Глава 16
Мика пришла в сознание к утру. Хозяин звал её. Звал всю ночь. Приказывал открыть глаза, потом умолял, после просто сидел у постели раненной Псицы, держа за руку, ни на миг не желая отпустить. Эта ночь выдалась для Амари невероятно тяжёлой, но ещё тяжелей было бы, останься он дома. Мика возвращалась в мир живых тяжело и мучительно: канцлер видел это по её лицу. Нет, оно не искажалось страданием – Псы не умеют управлять своей мимикой. Но глубокие тени в уголках глаз говорили о боли красноречивее слов. Амари хорошо помнил этот цвет – чернильно-сизый, густой как сажа... Он видел эти тени в первые дни пребывания Мики в поместье Симон, сразу после Псарни. Что же там делали с ней, чем ранили, если эта боль сопоставима с той, которую любимица канцлера ощущает сейчас?.. Но худшее позади. Мика жива, а Амари уж позаботится, чтобы её поскорей поставили на ноги.
– Ты вернулась...
Измождённая женщина чуть приподняла и тут же опустила тяжёлые веки. Вместо приветствия. Этого достаточно.
– Мика, веришь, мне очень тебя не хватало. Без тебя дома... всё не так.
Тонкие пальцы охватили ладонь канцлера в слабом рукопожатии. Она слышит! Она поймёт... Амари чувствовал, как стальные когти тревоги отпускают его горло. Теперь всё будет хорошо. Мика рядом.
– Мика, поговори со мной, Мика! Поговори со мной, пожалуйста! – он мог бы приказать, но сейчас просто просил.
– Мне снился сон, – женщина с трудом разлепила сухие губы, – про отца.
Признаться, Амари был несколько удивлён. Во-первых, доселе он не знал, что Псам тоже снятся сны. Во-вторых... почему отец? Почему Блез Симон, а не он сам?
– Про моего отца? – переспросил он, недоумевая.
– Нет... про моего. Я не видела его уже очень давно, и... он не из тех людей, о которых приятно вспоминать. Но в моём сне он был добрым, а я была маленькой.
– Вот как... – странно, но Амари как-то раньше не удосужился узнать, где жила его питомица до того, как попасть на Псарню. Кто её родители, и как так получилось, что Мика оказалась лишена идентификационного браслета. Удобно ли спрашивать теперь?..
– Он был картёжником и пьяницей и продал меня на Псарню за долги. В Гетто многие так делают, если возникают проблемы, неразрешимые иным способом, – будто прочитав мысли хозяина, призналась Мика.
– Был? Его уже нет в живых?
– Я не знаю. Но такие как мой отец редко доживают до глубокой старости. Пожалуй... – она задумалась. – Пожалуй, мне проще считать, что отец умер. Иначе вряд ли я смогла бы избавиться от мыслей о мести.
Псы не мстят. Псы существуют, чтобы выполнять приказы хозяина, а личных счётов ни с кем у них вроде и быть не может... Амари поймал себя на мысли, что за последние пять минут узнал о Мике больше, чем за все пять лет сосуществования бок о бок. Странное ощущение. Если вот так послушать, начинает казаться, что не всё человеческое из неё вытравили в годы обучения на Псарне. Мика мало говорила о себе. Если точней, никогда о себе не говорила, а Симон, впрочем, и не спрашивал. О Псе, который в любой момент может погибнуть, защищая тебя, проще думать как о вещи без чувств и эмоций. Но сейчас Амари, истосковавшийся по обществу верной охранницы, почему-то хотел знать больше. Хотел в том числе знать и о её чувствах. И поэтому решился спросить:
– Что происходит с рабами, которые попадают на Псарню? Как именно их обучают?
– Вам лучше не знать, – прошелестела Мика в ответ. В её слабом голосе послышалась неожиданная твёрдость.
– Почему же? – удивился Амари. – Но я хочу!
– Нет.
Что-то неприятно шевельнулось в ворохе воспоминаний о вчерашнем вечере. Кроваво-красные губы леди Чезары, произносящие то же самое слово: «нет». Не слишком ли часто канцлер Иммортал-сити слышит его от женщин?! Волна былой обиды накатила с новой силой. Не на Мику, конечно. На эту министерскую выскочку, возомнившую, что вот так просто способна отвергнуть Первого на глазах у всей Цитадели! Ящерица холодноглазая... Да кто кроме Боэно посмел бы опозорить государя?! Бессовестная семейка, и Чезара ничем не краше своего дядьки. К лучшему, что так получилось.
К лучшему.
– Мика. Я приказываю. Отвечай, – может и не стоило так давить на Псицу, ведь она ещё слаба после ранения... но униженное достоинство канцлера требовало компенсации, и глас разума не способен был ему противостоять.
