Партизанский отряд

Война — неблагодарное дело. Я хорошо помню ту ночь. Никогда не забуду, как возвращался домой, с работы, когда увидел в тёмном звёздном небе приближающиеся огоньки. Их были десятки и поначалу я принял движущиеся вспышки за салют. Потом уже дошло: артобстрел. Бомбили районы позади; мне повезло вовремя укрыться в ближайшем подвале, где ютились в тесноте и безветрии такие же жертвы внезапной атаки. Не забуду ужас на лицах женщин, выражения непонимания у детей: снаружи праздник, а их не пускают. Панику, крики, предложения сдаться — всё в голове. Запомню грохот колёс БТРов и тяжёлых шагов вражеских батальонов, автоматные выстрелы в непрекращающихся зачистках населения, первую съеденную крысу и первую смерть. А ещё я никогда не забуду и не прощу, что в течение всех этих шести месяцев за нами, горожанами, так никто и не пришёл.

Мы осторожно продвигались вдоль высоченного кирпичного забора. Ночь выдалась ясная; сияли луна и звёзды, как в те злополучные сутки полгода назад. В прохладном воздухе без остатка растворялась тишина. Испещрённая пулевыми отверстиями кладка вся покрыта цементной пылью подорванных неподалёку зданий. Повсюду разбросаны бетонные блоки с арматурой, будто детский конструктор после игры. Нас четверо: в камуфляже, бронежилетах и разгрузках. За спинами висели короткоствольные АКС-74У, кои мы в большом количестве стащили из тюремной оружейки. Странное дело: когда наведались, заключённых вместе с надзирателями до нас успели вырезать, но склады не тронули. Видимо, своего добра хватало, а про таких, как мы, не подумали. В руках бесшумные АПБ: автоматические пистолеты Стечкина, уже из других объектов. Когда начинали, старались ни одной точки не упустить, где могли хоть чем-то нажиться. В конце концов, наше дело правое и победа будет за нами.

Компания тогда собралась разношёрстная; мало кто дожил до сегодняшних дней и тем более «работал в поле», то есть устраивал весёлые и не очень акции нашим «дражайшим гостям», совершенно незваным. Пару раз нас сдавали с потрохами; приходилось пробираться через руины почти всего города. Предателей, к слову, особым почётом не жаловали — пускали на органы для раненых. Единственный, наверное, случай, когда я скажу врагу «спасибо»: другой участи крысы не заслуживали. Зато в ребятах, что следовали за спиной под кирпичным забором, не сомневался ни на грамм.

Эмир, в прошлом единоборец, прилетел с юга — мир повидать, в том числе и наш промышленный город. Так и остался; рейс был назначен через два часа после нападения. Кто же знал? Спортсмен не растерялся: выжил, вступил в подполье и теперь успешно резал глотки оккупантам. Этот рослый брюнет-азиат уже не раз доказал, кому верен, а ведь с захватчиками у него было куда больше общего, нежели с нами.

Кролика, хирурга по призванию и медбрата по профессии, мы брали с собой в роли санитара. Латать раны у человека талант от Бога, но когда доходило до боестолкновений, начинались проблемы. Не комильфо лекарю жизней человеческих их же и забирать. Жаль его: в последнее время не пренебрегал спиртом, хотя к выходу всегда был трезв. Руки тряслись, что плохо. Сколько ни говори, бесполезно: тяжёлая выпала доля. Не могу осуждать; может, я, убийца, ещё хуже него, с какой стороны посмотреть. В любом случае Кролик был нам нужен, что не раз подтверждали его навыки.

Не всё было просто с третьим бойцом сопротивления, хотя бы потому, что на этот раз компанию мужчин разбавляла женщина. Невысокая черноволосая и не вредная, в принципе, особа, если не злить, с маниакальным синдромом, особый кайф которой доставляло убийство как таковое. Потому и ценил: кого трогать и что делать, знала на отлично. Всё, что касалось проработки плана и действий на местности, нареканий не вызывало. Правда, держать рядом такого человека всё равно опасно, хотя в нашем деле и оправданно. Однажды Эмир назвал её Шахерезадой, в честь персонажа из родных сказок, за что получил посыл по заслуженному направлению. Прозвище, однако, прижилось. У нас и именами-то не пользовались — только позывными. Конспирация в диверсионном деле — пункт обязательный.

