Aut vincere, aut mori [Брок Рамлоу/Деккард Шоу]

— Мастер Угвэй, вы пожелали меня видеть? Что-то случилось?
— Разве что-то должно случиться, чтобы захотеть увидеть старого друга?
©Мастер Шифу @Мастер Угвэй, Кунг-фу Панда

Продирать глаза с каждым днём всё более и более тяжко, бессмысленно и даже неуместно. Рамлоу принимает сидячее положение, ставя согнутую в колене ногу на матрас. Синяя простыня небрежно, стянутая куда-то вниз, всё равно позволяет проглядывать чёрным боксерам. Мужчина трёт сонно рожу, отходя от дрёмы, и зачёсывает вверх короткий чупец.

Жизнь помотала, конечно. Из лейтенанта в хрен знает кого: наёмника, байкера, барыгу, иногда даже террориста. Плохие люди хорошими не становятся? Разумеется, это так. Если и существует какой-то путь искупление, то Брок ползёт где-то… Где-то мимо. В принятии решения он никогда не предпочтёт стратегии, логике, суровому расчёту, пренебрежению всего, кроме принципов, ради долбаной цели какой-то там хренову мораль. Для него про неё лишь в книжках пишут.

Стопы опускаются с ещё тёплой постели на гладкий, прохладный ламинат. Глупая привычка спать с окном на распашку, но ничего не поделаешь, недаром же привычкой называют. Рамлоу неторопливо бредёт к двери из комнаты, открывая нажатием на ручку и проходя дальше, в коридор, а затем ванную комнату. Вода журчит, заставляя забыть о неслыханной, просто сказачной тишине, поселившейся в жалком домике Доннибрука. Бывший лейтенант наклоняется, шлёпая рукой по раковине и используя её в качестве опоры, и смывает себя остатки длящего суммарно минут двадцать сна и всю ночь лежания, догонялок с терзающими думами в башке. В зеркале на него смотрит всё прежний он, только с шрамами на теле и уже без гордого звания, да и потухший какой-то.

Глаза уже красные, как у демона, сука. Может, снотворное попить, если физическая нагрузка не действует?

Пальцы с силой сдавливают холодный камень, это приводит его в какие-никакие чувства. Брок направляется на кухню, чтобы оперативно изготовить себе эликсир бодрости. За вознёй с баночкой кофе и джезвой зевота, не успевшая нагнать спросонья, окончательно теряет все шансы, ведь шестерёнки уже работают вполне шустро.

И эта та «нормальность», к которой усердно шёл лейтенант? Да он готов был стать терминатором без души. Больно думать, что всё зря. Воевать, отдавая всё, всего себя, становясь зверем в человеческом обличии, чтобы потом остаться в проигравших? Обещанный порядок рухнул, как его и не было.

К радости или печали, жизнь на сём не кончается. Рамлоу не из числа нюнь, что будут только горевать о прошлом. Он продолжает жить, отдавать приказы и выполнять всю ту же работу. Цели уже не те, но работа — она и в Африке работа. Вот только теперь сам себе начальник.

К обнажённой израненной спине прижимается Делия, запрокидывая голову и почти что вставая на цепочки, чтобы прижаться подбородком к плечу брата. Рамлоу чётко ощущает, как к нему прижимаются всей грудью, и продолжает своё занятие, не обращая никакого внимания. Вчера весь вечер пришлось изготавливать новую партию. Работёнка та ещё… Муторная и щепетильная. Шарики за ролики откатываются. Рамлоу тянется к навесному шкафчику с ещё давно пробитыми пулями в двух местах дверцами в поисках своей личной чёрной кружки, отводя плечи назад и резко ссутуливая их, чем воспроизводя дёргание, намёк отцепиться. Делия вынуждена послушаться, не получая желанного тепла и не понимая насколько нуждается в нём. Она уходит к себе в комнату, чтобы переодеться в что-то менее домашнее. Дверь из зала, где временно сооружено подобие раскладушки, щёлкает, уведомляя о приходе гостей. Сколько всего происходит за одну грёбанную секунду утра.

— Утра, не рано ты вскочил? — по-медвежьи тяжело переступает с ноги на ногу при шаге Роллинс, щурясь в попытке разомкнуть глаза и выглядя при этом, как детектив при допросе с особой натугой.

Рамлоу спешит обернуться, но дело близится к переливанию кофе в кружку, то есть на грани осторожности с безмятежностью и запарными поисками тряпки. Глаза, короче, обратить не удаётся после верно расставленных приоритетов.

