2
Участники событий
Асламбек Аслаханов:
Бараев мне не позвонил ни через час, ни через два часа после нашего телефонного разговора. И ни с ФСБ, ни с какими представителями власти он в переговоры тоже не вступал. Все свои требования передавал через заложников или журналистов. А у ФСБ есть специально подготовленные переговорщики-психологи, которым нужно было войти в контакт с Бараевым. И они искали любые возможности, даже откуда-то из провинции привезли дядю этого Мовсара. Он оказался работником милиции, он говорит: я давным-давно ничего общего не имел и не имею ни с Арби Бараевым, ни с Мовсаром, потому что они отморозки. Что тот, что этот. И на Мовсара никакого влияния не имею, к тому же его переубедить невозможно. Его может остановить только тот, кого он боготворит, - Шамиль Басаев.
Так я понял, что Мовсар мне звонить не станет, поскольку идол у него Басаев, а у Басаева ко мне особое отношение. Они меня уже не раз приговаривали к смерти, объявляя врагом народа. Но я к этому спокойно отношусь, я стал опять звонить в зал, чтобы поговорить с Мовсаром. Наконец дозвонился, говорю: я чеченец, вы что - уже и чеченцев боитесь? Он говорит: не боюсь. Если не боишься, говорю, что же ты безоружного человека не хочешь принять? Что вы за такие воины-шахиды, если одному безоружному чеченцу в глаза посмотреть боитесь? Он тогда распалился: давай, приходи! Я говорю: хорошо, я иду. Так я попал туда.
В зал они меня не впустили, а провели на второй этаж. Там справа от лестницы склад театрального буфета. Ящики с шампанским, конфетами, коньяком. Я пришел и сел. А они - два человека сзади, два по бокам, еще два спереди. Все с автоматами. Я говорю: а где Бараев? «Молится. Сейчас придет». Действительно, через пару минут пришел, стал напротив меня и начал: «Мы воины-шахиды. Мы все должны умереть...» Я говорю: хорошо, я понял, твои требования?
И тут он впервые официально озвучил свои требования: чтобы президент определился, кто будет вести с ними переговоры, чтобы он по телевидению назвал этого человека. Если, говорит, к завтрашнему дню, к десяти часам утра, нам по телевидению не покажут, кто будет от имени Путина вести переговоры, то мы с двенадцати часов начнем расстреливать по десять человек.
То есть им, по задаче, нужно было легализовать свой статус и уровень: Бараев - Путин. Как в Буденновске: Басаев - Черномырдин...
Я говорю: а какие же условия освобождения заложников?
- Условия? Прекращение войны в Чечне и полный вывод войск. Иначе начнем расстреливать заложников.
Я говорю:
- А ты понимаешь, что войны в Чечне как таковой нет, потому что Дудаева нет, и никакой чеченской армии нет, а идет только партизанская война против Российской армии. И нужно прекратить партизанскую войну...
- Это, - говорит, - для вас здесь войны нет.
- И второе, - я говорю, - как ты мыслишь вывести оттуда войска за один день? Там бронетанковая колонна находится, огромное количество техники, артиллерии, снарядов, боеприпасов и т.д. Как ты за один день это выведешь? Я как профессионал, как генерал тебе говорю: тут при всех усилиях надо не меньше месяца. То есть ты собираешься расстреливать людей за невыполнимые условия.
- Я, - говорит, - все сказал. А как выполнять эти условия, это пускай у них голова болит.
Я говорю:
- Вы вот что, вы посмотрите в зеркало на себя. Молодые красивые парни, вам нужно жениться и детей рожать, род свой продолжать. А вы что делаете?
- Мы - шахиды, - говорит он. - Нас в живых уже нет. Вы перед собой оболочку видите. И нам не надо никакие коридоры давать, деньги. Нас они не интересуют. Мы не хотим никаких самолетов и машин, чтобы уехать. Мы отсюда живыми не уйдем. В любой ситуации...
- Хорошо, - я сказал. - Допустим. А если выполнят ваши условия, зачем же тогда умирать? И кто вообще дал тебе право распоряжаться жизнями этих парней и тех наших девушек, которые там, в зале, находятся? Где ты, в какие века слышал, чтобы чеченцы заставляли своих жен и девушек воевать? Зачем вы их притащили сюда?
