7-4. II
— Готово, Малая! Теперь на вокзал.
Энцо торжествующе махнул пластиковыми картами и лишь затем понял, что фигура, притулившаяся в углу, была куда крупнее Малой. Баба подняла голову и уставилась на него черными от «псиона» глазами. Бритая наголо. Потасканная, как униформа, в которую была одета.
Энцо огляделся. Малой видно не было.
— Тут девчонка сидела. Не видела?
— Неа.
Она врала. Энцо чуял запах Малой на ее одежде.
Он оперся на мусоросборник и склонился ниже. Баба взирала на него спокойно.
— Где слепая?
— Какая слепая? — Она оценила номер, выбитый на ключице. — Не знаю, крио, о чём...
— Не ври мне! Куда она пошла?
— Без понятия. Убежала! — рявкнула баба в ответ.
А глаза так и бегали. Нехорошо, очень нехорошо. Энцо нахмурился и только собрался поговорить по-плохому, как за спиной раздался знакомый голос.
— Она блокнот сломала, ты в курсе?
Энцо обернулся.
Егерь. Служил Алариху давно, был самым верным из его «псов» — посыльным, охранником и лучшей шестеркой. Рябой и рыжий, со столь же рыжими пятнами на коже, острыми стальными зубами и парой окуляров вместо глаз. Левый почему-то не работал. На шее золотился ошейник. Энцо отметил усилившийся рельеф плеч под курткой; ноги под штанами тоже вздувались буграми. Похоже, со времени их последней встречи Егерь успел улучшить тело новыми имплантатами.
Заметив подошедшего «пса», баба оживилась. Вытащила из-под куртки панель блокнота и сунула ее Энцо под нос. Та была явно сломана и мигала диковинными цветами.
— Вот да. Кто будет за него платить? — она осклабилась. — Может, ты?
О чем они вообще толковали? Энцо нахмурился. Эта баба, что, играла с Малой на деньги? С безнадежной слепой, которая даже пару шагов не могла пройти ровно, вечно спотыкалась...
Мразь.
Энцо ухватил бабу за ворот и приподнял над полом. Сунул пальцы в нагрудный карман куртки и вытащил разменную карту. Как он и думал, та пахла Малой.
Он будто держал не пластик, а тонкие белые пальцы.
Ярость заволокла глаза. Рука нанесла удар прежде, чем он успел подумать. Кулак окрасился кровью, баба завизжала.
— Эй-эй, Двести Шесть! — Егерь захватил его за шею и оттащил. — В руках себя держи! Она своя.
Энцо сплюнул, задыхаясь от ненависти. Свои так себя не вели.
Разборки он оставил на потом — времени было мало — и кинулся через толпу у ринга. След Малой вел к автомату с водой, где становился сильнее и нитью поднимался по выщербленной лестнице. Дверь наверху заело; она застыла на середине проема, мерцая аварийными индикаторами. Из мокрой тьмы двора доносился чей-то хриплый смех и болтовня. Деда видно не было.
Энцо протиснулся в кривую щель и остановился. С досадой прикрыл глаза. Правильно говорила мать: рожденные в грозу всегда притягивали неприятности.
— Куда же ты пошла?.. — пробормотал, осматривая закуток.
След увел вдоль автострады, в гущу центральных улиц, где работали подъемники на верхний уровень. Энцо ступил на двигающуюся платформу, и напирающая толпа притиснула его к решетке ограждения. Дрожа, платформа поползла вверх, прочь от смрада нижних кварталов. По мере подъема стали видны огни рынка, светящиеся полосы дорог, расчерчивающие муравейник трущоб вдоль и поперек. По ним жужжали светляки автомобилей. Вдалеке непристойно алела башня лупанария с девицами всех сортов за стенами прозрачных ячеек.
Вскоре обзор закрыли конструкции опор верхнего уровня. Платформа поравнялась с тротуаром, остановилась, и поток людей вынес Энцо на площадь.
Здесь запах Малой потерялся окончательно.
В отчаянии Энцо взъерошил волосы и развернулся кругом. Мимо торопились патриции с охраной, номера и роботы-мусороуборщики. Стояли такси с призывно поднятыми дверцами. Площадь обступили густо-синие, словно наполненные водой высотки. В небе между ними мерцала назойливая реклама, под которой летали точки легионерских дронов. В отдалении, у белых стен храма толпились попрошайки и номера с банками вечного огня. Из динамиков за колоннами рвались песнопения, тягуче разливались в воздухе над царящим на площади хаосом. Чистые голоса накатывали, умолкали и накатывали вновь, совсем как урчание морозильной установки в подготовительном отделе крио-тюрьмы. Там тоже было темно и влажно. А после пришел удушающий холод.