– Псов поначалу вообще ничему не обучают, – вздохнула Мика, вынужденная подчиниться. – Просто держат в одиночных клетках на цепи, прибитой к полу. Такой короткой, что невозможно встать в полный рост – приходится всё время сидеть или ползать на четвереньках. Заклеивают рот скотчем и жестоко наказывают, если снял его без разрешения. Чтоб не разговаривали. Забыли человеческую речь и побыстрей перестали быть людьми... всего за три-четыре месяца плена многие действительно забывают. Снимать скотч можно только во время кормёжки. Иногда мне давали собачьи консервы и наливали немного воды в грязную миску. Иногда и вовсе ничего не давали. Без пищи можно долго держаться. А вот без воды плохо... Уже через сутки кажется, что готов убить за право слизать пару капель влаги с чьего-нибудь сапога. На прутьях клетки по утрам образовывался конденсат, и я сосала эти прутья, а у них был вкус ржавчины. Когда моё тело становилось совсем сухим от обезвоживания, приходил дрессировщик и поил меня вином прямо из ладоней. И кормил. А потом трахал. Мне было всё равно. Мне просто хотелось пить. И жить. И я была слишком истощена, чтобы оказать сопротивление... Впрочем, однажды я пыталась сбежать: утащила булавку у сторожа в надежде открыть ею замок на дверце клетки – тщетно. Но тогда мне впервые за полгода было позволено встать в полный рост. Меня подвели к воротам Псарни... хочешь – уходи. Беги! Вон она свобода – за порогом. А я не смогла сделать и шага: за время сидения на цепи мышцы атрофировались, и мне не удалось совладать с собственными ногами. Тогда мои ладони прибили к воротам гвоздями и оставили висеть так до самого вечера. Больше я бежать, конечно же, не пыталась. В тот день я стала Псом, чтобы служить вам, хозяин.
Определённо, это совсем не то, что хотел услышать канцлер. Он и раньше знал, что методы дрессуры Псов отличаются жестокостью... но рассказ Мики, полный шокирующих деталей и подробностей, оставлял сильное впечатление.
– Когда они добились от меня безоговорочной покорности, условия содержания стали... более приемлемыми. Мне делали массаж и кололи инъекции витаминов, чтобы оживить усохшие мышцы. Давали вдоволь воды. Пищу. По-прежнему консервы, но к тому времени я уже успела полюбить эту солёную жижу с растворённым в ней органическим сублиматом. Когда я смогла стоять и ходить, меня начали обучать приёмам обороны, а потом представили будущему покупателю. Он приказал стерилизовать меня, так как хотел купить Пса для своего сына-подростка, и боялся, что я могу его соблазнить.
Вот это новость. Отец действительно так считал? Что Мика... но какой в этом смысл? Винные бокалы существуют, чтобы пить из них вино, коньячные – для коньяка. Женщины для секса, Псы для охраны. Зачем использовать вещи не по назначению?.. Амари и в голову бы не пришло переспать с Микой – ну, просто потому, что это Мика! Минуточку... что приказал отец?
– Стерилизовать – это как?
– Рабыням вырезают матку, удаляют вагину, половые губы, клитор и молочные железы, чтобы сделать их непригодными для секса... если только секс не входит в их непосредственные обязанности. Ведь, сделав рабыню своей любовницей, аристократ опорочит свою честь привязанностью к женщине, неподходящей ему по статусу.
Амари с трудом сглотнул ком.
– Отец приказал... и?
Мика решительно откинула одеяло и приподняла подол рубашки. Амари самую малость не успел отвести взгляд – и то, что увидел Первый, шокировало его гораздо больше всего услышанного ранее. В области промежности не было и дюйма здоровой кожи – только уродливая рубцовая ткань, бело-розовая, так некстати напоминающая зефир. Грубый шов поперёк живота... «Вырезали все женские органы, чтобы я не смог заняться с ней сексом!..»
Но Амари действительно никогда не думал о Мике как о женщине. Эта жертва была полностью напрасной. Какое варварство... И особенно неприятно кололо осознание, что стерилизация была проведена по инициативе отца. Блез Симон был добр ко всем своим подданным – просто не верилось, что он мог приказать заживо кого-то выпотрошить. Но Псы не умеют лгать. В этом насквозь лживом мире только они всегда говорят правду... и только когда им позволено говорить. Пожалуй, хватит на сегодня. Амари и так услышал и увидел слишком много, больше, чем собирался. Да и Мике пора отдыхать.
– Мне... жаль, что так получилось, – и это тоже была правда, – я ничего не знал о планах отца, – Амари опустил глаза, ощущая жгучий стыд. – А если знал бы, нашёл бы способ предотвратить стерилизацию и... всё остальное.
Стыд за чужой поступок – разве так бывает?..
Мика слабо улыбнулась:
– Тогда я не смогла бы стать вашим Псом.
– Мика... – Амари тяжело было спрашивать, но он должен был. – Ты ненавидишь меня? Скажи правду, какой бы она ни была!
– Вас – нет. А кого стоило бы, те уже мертвы.
Это прозвучало... нет, не угрожающе. Не более угрожающе, чем могло прозвучать в устах обессилевшего от ран раба. И тем не менее, Амари снова ощутил, как по загривку, впиваясь в кожу стальными коготками, карабкается тревога. Мика – его любимый питомец. Она не может представлять опасности для своего хозяина. И не испытывает к нему ненависти. И свою преданность Псица уже доказала. Как глупо даже мысль допускать, что Мика... нет, нет, Псы не умеют быть коварными и годами вынашивать планы мести! Да к тому же... Если бы Мика имела какой-либо злой умысел, у неё была уже тысяча возможностей осуществить его. Она постоянно рядом с Амари. Когда он спит. Когда ест. Когда принимает ванну и посещает уборную – а если верить Алваро Боэно, именно в такие моменты человек наиболее уязвим.
Человек без штанов... Да что там, Мика видела его не только без штанов! Мика видела его растерянным и слабым, плачущим над прахом отца. Больным, пьяным. Под действием мощных антидепрессантов. Не способным заснуть без снотворного. Полностью беспомощным, когда случайно принял больше положенной дозировки. Да если бы Мика хотела отомстить Амари за свои увечья, она давно бы это сделала!.. Нет, напрасные сомнения. Если уж на кого и можно положиться в этом лживом мире, то только на своих Псов.