Он говорит:
- Они шахидки, бойцы джихада!
- Да? Бойцы? - я говорю. - А ты знаешь, что сказала Аиша, жена Пророка? - И процитировал из «Книги джихада», как Аиша спросила Пророка: «О Посланник Божий, мы видим в джихаде самое превосходное из деяний. Не должны ли мы сражаться?» А он ответил: «Лучший джихад для женщины - это хаджж, исполненный по всем правилам». Что же, - говорю, - вы и заветы Пророка игнорируете? И вообще, неужели вы не понимаете, что вы сами заложники? Что вас обманули? Что тот, кто организовал этот поход, имеет совершенно другие цели. Он прекрасно понимает, что войну терактом не остановишь. Потому что еще никто и никогда терактом войны не останавливал. Наоборот, когда война затихала, когда Кремль уже готовился идти на переговоры с Масхадовым, кому-то понадобилось, чтобы вы совершили теракт. Но если вы его совершите, если вы начнете расстреливать людей, то по вашей вине тут же в массовом порядке начнут уничтожать всех чеченцев в России. Погромы сметут Лужкова, скажут: позволил засилье чеченцев в Москве. И Путина сметут. И начнется гражданская война по всей стране, потому что будут погромы всех мусульман. Понимаете? Вас как баранов используют. Говорите, кто давал вам «добро» на этот поход? Что надо сделать, чтобы это прекратить? Кто на вас может повлиять?
Он говорит:
- Аллах и наш верховный эмир - Басаев.
- Хорошо, дайте мне телефон, я поговорю с Басаевым. Что он делает? Он же игрушка в чужих руках. В руках тех, кто и вас использует как баранов, и его...
Тут он передергивает затвор своего АК, я говорю:
- Что ты все время дергаешь затвор? Запугать меня хочешь? Или тебе кровь нужна? Ну, давайте продемонстрируйте, какие вы решительные: отрежьте мне голову и покажите наружу. Я готов принести себя в жертву. Давайте!
Он говорит:
- Мы этого не хотим. Если бы хотели, давно бы сделали.
- А чего вы хотите?
- Мы хотим независимости шариатского государства. А ты все время говоришь о Чечне в составе Российской Федерации.
- Да, говорю! Потому что я опытнее тебя. Я тебе, наверное, уже в деды гожусь. Или, по крайней мере, в отцы. Сколько тебе лет?
- Двадцать шесть...
- Значит, в отцы тебе гожусь. Ну, скажи мне: какое независимое государство вы построили после Хасавюрта? Вы разорили, разворовали все. Неужели ты не видишь, что те, которые тобой и всеми вами манипулируют, что они имеют состояния? Разве ваш Басаев бедно живет? У него мало денег?
- Но он в Чечне, а вы...
- Да, он в Чечне, потому что ни одно государство его не принимает. А другие где находятся? Где их дети? В самых престижных вузах мира, имеют дорогие особняки и дворцы. И это строители независимого государства? Они вас, пацанов, будущего лишили! Ни семей у вас, ни детей, а они на вашей крови делают миллионы. Разве не так? Разве они не воруют восемьдесят процентов того, что вам со всего мира шлют на войну, которую они для того и пиарят, чтобы еще больше на ней нажиться?
Вижу: эти парни вокруг меня задумались. Но и Мовсар это видит и перебивает меня, злится:
- Мы - воины Аллаха! Наша миссия - освободить родину, мы хотим мира в Чечне!
- А мы что? - говорю. - Не хотим, чтобы прекратились убийства? У нас что - меньше болит сердце за несчастных матерей, которые там плачут по поводу гибели своих детей? Мы не стремимся к переговорам? Или мы меньше любим свою родину, чем вы? Что вы, пацаны, вообще сделали для нее, кроме того, что каждый день убиваете? И порой убиваете абсолютно невинных людей! Вот что вы сейчас сделали? Когда это было, чтобы чеченцы захватывали в заложники женщин и детей? Когда это было за всю историю Чечни? Неужели вы не понимаете, что родовое проклятие будет на каждом из вас за слезу каждого ребенка, которого вы здесь держите? За матерей, которых вы лишаете детей. Ни одна страна, ни один народ не поймет вас! Не нужно так позорить свою нацию. Я вам предлагаю мужской вариант - себя и половину Государственной думы в обмен на заложников! Не тех, кто там шаркнул чуть-чуть и посветился перед телевизором. А настоящих мужчин. Половина Думы готова сюда прийти, Лужков готов, Зелимханов хоть по национальности курд, но аж до истерики кричит: «Пускай меня убьют вместо женщин». Цой, кореец, рвется сюда, испанец Маги... Хочешь, говорю, полный зал приведу!