Энцо спрятал озябшую руку в карман. Задумчиво посмотрел на металлические пальцы второй, натянул капюшон и двинулся к вышке у пустого фонтана. Привалился к ее боку и принялся ждать. Старался не светить лицом перед камерами.
Рядом заливисто рассмеялась девушка, ветер принес сладкий шлейф духов. С другой стороны вышки кто-то хрустел лепешкой с завернутой в нее колбаской; запахло чесноком. В животе заурчало, и Энцо с легкой тоской вспомнил обеденное мясо, умятое за мотелем. Мысли перетекли на экспресс, который отправлялся через три часа. Он поёжился. Стоило поторопиться, или их шанс выбраться в Четвертую грозил угодить прямиком в Стикс.
Заслышав тихое жужжание, он глянул наверх из-под края капюшона. Подпрыгнул, на миг очутился над толпой и схватил полосатую тушу легионерского дрона. Тот принялся вырываться, завращал камерами, но Энцо быстро вывел из строя и камеры, и крылья. Сунул дрон под куртку и помчался с площади под встревоженные крики свидетелей.
В паре кварталов он остановился. Стащил зубами перчатку. Пальцы имплантата раздвинулись на фалангах и выпустили тонкие нити датчиков и манипуляторов. Те гибко ввинтились в бело-синее брюхо дрона. Энцо привычно сломал защиту и подключился к данным видеонаблюдения. Ничего не изменилось. Программы информационного щита остались теми же, что и семь лет тому назад. Империя любила экономить на системах общественного наблюдения.
Дрон мигнул индикатором, заурчал, и в память Энцо потекли видеоданные за последние часы.
Именно за такие фокусы он однажды загремел в тюрьму. И, похоже, рецидив не заставил себя долго ждать.
***
По привокзальной площади сновали люди, много людей — I-45 не нашла лучшего пункта назначения для наушника-поводыря. А куда еще идти? Они же собирались уезжать, значит, на вокзале Энцо появится точно. Небо над Седьмой курией почернело, зажглись огни фонарей. Один светил прямо на I-45, выделяя её, как на витрине. Она даже порадовалась. Если что, Энцо не пройдет мимо.
Если вообще станет её искать.
I-45 лязгнула зубами — скорее от страха, нежели от холода. Тронула наушник, и шум толпы утонул в глубоких басах электронной музыки.
Что же все-таки произошло? Нет, иногда и дома бывало, что лампочки взрывались, стоило понервничать. Но чтобы так?.. Управлять программой и спалить блокнот? Отправить кого-то в обморок? I-45 закусила губу. Может, и с тем патрицием в машине вышла не случайность. Она же чувствовала имплантат в его голове.
Её накрыла высокая тень, и I-45 сощурилась. Выключила наушник.
— Энцо?
Некто присел рядом на скамью и положил одну руку на спинку. Чужие пальцы коснулись плеча.
— Кто такой Энцо? — осведомился незнакомый мужской голос.
— Нет, я не... Я жду кое-кого, — промямлила I-45, растеряв последнюю уверенность. Она сдвинулась на край лавки и уставилась на снующие по площади тени. Наверное, стоило уйти и не дожидаться очередного конфликта. И куда девались нужные слова, когда были так нужны? Её уже тошнило от собственной беспомощности и постоянного бегства. Жалкая, тощая слепая, с тихой ненавистью подумала она. Тело номер Сорок Пять.
— Мальчик, ты тут сидишь уже несколько часов.
— Я не мальчик! — огрызнулась I-45.
Сосед умолк. К сожалению, ненадолго.
— Ты не замерзла?
Продрогла немного, но I-45 скорее откусила бы себе язык, чем сказала об этом.
— Я живу неподалеку. Не хочешь прогуляться?
— Нет.
— Что?
— Нет, говорю.
О боги, помогите. Снова бежать не было сил.
— Но у вокзала оставаться опасно. Если тебе некуда идти, мы могли бы...
— Могли бы что? — его оборвал знакомый низкий рык. — Пшёл отсюда, урод.
Судя по звуку, приставучего соседа вытолкнули с лавки.
И ударили.
— Да что ты себе позволяешь?! — заголосил он. — Да как ты смеешь?!..
I-45 вскочила, не дожидаясь, пока на крик сбегутся все имперские легионы. Энцо жадно ухватил ее за руку и потащил вперед.
— Марсовы извращенцы... — рычал себе под нос, продираясь в гуще народа. Его металлические пальцы сжимали запястье слишком сильно, но I-45 не жаловалась. Спотыкалась и старалась не отставать.
— Как ты меня нашел? — крикнула она через нарастающий гул толпы.
— Ты в порядке? — вопросом на вопрос ответил Энцо.
— В полном.
— Точно? Он ничего с тобой не сделал? Не говори со всякими паскудными номерами, поняла меня?