— Я-то? Не видишь перед собой заряженного красавчика? — серьёзно, да в своей грубоватой манере паясничает Рамлоу, заставляя пожалеть о вопросе с не скрытым переживанием. — А тебе бы, птенчик, блядь, глазки продрать.

Слова звучат настойчиво и убедительно, как некогда приказы. Роллинс исчезает за дверью ванной и продолжает базар разводить уже с щёткой во рту. Рамлоу спал только час, так как отъезжал по делам на всю ночь и по приезде уже выполнил весь комплекс водных процедур и даже утренней зарядки.

— Не могу оставаться у вас ещё на один день, Джулия выцарапает мне сердце из груди своими ногтищами, — Джек старается внятно объясняться перед лейтенантом, но щётка нихера себе, как осложняет задачу.

Его глаза всегда чудно округляются, когда у него что-то выходит сомнительно или хреново, например, варить кофе или же говорить с не настолько заполненном пенящейся пастой ртом. Рамлоу сужает один глаз, мысленно наказывая себя за то, что познакомил этих двоих, и заполняет обе кружки свежим экспрессо.

— Свёл на свою голову, — хрипит в ругательствах Брок, выпячивая одно бедро при переносе центра тяжести на левую ногу.

Через минуту Роллинс волочится уже за спиной друга, бухаясь обессиленно на стул и принимаясь тереть ещё немного сонные глаза. Он, как истинный мужик, прикрывает даму своего сердца, заплетаясь языком в отвлечённом бормотании: «Она хорошая». В ответ доносится глухое и понятливое мычание, ведь здесь нет повода для спора, всё равно каждый останется при своём: Джек любит её, а Рамлоу к ним не лезет.

— Когда мы вчера всех перестреляли и я уехал, зачем ты задержался? Вернулся, наверное, часов в пять утра, — недоверчиво хмурится ранее правая рука, теперь просто верный друг. У него всегда лицо настороженное и отчасти задумчивое.

И Кзэр на это клюнула? Хмурый ежедневно, ежесекундно. Однако симпотный и мужественный, ответственный и надёжный. Тут не придерёшься, вероятно, лучше быть не могло. Роллинс — чёртово благословение как для непутёвого монстра Рамлоу, так и для проблемной стервы Джулии. Вот только… За что ж его самого жизнь так наказывает? Хах.

Лейтенант цепляет загрубевшими пальцами две чашки и еле перебирая ногами движется к столу, опуская их на его деревянную поверхность. Лицо мужчины выглядит опустошённым, параноично ищущем подвох в каждом грёбанном слове. Он частенько страдает головными болями, но никогда не признаёт это, как нечто, требующее решения. Рамлоу потерянно ныряет светло-зелёными моргалами в сторону валяющейся на диване кожаной жилетки с нашивкой клуба во всю спину. Она безжалостно напоминает вчерашнюю ночь, то, как пришлось перестрелять целую банду врагов, убивая даже молодых пареньков, считай, новичков. Однако главному удалось слинять. После кровавой бани лейтенант послал друга домой, зная, Джек никогда бы и не за что не осудил. Ему известно: в некоторых делах ничего не поделаешь, они произойдут с его участием или без. Гидра закалила подобно стали обоих друзей. Но Джек не участник банды и не обязан перенимать на душу её грехи. Брок прикрыл тяжёлые веки и приказал ему немедленно ехать обратно, остальным скомандовал разобраться с телами, а сам ринулся в поле. Он уже через пару минут увидел замаячившуюся перед ним спину и знал, что преследуемый не жилец. Прекрасные своей неповторимостью секунды, когда жмёшь костлявую руку смерти в негласном осознании того, что отправишь вместе с ней очередную душу. Там, среди густой травы он растерзал труса, процесс кромсания которого в памяти скрыл туман. Слабость — воспалённая рана, клеймо, обещающее оставить тебя в проигравших. А мужик был слаб. Рамлоу тоже имеет слабость, больше, смертельно болен ею. Его держит на плаву заработанное тяжким трудом, множеством смертей и нескончаемыми тренировками превосходство.

Роллинс имеет третий глаз, сука, что ли? Хули его палец всегда находит мою кровоточащую рану и вонзается прямо внутрь.

— Нашёл беглого уёбка и отправил баюшки, — Брок отвечает с выдавленным злорадством, коего внутри нет и в помине.

Стул грохочет, когда на него опускается полуголый Рамлоу, в такой непринуждённой атмосфере ассоциирующийся хищником с бантиком на шее. Роллинс хватается за предназначенную ему кружку и за раз высушивает её наполовину. Как можно пить кипяток? Спросите Роллинса. Он смакует напиток, не спеша глотать и пытаясь без посторонней помощи — чисто на вкус — наконец-то раскрыть себе тайну: где она, золотая середина. Да… Не сейчас, не завтра, не в этой жизни. Самая лучшая загадка — та, которую не разгадали.

