chapter 21
Мысли крутились в голове, не давая покоя, и я, уставшая, наконец, погрузилась в дрёму, не зная, что ждет меня завтра. В голове роились мысли: договор аренды скоро истечет, и арендодатель уже не раз намекал — продлевать его не собирается. Куда идти дальше? Как строить жизнь, если сейчас всё так шатко?
Вся эта неопределённость словно тяжёлый камень давила на грудь. Я знала — скоро придется искать новое место, но сейчас даже не могла представить, как пережить этот кризис.
Мысли крутились в голове, не давая покоя, и я, уставшая, наконец, погрузилась в дрёму, не зная, что ждет меня завтра.
На следующий день я встретилась с Кэйт — единственным человеком, которому сейчас могла довериться. Мы встретились в маленьком кафе, и я видела в её глазах тревогу, когда рассказала ей обо всем.
— Карли, — сказала она, бережно положив руку мне на плечо, — ты не одна. Мы придумаем, как тебе помочь с квартирой и домом. И с Пэем... что бы там ни было, я рядом.
Её слова как будто немного разрядили тяжесть в груди. Но тревога всё равно не отпускала.
Мы долго сидели, пытаясь найти хоть какой-то план, хоть какую-то надежду.
— Мне Джексон в чувствах признался, — сказала я сухо, почти без эмоций.
Кэйт нахмурилась и резко отозвалась:
— Да ты что! Джексон? Ну он всегда был чересчур бестактным, но признаваться в чувствах — это уже совсем другое. Чёрт, он просто играет с тобой!
— Пэй меня пугает, — сказала Кэйт тихо, но твёрдо, словно пыталась меня предостеречь.
Я вздохнула, глядя в пустоту.
— Знаешь, за всё время, пока я была с ним, он никогда не касался меня с пошлостью. Не шутил про постель и не говорил гадостей. Только ласково называл принцессой.
Кэйт немного отступила, словно пытаясь переварить сказанное.
— Это только делает его ещё более страшным, Карли. Потому что такие люди умеют ждать. Они знают, чего хотят, и не остановятся ни перед чем. Ты должна быть наготове.
Я подняла на неё глаза, устало, почти без надежды.
— Знаешь, он пугает меня. Пэйтон... он другой. В нём есть что-то величественное и жесткое. И вот смотри... — я протянула ей лицензию на оружие. — Тебе когда-нибудь мужчины дарили оружие? Помогали почувствовать себя свободной? Да ещё так, чтобы рядом с ним ты была и сильной, и хитрой, и ловкой? Чтобы вкус победы он тебе дарил?
Кэйт взяла документ, смотрела на него и потом на меня, будто пытаясь понять, что это значит.
Кэйт долго молчала, сжимая лицензию в руках. Потом тяжело вздохнула:
— Карли, я понимаю тебя. Это... сложно. Чувствовать себя одновременно и защищённой, и уязвимой. Но помни — не всякая сила даётся без цены. Особенно если эта сила связана с кем-то вроде Пэйтона. Ты должна быть осторожна.
Она сделала паузу, посмотрела мне в глаза и спросила:
— А что он тебе сказал? Что он тебе обещал?
Кэйт немного отступила, словно переваривая услышанное, затем спросила:
— Да, уверена, — ответила я, почувствовав, как внутри всё сжимается от напряжения. — Пистолет мне уже пригодился, потому что ко мне приходили коллекторы... А он обещал помочь с домом и долгом. И вообще... я просто успела увидеть эту его мягкость и чистоту. Он очень нежный мужчина, Кэйт. Но при этом в его нежности есть жесткость, которая... сводит меня с ума.
Кэйт вздохнула, качая головой, словно пытаясь осознать услышанное.