I-45 кивнула и охнула, с разбега влетев в его плечо.
Они словно уперлись в стену. Живую изгородь тел, спрессованных у входа на территорию Трансзонального вокзала.
— Иди рядом, — велел Энцо, проталкиваясь впереди. Хотя в такой давке I-45 не потерялась бы даже при сильном желании.
— Подайте, прошу... — сказали на ухо.
— Деньги есть? — хрипло проговорили с другой стороны.
— Билетик, один билетик...
I-45 закашлялась, когда ей дохнули едким дымом в лицо.
— Малыщка, — пробасили со странным говорком. — Не хочещ слехка развлещся?
— Анупшелвонмля! — рявкнул Энцо, и едкий дым развеялся, словно его и не было. Пару раз по штанам скользнули паучьи лапы карманников. Где-то молотили по решетке — судя по звуку, железкой. I-45 отчаянно не хватало воздуха. Она даже принялась дышать ртом — мерно, считая про себя.
Раз, два...
— Десяток денариев, всего десяток...
...пять, шесть...
— Куда прешь?!
... семь, восемь...
— У меня маленький ребенок, ему нужно лечение! Прошу, добавьте на рейс...
...десять, одиннадцать...
— Потерпи, почти дошли, — процедил Энцо, и I-45 кивнула. «Все отлично», — хотела сказать, да в горле пересохло. А после уже было поздно.
Она выпала в пустое пространство и с размаха ткнулась грудью в воротца турникета.
— Ваши билеты и чипы, — сказали ей. Тон вежливый, голос безразличный; девушка-контролер явно устала от смены в гуще вокзального бардака. I-45 задрала рукав куртки и вытянула руку, вспотевшей ладонью вверх. Вздрогнула, когда экран сканера коснулся запястья. Сверкнул луч.
— Номер I-45, Десятая курия, — с легким удивлением сказала контролер, и I-45 похолодела. Она даже не знала, что ответить. Что-то пошло не так?
— Номер, и даже два. Какие-то проблемы? — вмешался Энцо. I-45 немного успокоилась, когда он взял ее за руку. Стало не так страшно.
— Нет, простите. Просто господа с... номерной регистрацией редко пользуются услугами нашего экспресса.
— Теперь будут чаще. Там, в Десятой, лотерея прошла в честь цереалий. Столько народу выиграло... — Он присвистнул. — Закачаетесь. Сажать некуда будет.
— Приятно это слышать, — промямлила контролер. Рядом с ее силуэтом вспыхнул зеленый сигнал, и Энцо легонько подтолкнул I-45 за турникет.
— Прошу вас, поднимите руки... — донеслось откуда-то спереди.
Энцо витиевато выругался.
— Досмотр, — прошипел. — Твою же, забыл...
Он подался за I-45. Ладони легли на ее талию, поставили ровно перед собой.
— Сейчас... Иди прямо, не крутись.
— У тебя что, с собой что-то есть? Ты же знал, куда мы идем... — глупо переспросила I-45.
Она шагнула вперед, и голос легионера зазвучал ближе.
— Малая, — шепот Энцо обжег ухо, — я ж не хочу, чтоб нас с тобой раздели в какой-нибудь подворотне. Опасно с пустыми руками-то.
I-45 невесело усмехнулась. Вот, оказывается, что стоило брать с собой из дома; не одежду и даже не наушник с поводырем. Нужно было выменять нож у соседа под мостом. С другой стороны, за ношение оружия номерам полагался тюремный срок...
— Следующий!
Что-то тихо звякнуло и откатилось. Энцо толкнул I-45 вперед. Она сделала шаг, уперлась в ворота пропускного пункта и подняла руки, повинуясь инструкции электронного голоса.
— Везете ли вы с собой оружие? Клик-препараты? — осведомился легионер, дохнув гарумом и луканской колбаской. I-45 качнула головой. Наверное, со своими синяками и дрожащими пальцами она выглядела очень подозрительно. Чувствовала себя настоящей обманщицей. Казалось, что с минуты на минуту к ней подойдут и выведут обратно в чад и крики привокзальной площади, где ей было самое место.
Но никто её не вывел. Они с Энцо оказались в здании вокзала, светлом и бесконечном, судя по гулявшему эху. Фильтрованный воздух наполняли сладкие, вкусные запахи, в термополии неподалеку звякали чашки и вилки. Стоял ровный гул голосов; высоко под куполом носилось эхо объявлений о готовящихся рейсах.
I-45 наконец захлопнула рот. Она словно попала в иное измерение — из душной Седьмой прямиком в рай для патрициев.
«Трансзональный экспресс до курии Четыре отправляется с пятого пути. Приятной поездки».