Вижу: эти парни вообще заколебались. То они стояли с автоматами наготове, а теперь расслабились, даже сели. И если бы мне с ними еще хоть чуть-чуть поговорить...
Но Бараев меня перебил:
- Все! Все! Мы - воины Аллаха, мы уже там, в раю. Ты нас видишь в последний раз. И больше мы никого принимать не будем. Иди и объявляй им наши условия. Иди!
Я говорю:
- Ты со мной так не разговаривай. Я не твой подчиненный.
А он своим:
- Все, проводите его. Нам молиться пора.
Из писем Веры к Светлане (продолжение)
...Он приехал через две недели. Встретились. Погуляли. Теперь я ощутила в нем то, чего не заметила в кафе, - какую-то особую мужскую силу, которая заставляла даже компании парней, попадавшихся нам навстречу, уступать нам дорогу. Он шел по улице, как какой-то ледокол, и они сами перед нами расступались. Это было приятно и удивительно. Раньше я всегда их боялась, а теперь шла, как королева. Хотя уже тогда заметила первые странности в его поведении: на телефонные звонки он отвечал на другом языке (я тогда не знала, что это чеченский), цепочка с мусульманским кулончиком, акцент. Хотя когда ему надо было этот акцент скрыть, у него это здорово получалось. Но часто ругался на кого-то по телефону - по-чеченски, разумеется. Потом проводил меня домой, и все.
Через какое-то время опять позвонил. Говорил, что звонит издалека, и, когда я спросила откуда, ответил, что скажет потом.
Не скажу, что с того раза, как он приехал, я в него по уши втрескалась, но уже ждала его звонков и знала, что звонит он в основном по средам. И каждую среду вечером ждала звонка.
Потом он стал звонить каждый вечер или через вечер. В общем, привязал меня к себе этими звонками, а затем и сам приехал. Привез кучу золотых украшений, сунул мне их в руки эдак неловко. Сказал свое настоящее имя - Мовсар. Сказал, что живет в Чечне. Сказал все и про себя, и про своих командиров - Масхадова и Басаева. И спросил: хочешь, я буду к тебе приезжать? А я без него уже не могла и сказала «да». Хотя в принципе я уже сообразила, что это бандит. Но что бандит таких масштабов...
Информация (по книге генерала А. Михайлова «Чеченское колесо»)
Аслан Масхадов. В 1944 году его родители вмеcте со всеми чеченцами (свыше 500 тысяч человек) были в ходе сталинской операции «Чечевица» насильственно выселены с Кавказа в Казахстан.
Аслан Алиевич Масхадов родился 21 сентября 1951 года в селе Шанай Карагандинской области. С 1969 года в Советской Армии, выпускник Тбилисского артиллерийского училища и Ленинградской артиллерийской академии. Служил на Дальнем Востоке, в Южной группе войск в Венгрии, затем в Вильнюсе. В январе 1991 года, будучи командиром дивизии артиллерийских войск, полковник Масхадов принимал участие в захвате Вильнюсского телецентра. Награжден двумя орденами «За службу Родине». В ноябре 1992 года, после призыва Дудаева ко всем офицерам чеченской национальности вернуться на историческую родину, Масхадов в Чечне. Участвовал в рейдах против антидудаевской оппозиции, провел небывалые в истории чеченского народа широкомасштабные учения, поскольку уже тогда предвидел неизбежность войны с Россией. Вмеcте с тем отговаривал Дудаева от всяких действий, провоцирующих эту войну. Втянулся на войну вынужденно, в 1995-м был назван «министром обороны правительства Д.Дудаева». В сентябре 1996 года от имени сепаратистов подписал в Хасавюрте «Декларацию о принципах политических взаимоотношений между Россией и Чеченской Республикой», в 1997-м, став президентом ЧРИ, подписал в Москве «Договор о мире», «Соглашение об экономическом сотрудничестве», «Таможенный договор» между Россией и Чеченской Республикой Ичкерия. С российской стороны эти документы подписал В. Черномырдин. В 1998-1999 годах из-за стремления наладить отношения с Россией оказался в политической изоляции в Чечне. В феврале 1996 года выступил с заявлением: «Россия проводит геноцид в отношении народа Чечни, и поэтому военное командование чеченского сопротивления будет вынуждено принять адекватные меры, а именно - осуществлять диверсии на территории России».
