«Мышка»
Ты зовёшь меня вперёд, но я лишь отдаюсь. Забыл, что такое чувствовать тебя, твоё тело, твои губы на своих. Кажется, это было так давно, что прошло уже достаточно времени, чтобы забыть тебя. Но белоснежный образ до сих пор в голове летает, словно ангел кружишь. И толкаешь. Задорно и весьма злобно смеясь, толкаешь меня в бездну чужих событий. Нет, это не ты. Ты бы так не сделала, не смогла бы.
«««««««««««««««««««««
"Это ты виноват, это все только твоя вина!" – звучит в мыслях почти каждое утро после пробуждения у Юрия. Он в очередной раз протирает глаза, чувствуя ещё оставшуюся негу после сна и тяжело вздыхает. За окном слышится летнее щебетание пернатых друзей. Весёлая трель не прекращается ни на минуту, а синицы и небольшие воробьишки скачут по вишневому дереву, которое виделось из окна и чуть заглядывало в помещение. Стрельбицкий старался не шуметь дома – мать после очередной попойки, а лишняя бутылка водки в доме не находилась никогда. Соответственно и похмелится нечем, дабы хоть чуть сбавить своё плохое самочувствие , а потому Екатерина Сергеевна нервная будет, уж извините. Выйдя на улицу, юноша всей грудью вдохнул свежий деревенский воздух, прикрывая глаза. Ну это ли не блаженство? В родном доме воняет алкоголем и проветривать его – значит биться головой о стену. Этот мерзкий , едкий и липкий "аромат" , казалось, впитался во все предметы быта.
Блондин подошёл к умывальнику и прокрутил кран. Назвать это роскошью было трудно – бочка с небольшим , и уже довольно ржавым краником , стояла на табуретке, которая дай боже ещё от прабабки не досталась. Но, как говорится, довольствовались чем есть. Сводя ладони вместе, Стрельбицкий набрал в руки воды и брызнул в лицо, ощущая ледяную жидкость , стекающую по подбородку, а после и тянущуюся по шее. Паренек взял полотенце с крючка ( который, к слову, как и краник, был прицеплен к бочке), и уже поднес ворсистую ткань к лицу, как вдруг услышал звонкий и до безумия родной голос.
– "Доброе утро, Юрик!" – улыбаясь сказала маленькая, голубоглазая девочка лет шести. Она подбежала к старшему брату и обняла его ноги, блондин же в свою очередь ловко подхватил ее на руки и улыбнулся. Эта "мышка" , как называл её Стрельбицкий, стала смыслом его жизни, стимулом жить дальше. После смерти отца, когда самому мальчику было 13 лет, ещё не совсем понимающий всего горя, но уже возлагающий ответственность за маленькую сестрёнку, что казалось, сутками сидела у него на руках, произнёс: - "Теперь я защитник этой семьи, теперь я главный и Кирку в обиду не дам никому". Юра не только сказал, он поклялся. Мама в воспитании младшего ребёнка почти не участвовала – не выдержала смерти мужа, начала употреблять алкоголь. Из запоя она не выходила никогда, а следовательно, и за ребёнком не следила от слова "совсем". Стрельбицкий был для малышки не только старшим братом, он заменил ей родителей. Иногда даже казалось, что Юрка на самом деле её отец, а не брат. Каждый раз убаюкивал, когда малая не могла заснуть, не спал, а караулил возле кроватки, когда она болела. Она стала его маленьким миром. Маленькой, не грешной, ещё ничем не опороченной, искрящейся нежностью вселенной.
– "Доброе, Кирасик. Как спалось-то? Мышки не скреблись в стену?" – усмехаясь, негромко сказал юноша, держа на руках самое сокровенное.
Малышка отрицательно покачала головой и вмиг посмотрела за спину брата, улыбаясь. Девчушка вскочила с рук Юрия и побежала в сторону большого вишнёвого дерева, под которым спал молодой кабе́ль немецкой овчарки.
–"Шуллер, Шуллер!" – вскрикнула малышка и смеясь, подбежала к собаке. Тот , слегка оклимавшись ото сна, раскрыл свои янтарные глаза и поднялся на лапы, глядя на Киру томным ото сна взглядом. Блондинка тут же села на траву и принялась гладит и тискать пса, что все же был недоволен пробуждением. Стрельбицкий усмехнулся, обнажая белоснежные клыки, и громко сказал, уходя из двора:
–"Кир, к бабушке дуй. Она тебя ждала вчера." - Юноше и правда было спокойнее, когда сестра находилась под наблюдением взрослого человека. Матери было плевать на ребенка, а вот бабушка очень любила внуков и всегда была им рада. Юра мог не переживать за то, что голубоглазка будет голодна или не обогрета.
Сам же парень вышел из двора и поплёлся по просёлочной дороге. Медленно шагая и пиная ногами небольшие камни, парень думал. Думал обо всём и понемногу. О жизни, о Кирке, о матери. Последнюю он вспомнил с особенным пренебрежением, слегка кривя лицо в брезгливой гримасе. Матерью своей он эту женщину не считал. Пусть она его и родила , но уж точно не воспитала. Воспитывался Стрельбицкий улицей и отцом. Была в его жизни еще одна женщина, которую он любил даже сильнее, чем кровную родню. Звали её тётя Наташа, выглядела она на лет 47, всегда улыбалась и задорно смеялась даже с самых глупых шуток мальчика. Будучи совсем ребенком, Юрка постоянно бегал к соседке своей бабушки и проводил с ней все свободное время, пока родная мать в очередной раз лежала в пьяном угаре. И даже по сей день, обращаясь к брюнетке, он использовал слово "матушка". Не мать, не мама – это слова были слишком грубыми, чтобы парень произносил их в адрес святой, по его мнению, женщины. Её карие глаза словно источали добро и нежность. Казалось, что она действительно могла подарить ту материнскую любовь, которой заслуживает любой ребенок. Относилась она к Стрельбицкому так, потому что сама не могла иметь детей. Прошло уж 20 лет с того, как врач грустно и негромко произнёс слово "бесплодие", а Наташа с еще Юркиного мальчишества в нём своего сына видит. Она словно уличная кошка, которой подбросили котёнка , ухаживала за мальчиком, ходила на родительские собрания и давала должное воспитание.
Вдруг плеча мужчины коснулась чья-то тяжелая рука. Юрий вздрогнул и резко обернулся, услышав гордое "чё, страшно?".