Энцо нетерпеливо потянул её за руку, и I-45 поспешила следом. Теперь ботинки скользили не по грязи, а по гладкому камню. Запах выпечки сменился столь же неземным ароматом духов. Кругом распускались цветные огни, звучала тихая музыка, бормотали новости на общегалактическом — I-45 узнавала отдельные слова из потока речи, выучила кое-что за время работы на заводе.
У экспресса стоял странный шум, словно под напряжением гудели сотни, тысячи проводов. Энцо дошел до конца платформы и затолкал I-45 в вагон: через выступающую подножку, по узкому коридору, где ноги утопали в податливом бипреновом напылении, прямо в купе. Щелкнула дверь, и гул двигателей поутих.
— Это вышло случайно, — вырвалось у I-45, когда Энцо, вздохнув, опустился на сиденье напротив. — Я не хотела сбегать.
— Знаю.
Теплые пальцы ухватили ее руку, перевернули ладонью вверх, и кожу что-то кольнуло. Угол пластиковой карты, поняла I-45.
— Нет, мне не нужно. — Она протянула карту обратно, но Энцо был непреклонен. Пришлось сунуть её в карман.
Экспресс тронулся. I-45 привалилась плечом к вибрирующему боку вагона. Снаружи что-то мелькало, порой яркое, порой тёмное. Вдали тянулись световые линии магистралей, число которых становилось всё меньше.
Перед зоной отчуждения настроение резко упало. Состав втек в иной мир, над выходом из купе загорелась красная лампочка. Находиться в коридоре во время прохождения земной атмосферы было крайне нежелательно — только в туалет и обратно. В случае аварии и разгерметизации салона двери автоматически блокировались до прибытия службы помощи.
А кто не успел, тот опоздал, сообщил приятный и весёлый голос из динамика у потолка.
Купе заливал багряный пульсирующий свет, от которого стало неуютно и тревожно. На ум лезли жуткие версии аварий — как поезд с железным визгом сходит с путей и заваливается набок. Как стекло трескается, впуская жаркий, зараженный радиацией воздух. Или выскочившего в туалет Энцо блокирует в коридоре. I-45 представила, как он будет метаться между бронированными перегородками, а она будет стучать ему из относительной безопасности купе... Подземные духи всегда преследовали её, уносили близких людей прямиком в Тартар.
Она потерла щеку; та горела и чесалась. В купе вдруг стало нестерпимо душно.
— У меня родители недавно умерли, — вдруг сказала она.
Энцо невнятно хмыкнул в алой темноте.
— Они не были моими настоящими родителями, знаешь? — добавила I-45 после недолгой паузы. — Нашли меня или что-то в этом роде.
На сей раз не последовало даже хмыка. Должно быть, Энцо не захотел слушать её болтовню и уснул.
I-45 скривила губы и уставилась в марево за стеной. В памяти всплыл бесстрастный голос и скупо отмеренные слова легионера, который навестил поселение под мостом за неделю до смерти мамы. «Надзирающий Отдел Управления Десятой курии», — сказал он тогда.
«Встать в центр комнаты, руки поднять».
Номера всегда подвергались особенному вниманию как нестабильные и склонные к насилию. Стучали выдвигаемые ящики, шуршало вывернутое на пол бельё, звенела посуда. А I-45 стояла, поддерживая мать за морщинистую и странно лёгкую руку. Словно полую кость обтянули шершавой прохладной кожей...
Глаза защипало от слез, и она торопливо зажмурилась. Ткнулась затылком в мягкую спинку сиденья, сложила руки на груди и провалилась в тревожный алый сон.
***
За прозрачной стеной купе проносились долгие стадии красных песков. У горизонта они смыкались со столь же кровавым небом. Тусклый пятак луны едва пробивался сквозь туман с рыжей взвесью. Его свет выхватывал торчащие то тут, то там остовы древних небоскребов и брошенных установок. Вдали блестели воздушные купола действующих шахт. Как пузырьки в воде.
Издержки — в графе с именно таким названием Служба Контроля отмечала убывших рабочих, освобождала регистрационные номера и присваивала их кому-то еще. Новому родившемуся муравью. Энцо даже не знал, что было хуже: когда папаша сбегал (как, например, сделал его собственный), или когда любимого отца, кормильца семьи, заливало радиоактивной водой в шахте, после чего добывающая компания отмечала эту смерть, как месячную «издержку».
Энцо глянул на бледное и узкое лицо слепой. На скуле размазанная кровь, разбитый нос распух, старый синяк под глазом уже начал светлеть. Заметив, как дрожат ее пальцы, Энцо недовольно цыкнул, снял куртку и набросил на тощие плечи. Тронул белую щеку.
Прохладная.
И мягкая, покрытая детским пушком.
Энцо оперся на кулак и вновь уставился на пропитанную радиацией равнину.
Должно быть, Малая тоже родилась в грозу. Потому её и забыли на улице.