Из прессы (хроника)
06.00. Террористы неожиданно открывают огонь из окон здания театра. В его сторону тут же побежали сотрудники спецслужб в полном снаряжении, с автоматами и в бронежилетах. Кольцо вокруг здания постепенно сужается.
06.05. Начинается эвакуация жильцов из домов, расположенных по улице Мельникова. По подъездам дома 15/10 ходит начальник ЖЭКа, стучит в квартиры, предлагая «собраться за 30 минут».
08.00. Из госпиталя для ветеранов войны, расположенного рядом с театром, вывезено уже около 500 пациентов.
08.00. Руководство ГУВД Москвы призывает террористов выйти на связь. Сердобольные женщины, жительницы соседних домов, пренебрегая призывом эвакуироваться, несут солдатикам в оцеплении чай в термосах - «погреться».
«Известия»
На подступах к Кремлю - ощущение «военного времени». Красная площадь оцеплена, основные подъезды и подходы к зубчатым стенам закрыты, любого прохожего долго спрашивают, куда он идет, после чего не менее тщательно проверяют документы. Такое же пугающее ощущение возникает внутри зубчатых стен и даже в самих кремлевских корпусах. Коридоры гораздо безлюднее обычного. Но это не означает, что в зданиях никого нет, наоборот, все сотрудники Кремля - на рабочих местах. В Кремле вообще принято очень поздно уходить с работы, поэтому сообщение о захвате заложников многих застало в рабочих кабинетах. С тех пор они там и находятся. У многих красные глаза - от недосыпа.
Как только стало известно о захвате заложников, доклады силовиков начали поступать в Кремль. Незадолго до полуночи туда вернулся президент Владимир Путин. Вскоре после полуночи глава ФСБ Николай Патрушев и министр внутренних дел Борис Грызлов доложили президенту о развитии ситуации и о принимаемых в связи с этим мерах: подразделения Центра специального назначения ФСБ, специальные силы МВД и Минобороны приведены в боевую готовность, на месте происшествия работает штаб, который возглавляет первый заместитель директора ФСБ Владимир Проничев.
Штаб получает всю возможную информацию, анализирует ее...
Информация (по материалам специзданий)
Объем зрительного зала в ДК на Дубровке - 1800 кубометров.
Из установленных взрывчатых устройств в зале идентифицировано два СВУ по 10-12 кг каждый. СВУ расположены - один под балконом, второй на балконе. Таким образом, обрушение балкона с людьми в случае взрыва неизбежно.
Предположительно эти два заряда представляют собой 152-мм снаряды со вставленными вместо штатного взрывателя электродетонаторами. Обычно чеченские боевики помещают такие снаряды в металлическую трубу, которую, в свою очередь, заполняют убойными элементами. Показания выпущенных заложниц и телефонные сообщения подтверждают это предположение. Они же свидетельствуют, что на сцене находится тяжелая сумка со взрывчаткой, а женщины-смертницы обвязаны взрывпакетами. Еще несколько десятков СВУ различных типов и мощности увязаны в электросеть и выведены на пульт.
Таким образом, в зале объемом 1800 кубометров находится как минимум 120-150 кг взрывчатого вещества. При взрыве такого количества ВВ внутри здания будет создано избыточное давление, безусловно, смертельное для заложников.