Что до себя, то здесь и поведать нечего. О том, что придётся убивать, до оккупации не думал, даже когда враги десятками маршировали по улицам. Понимание пришло позже; к тому моменту кого можно уже изнасиловали, продали или попросту убили, а ненавистные боевики двинулись дальше, где и застряли. В городе остались группы патрульных и тылового снабжения — несоизмеримо меньшее число по сравнению с основными силами. Примерно тогда и начал. Мы, выжившие, сошлись случайно, но все понимали: не будем действовать — геноцид доберётся до нас. При таком раскладе и жертвы окажутся напрасными. Так что я обычный партизан-координатор, какой есть при каждом отряде, а распростёртые вокруг руины — мой родной дом, откуда надо вытравить всех непрошенных сволочей. Это не работа даже, а самый настоящий долг: и перед Родиной, и перед собой.

Забор оканчивался гигантским, в несколько метров, проломом. Когда-то целый кусок выбили гранатомётным выстрелом; каменная крошка валялась до сих пор. Она и спасла: заслышав шорох по ту сторону ограждения, я остановил отряд. Мы вжались в стену, приподняв пистолеты и пытаясь различить хоть какой-нибудь звук в округе. Тщетно: неизвестный по ту сторону проделывал то же самое. Я медленно высунул в пролом оружие и мгновенно подвергся нападению. Кто-то огромный выпрыгнул из-за ограды прямо на руку, выбил пистолет и потянул меня за собой, тем самым заградившись от выстрелов диверсантов. В ярком сиянии луны отчётливо проглядывалось могучее тело бойцовского пса, не меньше алабая, со светлой короткой шерстью и тёмными пятнами. Пасть на вытянутой морде обнажила ряд острых крепких зубов. Хоть собак испокон веков считали преданными друзьями, но в трёх метрах от себя я видел врага: яростного и опасного. Когтистая лапа прочертила след на бетонной крошке; моя ладонь выудила из поясного чехла обоюдоострый нож.

Пёс бросился в атаку, выставив лапы с обнаженными когтями. Вовремя увернувшись, я закрылся левой рукой, на которой тут же сомкнулись зубы-колья. Однако враг мгновенно получил режущий удар по горлу. Порез вышел неглубокий, отчего пёс всё ещё представлял серьёзную угрозу. Пригнувшись к земле, он мотал головой, выхаркивал из пасти смешанную с кровью пену. Воспользовавшись замешательством, я быстро приблизился и вонзил нож в глотку, ожидая собачьей кончины. Но даже после такого ранения соперник оставался жив. Не обращая внимания на травму, он пытался подняться и продолжить поединок, только я ему такой возможности не предоставил. Чуть согнув ногу, ударил подошвой берца по рукояти, тем самым углубив клинок в тело врага. Нож разрезал трахею, окровавленное остриё блеснуло в свете луны с тыльной стороны горла, и пёс, упав брюхом на строительную пыль, окончательно замер, окропляя цемент бурой кровью.

— Надо обработать. — Подоспевший в мгновение Кролик осмотрел раненую руку под разорванным камуфляжем.

— Нет времени. Идём дальше!

Мы нырнули в пролом, пересекли пару пустынных улиц с обгоревшими домами и наконец добрались до проулка, откуда открывался обзор на районную больницу. В тридцати метрах от нас, под жёлтым светом уличного фонаря у одноэтажного здания, стояли два человека, вооружённых автоматами. Чёрные сапоги, пустынный камуфляж и перевязанные тканью лица выдавали в них противников. Они не ожидали нападения, а потому предпочли ровную освещённую местность тёмным закоулкам. Нам это только облегчало дело.

Жестом подозвав Эмира, я указал ему на цель и сам вскинул пистолет. Тридцать метров для механизма Стечкина — оправданное расстояние. На крючки мы нажали одновременно, и тела с продырявленными головами упали под неизменным жёлтым светом.

Построившись в шеренгу и контролируя секторы обстрела, наша троица выдвинулась к больнице; Кролик прикрывал тыл. В дверном проёме показалась ещё одна вооружённая фигура, раздался вскрик:

— Ал-ла!...

Дозорный не докончил: спустя секунду грудь автоматчика окропилась тремя точками, метко расставленными Шахерезадой. Её довольный смешок разрезал тишину куда сильнее металлического лязга пистолетных затворов и фанатичного вражеского возгласа. Тем временем Эмир направил оружие на фонарь и погрузил улицу во тьму, разбавляемую лишь светом из окон больницы.

