не скрип. Не случайный звук.
Это был… плач.
Она обернулась, затаив дыхание. Звук исходил из той самой комнаты, из которой пять дней доносилась только тишина. С каждой секундой он становился всё отчётливее — надрывный, сырой, настоящий. Не просто всхлипы. Это было рыдание.
Без колебаний, без стука, Дженна подошла и открыла дверь.
Комната встретила её густой темнотой и прохладой. В воздухе стоял запах засохшей крови, чего-то металлического, влажного. Тонкая полоска света из коридора осветила то, что она увидела — и сердце внутри на мгновение дрогнуло.
Эмма.
Она сидела на полу, не у кресла, а прямо у стены, сжавшись в комок. Её крылья обвивали тело, словно она пряталась в коконе, но то, что выглядывало наружу… было тревожным.
Кожа — почти прозрачная, бледная до синевы, как будто она не просто спала, а умирала медленно.
Губы — в крови, свежей и уже подсохшей.
Глаза — не алые, не золотые, не кошачьи. Белые, светлые, неестественно светящиеся, из них текли слёзы, одна за другой, оставляя мокрые дорожки на щеках.
И всё тело дрожало. Мелкой, прерывистой дрожью, как будто ей было невыносимо холодно.
И она рыдала. Захлёбываясь, хрипло, тяжело, грудью, словно вся боль этих пяти дней прорвалась наружу. И она не могла остановиться.
Дженна застыла на пороге.
— Эмма… — её голос был тише дыхания.
Эмма не подняла головы. Только вздрогнула, чуть сжалась сильнее, как будто ей стало стыдно, будто её застали на чём-то запретном.
— Я… не могу… — прошептала Эмма в судорогах. — Я не могу больше… Я не знаю, кто я… Что со мной…
Её голос ломался, тонул в рыданиях. Крылья дрожали, как у раненой птицы.
Дженна сделала шаг внутрь. Один. Потом второй. Она не спешила, не говорила громко. Просто подошла ближе. Потом присела на корточки рядом.
— Посмотри на меня, — тихо.
Эмма медленно подняла взгляд. Её белые глаза, залитые слезами, встретились с глазами Дженны. И в них было всё — страх, вина, тоска, слабость, голод. И… крик о помощи. Беззвучный.
— Ты не одна, — сказала Дженна, и не добавила ни слова. Просто протянула руку, положила ладонь на крыло, обвивавшее плечо Эммы.
Эмма вся дрожала — не просто от холода, не только от изнеможения, но от всего, что накопилось в ней за эти дни: страх, боль, стыд, одиночество. Она выглядела так, будто не спала… а медленно умирала.
Её кожа была мраморно-бледной, с лёгким сероватым оттенком. На висках выступила испарина, губы пересохли, с засохшей кровью в уголках, глаза, хоть и светились белым, казались почти стеклянными. За пять дней — лишь один маленький пакет крови. Для вампира это было почти ничего. Эмма не просто голодала, она истязала себя.
И теперь, когда перед ней стояла Дженна, живая, тёплая, настоящая…
Что-то сломалось.
Эмма всхлипнула, захлебнулась собственным плачем — и сорвалась с места. В одно мгновение преодолела то крошечное расстояние между ними и бросилась к Дженне, словно в последний раз.
Она крепко прижалась к ней, вжавшись всем телом. Крылья резко сжались за спиной, тонко хрустнув, будто и они устали от напряжения. Её руки обвили Дженну, как будто пытались удержать её здесь, не дать уйти, не позволить исчезнуть.
— Не оставляй… — прорывалось сквозь рыдания. — Пожалуйста… не оставляй меня…
Дженна, хоть и не сразу, обняла её так же крепко. Не со страхом. Не с осторожностью. А по-настоящему — уверенно, тепло, как будто этим прикосновением хотела закрыть Эмму от всего мира.
Она провела ладонью по её спине, потом другой — по спутанным, влажным от слёз волосам. Её пальцы двигались мягко, неспешно, будто укачивая.
— Я здесь, — шептала она в самый корень её боли. — Я рядом. Всё хорошо. Тише… я с тобой.
Эмма рыдала сильнее. Теперь уже не от одиночества, а от того, что её наконец обняли. Что кто-то остался. Что она — не чудовище.
А просто — сломанная душа, которой дали шанс быть понятой.