В зале
Заложники
Галина Делятицкая:
Когда детей с репетиции привели на балкон и приказали сесть, дети сначала смотрели по сторонам и не понимали, что происходит. «А что случилось? А кто это?» А некоторые ребята даже восхищались: «У, здорово! Как интересно! Ух, какие боевики!» А доходить до сознания, что это серьезно, стало намного позже, когда боевики принесли эту бомбу. Они поставили ее по центру балкона - такой большой цилиндр цвета хаки - и сказали, чтобы все женщины сели вокруг этой бомбы. Вот тут страх по-настоящему появился. Сесть рядом с устройством, которое сейчас разорвет тебя на кусочки, причем женщинам сесть, - вот когда стало страшно!
В партере они такого не сделали, там зал и так был целиком заполнен. А у нас на балконе были пустые места, многие порознь сидели, кресел 40-50 не были заняты. Поэтому они заставили женщин сесть вокруг бомбы, а мужчин отсадили наверх, в левый угол. Не знаю почему. Может, боялись, что мужчины, сидя возле бомбы, предпримут что-нибудь...
Но реакция на это разделение была жуткая, трагическая. Мама пришла с сыном, девушка с парнем, муж с беременной женой - и вдруг их разъединяют. Как в кино про Освенцим. Причем все это разъединение указывалось пистолетом. Если кто не так быстро реагировал, били по затылку, по уху. И сидеть нужно было руки за голову - и взрослым, и детям, всем. И вот эта сцена, когда пары должны расходиться, - я просто видела их глаза и слышала реплики: «Успокойся, все будет хорошо...» А их разнимают. Насильно...
И у нас двух девочек отсадили от ребят - Кристину Курбатову и Сашу Розовскую, им обеим по 14 лет. А в Кристину, я знаю, был у нас один мальчик тайно влюблен, Арсений Куриленко. Ему 13 лет, и он, конечно, эту влюбленность скрывал, но как-то на репетиции я это заметила. Потому что в нем вдруг этакая меланхолия появилась, он перестал реагировать на мои замечания, и взгляд отсутствующий, и чуть не слезы на глазах. Я ему говорю: «Арсюш, ты что? Влюбился, что ли?» Он покраснел и едва не расплакался. Я говорю: «Все, все! Успокойся! Иди сядь в сторону, потому что ты все равно не работаешь». Потом мне ребята рассказали: когда они были в нашем летнем лагере, где продолжались репетиции «Норд-Оста», Арсюша признался Кристине в любви. А Кристина в мягкой форме ему сказала, что, мол, ты очень хороший человек, но мне нравится другой мальчик, давай мы с тобой будем друзьями. То есть не отшила его, а очень корректно ответила. Но он, конечно, все равно переживал и страдал, как все подростки страдают в такой ситуации. И неотлучно был возле своей Джульетты, а в тот вечер особенно, поскольку она приехала на репетицию с бронхитом и кашляла.
И вдруг - этот балкон... эти террористы в масках... кровь... бомба и - их разлучают, Кристину под автоматом уводят от Арсения. Нужно было видеть его глаза!..
Мальчиков оставили с Сергеем Валентиновичем, а меня заставили сесть около бомбы вмеcте с другими женщинами. Среди них была беременная, причем срок такой приличный. Ей все время воздуха не хватало, плюс это волнение - плохело ей постоянно. Еще была девочка-старшеклассница, страдающая эпилепсией. Она в обморок упала, ее вынесли на площадку подышать кислородом и привели обратно.
То есть у них первоначальная установка была никого не выпускать. Что бы с кем ни случилось - все остаются в зале. Никаких сантиментов, послаблений, ничего. Взрослые, дети - не важно. Сразу всем приказали: «Руки за голову!» Кто замешкался, тому прикладом в затылок. Я, как театральный педагог, сразу определила: это у них было заранее срежиссировано, отрепетировано, они хорошо знали все возможные ситуации и четко их разыгрывали. Первым делом устрашали, нагнетали страх, чтобы любую волю подавить своими жестами, окриками и жестокостью.