— Я не пойду! — прошептал Кролик, кивнув на дверной проём. — Не могу совершить... такое.

— Прикрывай отход. — Понимающе кивнул ему. — Если появятся, бегом к нам.

Первое, что встретило нас в здании, так это противный запах крови. Ею провоняли крашенные зелёным стены и кафельный пол, насквозь пропитался потолок вместе с дешёвыми лампами накаливания. Ввалившись в больницу, мы взяли на прицелы каждый угол длиннющего коридора, по которым разбежались санитары. Здесь же, вдоль стены, располагались пятнадцать коек, все занятые, и к каждой тянулись красные пластиковые капилляры, тянувшиеся сверху вниз. Мы пришли аккурат в момент массового переливания крови раненым. Крови захваченных в плен горожан. Иными словами, нашей крови — не их.

— А ну пошли сюда! — Эмир швырнул к стене старика в белом халате. — Пошевеливайтесь!

Шахерезада тащила за волосы рыжую медсестру и вела на прицеле пистолета долговязого санитара. Всего медперсонала набралось шесть человек. Они жались к стене, друг к другу, вздымали руки и постоянно вопили.

— Заткнулись все! — Эмир не церемонился с крысами. — Твари!

И они и мы понимали: работа в больнице велась добровольно. За пайки, привилегии, жизнь, но никогда по принуждению. Переливая кровь пленных горожан оккупантам, они самостоятельно подписали приговор алыми чернилами. Предателей мы не прощали.

— Ну пожалуйста! — взмолилась рыжеволосая медсестра.

— Нас заставили! — нагло врал старик-главврач. — Спасите! Заберите!

В ответ на их просьбы в воздух взметнулись три пистолета, а спустя секунду затрещали затворные рамы. Шесть тел бездыханно сползли по расстрельной стене. Крысы получили своё.

— Осмотрю помещение, — бросил Эмир и нырнул в тёмный проём прилегающей к коридору комнаты.

Нам с Шахерезадой оставалось окончательно устранить раненых. Казалось бы, после стольких убийств нет ничего проще, чем оборвать жизни беспомощных. Однако именно в такие моменты палец на крючке может и не дожать.

Я прицелился в первую попавшуюся койку. Минус пятнадцать в счёт врага. Всего-то дел...

— Не будем тратить патроны, — с ухмылкой произнесла сестра по оружию. — Не порть мне удовольствие.

Она грубо выдернула капилляр из больного, и кровь полилась на жёлтый кафель. Второй, третий... Диверсантка с маниакальной страстью вырывала иглы, сбрасывала тела с коек и вдавливала затылки каблуком берца. Радость и триумф наполняли её, и каждое новое убийство Шахерезада поглощала, как наркоман дозу. Моего участия в казни не требовалось.

Появился Эмир: с канистрой в одной руке и газовым баллоном в другой.

— Чтобы уж наверняка, — пояснил он.

Партизан облил тела, открутил вентиль баллона и водрузил тот на одну из коек. Кровавую вонь тут же оттеснил приторный запах газа.

Кролик всё хватался за голову и постоянно повторял: «Надо рану обработать». Пока мы перебирались обратно к проулку, Эмир разливал за собой бензиновую дорожку из канистры. Наконец, остановившись посреди улицы, он достал из кармашка разгрузки коробок массивных охотничьих спичек, зажёг лучину и, чуть помахав ею, будто бенгальским огоньком, бросил на горючую полосу. Пылающий след потянулся к больнице, а через десяток секунд помещение разорвало изнутри. Взрыв громыхнул на всю округу и напрочь отогнал темноту. Скоро здесь будет не протолкнуться от обилия врагов, но нас они не поймают. Мы засядем в совсем другой части нашего родного города, чтобы нанести новый удар. Ведь мы партизаны, и пора бы оккупантам понять: кроме безвестной кончины они здесь ничего не получат. А пока пусть боятся; уж такую возможность мы предоставим.

Война — неблагодарное дело. Но я продолжу вести её, пока последний враг не захлебнётся кровью или меня не сразит автоматная очередь. Потому что это мой долг, а раскинувшиеся вокруг руины — мой дом.