Путь в грязь
Железнодорожный вагон был переполнен, как консервная банка. Запах пота, махорки и дешевого мыла витал в спертом воздухе, проникая в каждую складку одежды. Ростиславу, мобилизованному всего три дня назад, казалось, что он задыхается. Вагон раскачивало на стыках рельсов, и ритмичный стук колес монотонно отсчитывал время его уходящей мирной жизни.
Он сидел на жесткой лавке, прижатый со всех сторон такими же растерянными и испуганными людьми. Мужчины разных возрастов и профессий, объединенные одним общим несчастьем – повесткой. Ростиславу было всего девятнадцать, и он никогда не думал, что окажется в такой ситуации. Теперь он влился в эту толпу будущих солдат.
За окном мелькали пейзажи: серые поля, заснеженные рощи, бедные деревни. Зима, казалось, не хотела отступать, и за окном был все тот же холодный, унылый пейзаж. Ростислав смотрел в окно, пытаясь зацепиться хоть за что-то знакомое. Он вспоминал свою жизнь до мобилизации: лекции, друзья, вечерние посиделки в кафе. Все это казалось сейчас таким далеким и нереальным.
У него был собственный телефон, с которого он все это время просматривал ленту новостей, пытаясь осознать происходящее, и в итоге лишь убеждаясь что все очень плохо. Просматривая ленту, он все больше впадал в уныние, что его жизнь может стать невыносимой.
В вагоне царило гнетущее молчание, которое лишь изредка нарушалось кашлем или короткими фразами. Люди старались избегать зрительного контакта, погруженные в свои мысли и страхи. Ростислав чувствовал себя маленькой песчинкой в этой огромной военной машине, перемалывающей судьбы людей.
Поезд шел долго, с бесконечными остановками на маленьких станциях, где к ним подсаживались новые мобилизованные. Каждая такая остановка лишь усиливала чувство безысходности, и казалось что конца этому пути не будет. К концу дня вагон был настолько переполнен, что Ростиславу пришлось стоять, прижимаясь спиной к холодной стене.
С заходом солнца, вагон погрузился во мрак, лишь изредка освещаемый тусклым светом старых ламп. Теперь лица попутчиков были плохо различимы. Но Ростислав мог чувствовать их усталость, их страх, их тоску по дому. Он чувствовал, что стал частью этого коллективного горя.
Наконец, под утро, поезд остановился. В открытые двери хлынул холодный воздух и резкий крик сержанта: "Выходим, живо! Строимся на платформе!"
Вываливаясь из вагона, Ростислав увидел перед собой обшарпанную станцию и толпу таких же измученных мобилизованных. Они строились в шеренгу, пока сержанты пересчитывали их. Растерянность и усталость чувствовались в каждом их движении.
"Смирно! За мной шагом марш!" – раздался очередной крик, и толпа тронулась вперед.
По дороге к полигону их погрузили в старые грузовики. Грузовики подпрыгивали на ухабах, и Ростислав трясся как лист на ветру. Ветер задувал ему за воротник, и он чувствовал, что окончательно промерз.
Через полчаса грузовики въехали на территорию полигона. Ростислав увидел перед собой обширную территорию, усеянную окопами, рвами и учебными площадками. Здесь и закончилось его путешествие, и началось его обучение.
Сержанты выстроили их на плацу, и один из них, с жестоким выражением лица, начал свою речь:
"Здесь вы забудете свои имена и свои прежние жизни! Теперь вы – солдаты! Вы будете тренироваться до изнеможения, пока не станете машинами для убийства! Кто не будет подчиняться, тот будет наказан по всей строгости военного времени! Понятно?"
Ростислав слушал сержанта, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. Он не хотел быть машиной для убийства, он хотел вернуться домой. Но в этот момент он понимал, что его желания больше ничего не значат. Он был здесь, и его судьба была в руках военных.
Теперь он был на полигоне, и его путь в грязь только начинался. Он понимал, что это место станет для него адом, где его будут ломать и переделывать, и ему нужно приспособиться, если он хочет выжить.
Огонь, пот и сны
День на полигоне оказался адом, намного хуже, чем Ростислав мог себе представить. Сержанты не давали им ни секунды покоя. Сразу после построения начались изнурительные физические упражнения: отжимания до боли в руках, приседания до ломоты в ногах, бег по пересеченной местности, словно преследуемые роем бешеных пчел.
Потом их заставили ползать по грязи, преодолевая импровизированные препятствия. Ростислав чувствовал, как колючая проволока рвет его одежду и кожу, оставляя ссадины и царапины на теле. Грязь прилипала к нему слоями, превращая его в бесформенную массу из пота, земли и боли.
Следом началась тактическая подготовка. Они учились правильно ползать, прятаться за укрытиями, штурмовать воображаемые окопы. Сержанты кричали на них, торопили, заставляли повторять одно и то же упражнение снова и снова.
Они работали с оружием, и Ростиславу впервые в жизни довелось взять в руки автомат Калашникова. Тяжелый и холодный, он казался чужим и враждебным в его руках. Сержанты заставили их разбирать и собирать винтовки, пока их пальцы не онемели. Он понимал, что это оружие станет продолжением его тела, его жизни, и он должен научиться владеть им.
Стрельбы по мишеням были отдельным испытанием. Сержанты придирались к каждому промаху, кричали и оскорбляли. Ростислав старался сосредоточиться, но усталость и напряжение мешали ему. Его тело дрожало от напряжения и голода, ведь за весь день им дали лишь скудный паёк.
К вечеру все новобранцы были измождены. Наконец прозвучала команда "отбой". Ростислав еле волочил ноги к казарме. Казарма представляла собой длинное, темное помещение с двухъярусными койками. Все было сделано из грубого дерева, и пахло сыростью и потом.
Он улегся на свою койку, чувствуя, как все его тело ноет и болит. Грязь въелась в его одежду, и было ощущение, будто песок засыпался даже ему под кожу. Он смотрел на деревянный потолок, чувствуя, как его мысли медленно, но верно затягиваются дымкой усталости.
В казарме царило молчание, нарушаемое лишь редким храпом и вздохами. Все были настолько вымотаны, что даже не было сил разговаривать. Ростислав закрыл глаза, пытаясь забыться. Он не мог заснуть сразу, ведь перед его глазами все еще стояли картины этого изнурительного дня: крики сержантов, грязь, колючая проволока, и этот запах пороха, въевшийся в его нос.
Он чувствовал, что его тело словно разломано на части. Голова раскалывалась, как будто ее зажали в тиски. Все мышцы болели и подергивались. Он ощущал каждой клеткой своего тела, что этот день забрал все его силы, и он не уверен, что сможет пережить следующий.
Наконец, поддавшись усталости, Ростислав провалился в тревожный сон. В его сновидениях смешивались крики сержантов, взрывы, стрельба и образы его прежней мирной жизни. Сны были беспокойными, тревожными, и он просыпался несколько раз за ночь, пытаясь понять, где он находится.
Наконец, он отключился, но даже во сне он продолжал чувствовать эту боль и усталость, словно весь полигон переместился в его голову. Он спал, но этот сон вряд ли можно было назвать отдыхом. Он был лишь временной передышкой перед следующим изнурительным днем.