И вот мы сидим на этом балконе, а сзади, в вестибюле на третьем этаже, не то боевики, не то фээсбэшники разбили огромное окно. Может, это была первая попытка штурма, а может, террористы через то окно округу простреливали - не знаю. Только у нас там очень сильно дуло, просто холодом сифонило - это же конец октября, ночь, температура почти нулевая. Боевики-то тепло одеты, а наши ребята, как их посреди репетиции прихватили, так они и были - в футболочках «Норд-Ост». И мы с Сергеем Лобанковым периодически просили боевиков: у нас дети мерзнут, закрывайте, пожалуйста, хотя бы дверные шторы, мы-то сами встать не имеем права. А своим ребятам, когда их в очередной раз водили в туалет, говорили: приносите наши реквизитные вещи. Потому что туалет для мальчиков чеченцы сделали как раз в том репетиционном зале, где мы работали до захвата. Они там прямо на паркет и должны были мочиться. А там был наш театральный реквизит и одежда - пальто, плащики, какие-то платки сценические. Когда они что-то приносили, то мы их этим укрывали, утепляли. И конечно, Кристинку и еще одного мальчика с бронхитом, Шальнова, в первую очередь...
Информация и комментарии
«Известия», Дмитрий Ольшанский:
Для президента ситуация очень тяжелая. По сути, чеченцы заняли Москву - Россия проиграла войну. Выбор очень сложен: либо престиж государства, либо жизни людей. Но никто этот выбор за Путина не сделает: он сам создал «вертикаль власти».
«Известия», Александр Хохлов:
Возможные варианты развития событий
Плохой:
После долгих переговоров власти решают удовлетворительно требования террористов. Морально это, безусловно, можно оправдать: на кону стоят жизни 700 человек. Появляется кто-то с лицом покойного Александра Лебедя и уверенным голосом говорит: войне - конец, миру - мир.
Чеченские боевики отпускают заложников и под «прикрытием» миротворцев, депутатов и журналистов триумфально возвращаются в родные горы. Россия в очередной раз утирается. Все телеканалы мира показывают народные чеченские танцы-зикры и радостные бородатые лица бандитов, кричащих «Аллах Акбар!». Где-нибудь в Турции начинаются мирные переговоры, которые приводят к независимости Ичкерии, а через несколько лет - к войне чеченцев за создание великого исламского халифата на территории Чечни, Дагестана, Ростовской области и Краснодарского края.
Еще хуже:
Генералы докладывают президенту, что готовы «замочить» террористов в ДК с минимальными жертвами среди заложников. Престиж державы требует применения силы.
Моральное оправдание: мировой опыт, который рекомендует не идти на поводу у террористов. Возможные жертвы среди штатских объявляются «приемлемым» ущербом. Штурм начинается. Спецназ начинает атаку сверху, снизу из подвалов применяются усыпляющий и слезоточивый газы, светошумовые гранаты и прочие технические спецсредства. Но газ почему-то идет не туда и распыляется не так. Сверху и сбоку штурмуют не так быстро, как снизу... Итог: несколько погибших спецназовцев, гарантированно уничтожены террористы. Много жертв среди беззащитных заложников. Пышные похороны, много речей.
Хуже некуда:
Совмещение обоих вышеизложенных вариантов, только в другой последовательности. Сначала штурм, который захлебывается в крови или отменяется на полпути, потом переговоры и «Аллах акбар!» Такое уже было в Буденновске и в Кизляре, Первомайском. Как результат - куча трупов и полная потеря лица политическим руководством государства.
«Газета», политолог Центра Карнеги Лилия Шевцова:
В истории уже были трагедии с заложниками. В 1979 году в Тегеране были захвачены сотрудники американского посольства. Джимми Картер, который тогда был президентом, решил пойти на мирные переговоры, но в конечном итоге проиграл. Решение вести переговоры продемонстрировало слабость президента. А его попытка послать вертолеты для освобождения заложников закончилась тем, что вертолеты разбились.
Президент России должен публично взять на себя ответственность за освобождение заложников... Страна должна ощущать, что у нее есть лидер. Уход президента Путина или выжидательная позиция в данном случае говорит о том, что президент не решается взять на себя ответственность за победу или за провал. Пока Путин этого не сделал, он теряет рейтинг...