— Как всё так вышло, да? — тихо посмеивается Джек, не жалея и не радуясь. Вопрос поступает тишине, оставаясь риторическим и заставляющим каждого погрузиться в секундные, никуда не ведущие раздумья.

— Не разнывайся, боец, — кашляет в кулак Брок и грубо хватает своё кофе за ручку, выплёскивая чутка на стол и поднося к губам.

Со двора доносится бибикание машины. Роллинс невозмутимо допивает, отряхивает ничем не испачканные ладони и, просмотрев стол на наличие ещё чего-то съедобного и не найдя ничего, молча идёт проверять в чём дело. Рамлоу остаётся один, обессиленно вздохнув. Всё становится заметно сложнее, чем когда-то раньше. Тогда не приходилось искать смысл жизни, просто делать ёбаную работу.

Нет, я точно грёбанному провидцу и по совместительству унылому философу пропишу в глаз. Нагнал тоски и съебал.

Гудки телефона бьют по ушам, уже привыкшим к тишине. Брок, не глядучи, подносит его к уху. Он строго наказывал своим людям не звонить по мелочи, а отправлять сообщения. Звонок — крайняя мера, обозначающая острую проблему и серьёзность ситуации. От беспокойно мысли нервы до хруста натягиваются, норовя порваться нахрен.

— Алё, — быстро и отчего-то грубо, даже неприветливо поднимает трубку лейтенант.

— И я тебе рад, — хрипит британский акцент, набирая вздохом в лёгкие всё терпение этого жестокого мира: — Я не ЛОР, но с ухом у тебя всё нормально. Телефон отодвинь.

Внутри всё замирает. Рамлоу никогда не забудет пропитанный раздражением и напыщенным пафосом голос. Рука с мобилой встряхивается и тут же замирает, когда эмоции насильно возвращают под контроль. Как так-то: вроде ждал и не ждал. Нужно быть сильным и перестать воспринимать прах былой любви средь полностью вымершем поле фронта серьёзно.

Ух, бля… Хоть на его рожу гляну, авось не такая красивая, как когда-то казалась.

Лейтенант опускает руку и с промелькнувшей в зелени тоской вцепляется устало смотрящими глазами в экран. Деккард, по-видимому, сидит в кресле у себя дома, с нечитаемым прищуром изучая почти забытое лицо своего призрака прошлого. Рамлоу отчаянно душит хренов мандраж, щекочущий душу. Много воды утекло с последней встречи… Шоу поднимает брови, слегка дрогнув уголком губ в какой-никакой улыбке.

Да не… Не казалась, блядь. И как гада не любить?

Брок не находит сил ответить каким-либо подобием радости, ведь об его сердце когда-то затушили сигарету, не находит сил ответить вообще. Старая рана снова кровоточит. Деккард в затянувшемся ожидании зырит по сторонам и вновь возвращается к собеседнику, кой себе язык проглотил походу. Терпение лопается, и наёмник сдвигает озадаченно брови.

— Ты что…теперь немой, Брок? — на серьёзе интересуется лысый, собираясь поднести телефон ближе, чтобы увидеть любой подтверждающий то сигнал, но его тормозит отрицательный моток чужой головы из стороны в сторону.

… Брок?.. Вот же ж, бля.

— Харош, — Рамлоу немного обречённо уводит взор в угол, но за короткое время успевает заскучать, ведь так давно не видел своего заклятого врага. — Удивляюсь, как ты меня ещё помнишь. Надо же…

Шоу от прослеживаемого укора в резких словах показательно выдыхает с присвистом, не считая себя заслужившим, а собеседника имеющим на то право. Брок же согласно кивает, признавая слабую оплошность. Однако нарисоваться ни с того ни с сего подозрительно. В экран тычут на данный момент относительно старым заголовком журнала про трагичную участь Щ. И. Т.а.

— Слышал, что ты жив от общих знакомых. И думаю, дай-ка звякну, гляну, как тебя изуродовало, — внятно бормочет Шоу, отбрасывая своё чтиво в бок, невесть куда.

С горьким кивком, наполненный мутным пониманием, Рамлоу мычит. Ему есть, что вспомнить и на эту тему. Он совершает новый глоток кофе, позволяющее вновь очутиться среди серости окружающего его комнаты. Их последний и по совместительству первый телефонный звонок состоялся, когда лейтенант ещё был лейтенантом. И отчего всё тогда казалось таким невыносимым?