— Вот именно эта жесткость и пугает меня, — тихо сказала она. — Будь осторожна, Карли. Иногда люди с такой стороной не отпускают никогда. И не потому что любят, а потому что боятся потерять контроль
Телефон в руке задрожал, и я машинально включила громкую связь. Голос врача был напряжённым, быстрым, без лишних слов:
— Это госпиталь Святого Джона. Пэйтон... он очнулся на несколько секунд, но снова впал в кому.
Я сжала трубку, чувствуя, как внутри всё холодеет.
— Что... что это значит? — выдохнула я.
— Такое кратковременное пробуждение — опасно, — продолжил врач. — Риск отёка мозга высокий. Нам нужно, чтобы кто-то близкий был здесь. Иногда родной голос помогает стабилизировать пациента. Вы сможете приехать?
Я кивнула, хотя он не мог меня видеть, и только потом выдавила:
— Да... я буду там.
Сердце гулко билось, пока я хватала ключи и сумку. С каждой секундой в голове звучала лишь одна мысль: если он позвал меня, я должна быть рядом.
Больница встретила меня запахом антисептика и глухим эхом шагов по холодному полу. Каждое движение казалось замедленным, как во сне. Лампы под потолком слепили, а сердце било тревожный ритм в висках.
На стойке ресепшена я едва смогла выдавить:
— Пэйтон Мурмайер... мне звонили из реанимации...
Медсестра кивнула, взгляд у неё был усталый, но внимательный.
— Третий этаж, палата интенсивной терапии.
Лифт казался бесконечным. Я смотрела на тусклое отражение своего лица в зеркальной двери, не узнавая себя. Когда двери открылись, меня встретил низкий гул аппаратов и шёпот медперсонала.
В палате он лежал, почти сливаясь с белыми простынями. Пэйтон. Лицо бледное, словно высеченное из мрамора, губы чуть посиневшие. Под глазами тени, длинные ресницы отбрасывали призрачные полутени на скулы. Трубки, датчики, ровный писк монитора, фиксирующий хрупкое дыхание.
Я подошла ближе, пальцы дрожали.
— Пэй... — мой голос сорвался, как будто я боялась потревожить его. — Ты меня слышишь?
Монитор вдруг пискнул громче, линии чуть дернулись. Я затаила дыхание, сердце колотилось в груди.
— Я здесь... ты не один, — прошептала я, чувствуя, как горло сжимает.
Вдруг показатели резко упали. В палату ворвалась медсестра, за ней врач.
— Девушка, отойдите! Он снова теряет стабильность!
Меня оттеснили к стене. Врачи слаженно зашумели вокруг его тела, приборы пищали, кто-то что-то говорил про давление и пульс. Я стояла, вцепившись в поручень, и чувствовала, как изнутри вынимают душу.
— Пэйтон... — прошептала я беззвучно, даже когда меня уже мягко вывели из палаты.
В коридоре было пусто. Лампы гудели, и казалось, что мир остановился, оставив меня одну с этой пугающей тишиной. Я не знала, простил ли он меня. И вдруг поняла, что боюсь, что не узнаю этого никогда.
Я села на краешек больничной лавки, прижимая к себе его телефон. Экран вспыхнул холодным светом, и мне показалось, что я держу в руках кусочек его жизни, которой никогда толком не знала.
Первым делом я открыла мессенджер. Сердце пропустило удар — среди контактов сразу бросилось в глаза имя Лия.
Я коснулась экрана, и история чата развернулась.
Сначала шли её сообщения — почти каждый день. Мягкие, тёплые, ласковые:
Лия: «Скучаю, Пэй...»
Лия: «Ты так и не ответил вчера... Я жду...»
Лия: «Люблю, когда ты приезжаешь, и всё замирает...»
А его ответы были короткие, будто обрезанные ножом:
Пэйтон: «Занят.»
Пэйтон: «Не сегодня.»
Пэйтон: «Позже.»
Чем ближе к последним сообщениям, тем длиннее становились её послания, отчаяннее и настойчивее. И однажды — тишина. Он просто перестал отвечать.