Александр Цекало, один из продюсеров «Норд-Оста»:
Ночью к штабу пришел Алексей Ситников, доктор наук в области психологии, отец русского НЛП и один из наших ведущих пиар-экспертов. Но всюду уже стояло оцепление, в штаб его не пустили, он вызвал меня по телефону, мы с ним прогулялись, и он мне рассказал о своем видении того, как это может развиваться. Он говорил: «Они никакие не смертники, смертники маски не надевают, их невербальное поведение тоже не похоже на поведение смертников. И ты обратил внимание на их фразу: «мы тут будем сидеть неделю»? А теперь посмотри по календарю - через неделю Чеченский конгресс в Дании. То есть это типичная пиар-акция накануне этого конгресса. А на самом деле никто никого взрывать не будет, но благодаря «Норд-Осту» конгресс будет в центре внимания всех мировых СМИ. И никакие переговоры им не нужны - все понимают, что войска из Чечни за один день не выведешь. Неделю они будут мучить людей, с тем, чтобы вызвать «стокгольмский синдром» сначала у заложников, потом у их родственников, а потом у всего мира. Когда весь мир обратится к этому конгрессу с просьбой помочь освободить заложников, конгресс поставит условием признать их статус борцов за свободу Чечни и легальность правительства Масхадова. После этого представитель конгресса летит в Москву, заходит в «Норд-Ост», выпускает всех русских заложников, а иностранцы и террористы получают самолет и улетают в Саудовскую Аравию. Там будет пресс-конференция, покажут кассеты с порочащими русскую армию кадрами. Террористы получат 15 лет, а через год-два их выпустят и каждому дадут по миллиону долларов. Все это наверняка расписано у них в условиях контракта. По этим условиям они должны добиться волнений в Москве, возможно - демонстраций и митингов...
Я сказал: хорошо, я сейчас пойду и передам это в штаб Ястржембскому.
АПН, военный обозреватель «Независимой газеты», полковник запаса Игорь Коротченко:
Вывод войск из Чечни стал бы политическим самоубийством для Путина. Он попал в ситуацию «вилки»: два года назад он обещал мочить бандитов в сортире, а сегодня они пришли в Москву и фактически пытаются замочить его самого. Он тянет паузу, но сейчас это для него еще хуже, чем после «Курска». В данной ситуации единственный выход для президента - как можно быстрее определиться с политическим решением. Путин должен выступить с обращением к нации, как в свое время, после событий 11 сентября, это сделал Буш. Он должен четко сказать, что для России политически неприемлемы требования о выводе войск из Чечни. На все остальные шаги руководство страны готово. Падение или взлет его рейтинга трудно прогнозировать, ясно только, что любые решительные действия будут поддержаны, а нерешительность и промедление приведут к катастрофе. В данной ситуации без жертв не обойдется, но если мы выведем войска из Чечни, то жертв будет во много крат больше... Россия должна принять на вооружение методы израильской армии - за каждый теракт наносить ответный удар. Если известно, что где-то действует банда из этого аула, то по нему и нужно ударить. Мы должны помнить, что это другая цивилизация, где действуют родоплеменные отношения. За головы лидеров боевиков должны быть объявлены официальные награды - за Масхадова от миллиона до трех миллионов долларов США, за остальных - по 700-800 тысяч. Причем надо объявить, что если эту голову принесут представители федеральных сил, которые ходят на спецоперации, то они получат такую же награду.
«Известия»: «Мы вас, русских свиней, в Чечне резали и здесь будем резать!»
Изумление москвичей от того, что боевые действия в одно мгновение переместились из Чечни в Москву, очень похоже на тот шок, что испытали год назад американцы, наивно полагавшие, что война - это далеко и не с ними. В десятках российских городов, сел и особенно станиц сотни тысяч жителей, как это ни кощунственно звучит, вчера возблагодарили Бога за то, что и Москва наконец воочию увидела ту войну, которая уже давно идет не в Чечне, а на территории России - от Ставрополья до Крайнего Севера и Сибири...
Из писем Веры к Светлане (продолжение)
...Да, Мовсар привез кучу золотых украшений, сунул мне в руки так неловко... Я в принципе уже сообразила, что это бандит, но что бандит таких масштабов - нет, мой мозг не мог представить... И вообще я золото не люблю и не ношу украшений, оно все до сих пор просто лежит у меня дома, иногда я достаю эти украшения и вспоминаю о нем. Я знаю, что на них кровь, знаю, мне больно от этого, но он всегда говорил: «Что толку, что ты сейчас плачешь и хочешь вернуть все владельцу? Он мертв, и ему они не нужны»...