—… Я рад, что ты жив, — хмурится Деккард, с трудом вытягивая из себя эти слова и тут же высматривает что-то вне кадра. Его невозмутимый взгляд карих глаз возвращается к заметно очерствевшему Броку, без эмоций наблюдающему за ним. — Есть к тебе дело. Подробности выдать не могу. Скажу лишь одно, у тебя есть шанс сорвать куш.

Британский акцент погружает в ёбаный транс, отчего мозги более замедленно, но перебирают предположения и детали, которые можно выкроить из немногословного предложения, не раскрывающего всей информации. То есть теперь они поработают не с наставленными друг на друга стволами, а плечом к плечу? Что-то новенькое. Не стоит за всей этой сладкой, блестящей и розовой пыльцой ностальгии, добрыми словами забывать, что Шоу точен, как — мать его — выстрел в десятку, как грёбанный швейцарские часы. Ему нет дела до подбитого лётчика, когда на кону чёткая цель. В сём у них с лейтенантом главная схожесть, однако последний уже пару раз имел честь ею пренебречь.

— Допустим, я с тобой, какой тебе резон? — жмёт мускулистыми плечами Рамлоу, допуская вероятность своего согласия, но не спеша с ним.

Шоу одобрительно машет указательным пальцем в жесте «подловил». Он, очевидно, имеет планы на старого «друга», но просто раскрыть карты слишком скучно с их-то историей. У них есть одно незаконченное дело, которое с течением времени приобретает полупрозрачное, призрачное обличие. Оно вроде и маячит на горизонте, да и нет его нигде.

— Мне спокойнее: устану, свешу голову, так ты придержишь подбородок… ножом, — сверкает лысиной, опуская башку и фальшиво прокашливаясь в поднесённую ладонь, чтобы незаметно произнести последнее слово и также невозмутимо выпрямить шею.

— Оборжаться, красавчик, — тянет уголок губ вверх Брок, в глубине души находя смешным сказанное, но будучи слишком помотанным ночью, чтобы выразить то.

Рамлоу слезает с стула, заинтересовавшись пропажей Джека, и тихо идёт к окну, продолжая трындеть с наёмником, что попутно разбирает какие-то там бумажки на своём столе. Есть время обдумать, жалкие несколько секунд перед тем, как Шоу вновь шипит с насмешливой хмуростью:

— Так что? Я занят, а с тобой всё вожусь.

— Белоснежка потеряла седьмого, злобненького? — огрызается лейтенант, уставая от мозгового штурма и отодвигая тонкую занавеску.

Во дворе булки Роллинса берут в плен изящные руки с длинными, по-вампирски длинными чёрными ногтями. Джулия стоит около байка, прислоняясь к нему задницей, обтянутой короткой кожаной юбкой, и тискает своего сухого на эмоции, вечно находящегося в замешательстве Джека, по которому скучает каждую секунду их разлуки. Её подведённые хитрые глаза быстро обнаруживают наблюдателя, губы растягивается в приветствующей улыбке. Лейтенант качает в ответном жесте черепушкой и задаёт курс к двери.

— А нехило тебя плитой приложило, аж мозги вытекли. Я жду тебя, Брок. Даю слово, мой кулак сработает точнее, размозжив тебе голову к хренам собачьим, — угрожающее шипение, всегда доверху наполненное страшными угрозами, не заставляет себя долго ждать.

Дверь открывается, и кожу ласкает приятный прохладный ветерок, создающий контраст с греющими лучами солнца. Рамлоу напяливает шлёпки и не спеша сходит с ступенек, сцепляя с хлипких деревянных перил боксёрские шорты и скрывая под ними свои трусы. Уж под приличного поздно косить, но не щеголять же в нижнем белье перед второй половинкой товарища. Должны сохраняться хоть какие-то понятия чести. Разбираясь с шмоткой, Брок зажимает неловко и кое-как удерживает телефон, даже не задумываясь какие кадры ловит камера.

— Готовь четыре места, красавчик, и меньше ворчи… — озвучивает своё окончательное решение, наконец-то, заканчивая с своим занятием и встречая чужой стальной взгляд на экране своим. На переносице Деккарда образуются морщинки от предугаданного его финала фразы и от профессионализма выдержанной паузы, — а то принцесса быстро тебя отыщет по приметам.

Лейтенант, не дожидаясь проклятий, которые норовят посыпаться из уст наёмника после того, как он с досадным раздражением поджимает губы, сбрасывает трубку.

Чудик, блядь… А злится-то как. Боюсь-боюсь, хех.

Надо же один целебный звонок, и Рамлоу снова в обойме: шутки, видите ли, шутит. Давно такого не случалось.