Последняя её строчка датировалась неделей до того, как он начал ночевать у меня каждый день:
Лия: «Ну ты же вернёшься?»
И после этого — пустота.
Я пролистала ещё раз и заметила, что он даже не удалял сообщений. Будто ему было всё равно. Будто Лия растворилась из его жизни в тот момент, когда в неё вошла я.
Я закрыла переписку и открыла список контактов. Как я у него записана?
«C.» — просто буква.
Я замерла. Всего лишь одна буква, но у меня перехватило дыхание.
Я толкнула дверь палаты, почти не слыша, как она щёлкнула за спиной.
Внутри было тихо, слишком тихо.
Только равномерный писк аппаратов и мягкое шуршание воздуха из кислородной маски.
Пэй лежал неподвижно, бледный, словно из него выкачали всё тепло.
На висках — сенсоры, на пальце — пульсоксиметр, проводов было столько, что казалось, он — часть этих машин.
Я подошла ближе и увидела лёгкие синяки на лице, рассечённую бровь и ту самую жёсткость его скул, даже во сне.
Мой Пэйтон.
И сейчас он был абсолютно беззащитен.
Я медленно опустилась на край койки, не веря, что это разрешено, и всё же потянулась рукой.
Коснулась его ладони — холодной, безвольной.
Он не ответил.
— Пэй... — шёпот сорвался сам.
Я накрыла его пальцы своими, осторожно, будто боялась сломать. — Я здесь. Слышишь? Я здесь.
Аппаратура за его спиной тихо пискнула, будто сердце машиной отозвалось на моё прикосновение.
Я задержала дыхание, не отводя взгляда от его лица, от его закрытых век, под которыми, казалось, что‑то дрогнуло.
За дверью послышались шаги, и я торопливо убрала руку, но холод его кожи остался на моей ладони, въелся в неё.
Я вышла в коридор, а внутри что‑то надломилось — так, что я едва сдерживала слёзы.
Мне казалось, что он услышал меня.
И всё равно не простил.
Я вышла из палаты, стараясь не оборачиваться.
В коридоре было слишком светло, слишком стерильно, и от этого казалось, что мир нереален.
Пэйтон был там, в коконе проводов и машин, а я — здесь, беспомощная, ничем не способная ему помочь.
Я спустилась вниз по лестнице — лифт казался слишком медленным — и вышла на парковку.
Холодный утренний воздух хлестнул по лицу, пробирая до костей.
Я облокотилась на дверь своей машины, пытаясь найти в себе силы сесть за руль.
Мысли путались, сердце колотилось так, будто его сжимали руками.
Я вставила ключ в замок, почти открыла дверь — и в этот момент услышала за спиной крик медсестры:
— Мисс Карли! Подождите! Он очнулся!
Я замерла.
Воздух будто вырвали из лёгких.
Не веря, обернулась — в дверях больницы стояла та самая медсестра, её глаза светились паникой и удивлением.
— Он... он открыл глаза, — выдохнула она, переводя дыхание. — Пэйтон в сознании!
Я побежала обратно, едва чувствуя ноги.
Сердце рвалось из груди, а где‑то внутри клубком сжимался страх: а вдруг он не захочет меня видеть?
А вдруг отвернётся, и я пойму, что потеряла его навсегда?
Когда я вбежала в палату, Пэй лежал с приоткрытыми глазами, мутно, но осознанно глядя в потолок.
Я подошла ближе, наклонилась — и на мгновение наши взгляды встретились.
В его глазах промелькнула боль.
И что‑то ещё... словно он хотел что‑то сказать.
— Пэй... я здесь, — прошептала я, и мои пальцы снова нашли его ладонь.
Он попытался вдохнуть глубже, губы дрогнули, но слова так и не сорвались.
Сердечный монитор пискнул громче, стрелка давления дёрнулась — и внезапно его веки тяжело опустились.
— Нет, нет, нет... — сорвалось с моих губ, но врачи уже вбегали в палату, подталкивая меня к двери.