Перерождение
– Вот что мне с тобой делать? – в который раз, в отчаянии вопросил папа.
Я неопределенно дернула плечами, разглядывая узорчатый потолок.
– Это же какой-то кошмар, – продолжал он. – В первый раз повесилась. Второй – отравилась. Третий – застрелилась. Это ж надо было пистолет где-то найти!
– У меня муж в УВД служил, – меланхолично сообщила я и выдула огромный розовый пузырь.
– Ну а теперь что?
Гарик, папин секретарь, откашлялся и поправил на носу очки.
– Спрыгнула с крыши девятиэтажного дома, – загнусавил он. – Предварительно оставила записку: «Никого в моей смерти не винить. Жизнь бессмысленна. Я устала. Прощайте». Еще цветочек внизу подрисован…
– Какой пафос! – папа завел глаза, воздел руки и чуть не сшиб при этом нимб. – Какая безвкусица! Дочь, мне стыдно коллегам в глаза смотреть! От кого ты этого набралась?!
Я опять пожала плечами. Симпатичный чертенок, который второе десятилетие проходил у нас практику, нахально подмигнул мне из-за папиного плеча. Решив разобраться с хамом позже, я пошла в атаку:
– А может, хватит меня запихивать в одно и то же место и время?! – заголосила я, упирая руки в бока. – Никакого разнообразия – машины, стройки, куры, алкоголики! Никаких стимулов к жизни, никаких надежд! А еще очкастого этого куратором приставил!
Гарик нервно заморгал, прикрываясь моей предсмертной запиской.
– Не хочу на Землю! Не хочу в двадцатый век! Не хо-чу! Вон Танька с эльфами в Средиземье уже третье перерождение тусуется! А Сашка в прошлый раз крестовый поход возглавил! Димку в позапрошлый на костре сожгли за великое открытие! А мне что? Деревня Кукушкино, муж-алкоголик и смерть от саркомы?! Это нечестно! Ну папа!
Я топнула каблучком. Полосатый гольф опять сполз по самую щиколотку. Я наклонилась и вызывающе подтянула его.
– Что за манеры, – вздохнул папа. – Доченька, не могу я тебя в другое время отправить. Это расписано, понимаешь? Не имею права баланс нарушать, мне босс голову оторвет…
– У твоего босса уже давно крепчает маразм в прогрессирующей форме! – дерзко заявила я, на всякий случай оглядевшись по сторонам. Гарик испуганно спрятался за кипами бумаг.
– Слов-то каких нахваталась, – покачал папа головой. Нимб его опасно накренился. – Доченька, послушай, проживи нормально хоть одно воплощение. Только одно, от начала до конца, и – обещаю! – следующее ты выберешь сама, какое только захочешь.
– Да?! – я давала себе слово не реветь, но нос предательски захлюпал сам по себе. – Это легко вот тут говорить, когда сидишь в своем дворце, и все миры перед глазами. И ты точно знаешь, что они есть, и что жизнь после смерти есть! А там… а там…
Я не выдержала и разревелась, за неимением носового платка, утирая слезы концом косички.
Вдруг распахнулась дверь. В кабинет влетел Мишка в неизменной черной бандане.
– Шеф! – зачастил он с порога. – Там у Врат опять беспорядки. Сотня душ внеочередных ломится. Говорят – перевели. Что делать?
Я быстро вытерла слезы и кокетливо улыбнулась. Мишка зарделся и одернул потертую кожаную косуху.
– Как же мне все это надоело! – папа закрыл глаза ладонью, и мне на миг стало его жалко. – Сколько раз говорил боссу: не садитесь с рогатым в карты играть, обставит. Вот куда их девать, своих селить негде… Да что делать-то, запускай. Только по одной и строго с документами. И приведи себя в порядок, Михаил! Хоть голову вымой, и черепа из ушей вынь. Души пугаются, думают, дверьми ошиблись!
Мишка выбежал, одарив меня на прощание влюбленным взглядом. Папа сел за стол и задумался, почесывая лысеющий лоб.
– Пап? – робко напомнила я о себе.
– Что «пап», ну вот что, «пап»?! – взорвался он. – Думаешь, папе легко на этой собачьей работе? Папе на пенсию давно пора и на курорты! Девочка моя, тебе всего пятьдесят четыре года отведено там! Неужели так сложно?
Я угрюмо кивнула.
– Сил моих больше нет… – папа принялся разбирать беспорядочно разбросанные по столу документы.
– А можно, – сделала я попытку. – Чтобы я помнила, кто я? И чтобы точно знала, что жизнь после смерти есть?
– Не положено! – отрезал папа, не поднимая глаз.
– А ты не мог бы хоть иногда мне сниться?
– Не положено.
– Пап… ну хотя бы… дай мне хоть вот столечко веры, а? Ну что тебе стоит?
– Не положено! – пробурчал папа, перелистывая объемистый журнал. – Сколько народу без веры живет и ничего… Разбаловалась!
Я покорно молчала и умоляюще хлопала ресницами. Чертик-практикант передразнивал меня и корчил рожицы.
– Ладно! – прихлопнул папа ладонью стол. – Гарик! Выдай этому наказанию порцию веры!
Гарик вынырнул из-под кипы бумаг и засеменил к сейфам.
– И учти, – пригрозил мне папа гусиным пером. – Если вернешься раньше срока, выпорю, как соплячку. И Мишку твоего заодно!
– А за что…
– А за то, что, будто я не знаю, как вы под Вратами целуетесь! Маленькая еще. Тебе целых пять перерождений до совершеннолетия.
Гарик вручил мне еще теплый оранжевый квадратик. На нем завитушками лимонного джема было выведено «ВЕРА».
– И это все? – недоверчиво наморщила я лоб.
– А что еще?! – окончательно вышел папа из себя. – Все! Иди отсюда, не мешай работать! И чтоб глаза мои тебя ближайшие пятьдесят четыре года не видели!
– Тридцать пять! – быстро попыталась я поторговаться.
– Вон!!! – папин нимб все-таки грохнулся под стол.
– Я люблю тебя, папочка! – пискнула я уже от двери.
Я вышла из папиного кабинета и уселась на облако, свесив ноги. «В-Е-Р-А» – еще раз задумчиво перечитала я. Вздохнула и с аппетитом съела вкусную печенюшку.
У Врат, как всегда, сидел Мишка. Он подбирал на гитаре какой-то противный скрипучий мотив. Обложка контрабандного самоучителя была украшена аляповатой пентаграммой. Огненный меч пылился, прислоненный к дереву.
– Не уговорила? – сочувственно спросил он, созерцая мой унылый вид.
Я только руками развела.
* * *
– Марь Ванна! Марь Ванна! Мальчишка у вас! Да хорошенький какой!
– Подспорье будет! Сестренкам защитник! Ножницы дайте!
«Ну хоть на этом спасибо, папа!» - обреченно подумала я, готовясь к потере памяти и первому в своей очередной жизни вдоху.