Может, у него была цель сделать меня своей сообщницей, не знаю и не хочу так думать. В конце концов, я пока живу, и за «сообщность» с ним меня никто еще не убил.
В свой третий приезд он дал мне деньги и сказал, чтобы я сняла квартиру и жила на эти деньги отдельно от родителей. И даже купил мне новый телефон - специально, чтобы я его включала только в определенное время для его звонков. Он боялся за меня, это точно, и не хотел, чтобы хоть кто-то из его людей видел меня или узнал обо мне. А я, дура, говорила: «Ты меня не любишь, если не хочешь меня никому показывать».
Потом, когда я сняла квартиру, он приехал где-то через месяц, и была наша первая ночь.
А утром он уехал, сказав, что ему некогда, что ему не до всякой там любви, ему надо на войну.
Я проревела три дня, звонила ему, но он отключал телефон, а я - все, я уже влюбилась в него по уши, и, как у любой женщины, у меня было постоянное беспокойство за него, за свою любовь...
В зале
Заложники
Галина Делятицкая:
Прошла ночь. Практически никто не спал, а так, сидели в полудреме. В шесть утра вышел на сцену симпатичный парень, рослый, спортивный. Не помню, как они его звали, но помню, что он все время был рядом с Мовсаром - черноволосый такой, ширококостный парень с крупными глазищами. Он стал в правом углу сцены и начал молиться: «Аллах акбар!..» А все остальные боевики ему вторили. Это была длинная молитва - певучая и сложная по мелодии, и он ее очень чисто пел.
Это было возвышенно, почти сакрально.
Но чем выше он брал, чем громче звучал в зале его голос, тем сильнее нарастало в нас состояние страха. Все притихли. Ни одного звука. Я даже кожей почувствовала ужас всего зала - такая была пронзительная тишина. Всем стало воистину жутко - казалось, что сейчас они завершат этот ритуальный молебен и всех нас прикончат, взорвут...
Марина Колчина и Наташа Салина:
Жуткий был момент, какие-то сакральные напевы. В зале стало очень тихо.
Татьяна Гуревич-Солнышкина:
Да, это было страшно. Они автоматы положили рядышком, к стене. И пели такими поставленными голосами, минут двадцать была эта молитва. Поют, поют, поют - казалось, что сейчас они допоют и все - и взорвут всех нас.
Зинаида Окунь:
Я где-то читала, что в стрессовой ситуации люди думают только о своем спасении, и больше ни о чем. Что душа сжимается в комок, живот подбирается и весь организм мобилизуется только на выживание и не допускает никаких посторонних мыслей и эмоций. Моя подруга рассказывала мне, как она попала в авиакатастрофу, когда в самолете заглохли оба мотора и он стал камнем падать вниз. Она говорит: «Угадай, что было в самолете?» Я говорю: крик. Она говорит: «Ничего подобного! Гробовое молчание! Все вцепились в кресла и - тишина! И только, - говорит, - когда мы выровнялись и приземлились, вот тут, - говорит, - меня стало трясти». У нас в зале было то же самое. Когда они пели - гробовая тишина, гробовая. А я закрыла глаза и думаю: ну сколько можно бояться, сколько? Неужели я тут умру от этого страха? Неужели я не могу заставить себя думать о другом? И наверное, на десятой, что ли, минуте их пения - а десятая минута - это очень долго, очень, все жилы вытянулись и живот под ребра подтянулся, - я не знаю, каким уж усилием или просто от усталости, от того, что уже не осталось у меня сил бояться, но я вдруг как-то отпустила себя, смирилась со смертью и стала говорить себе: «Ну ладно, все, это уже конец, но разве тебе нечего вспомнить? Разве ничего, кроме ужаса, не осталось с тобой для этой последней минуты? И разве ты уже не пережила это все тогда, еще двадцать лет назад?»
И знаете, в эти минуты, в эти длинные, очень длинные минуты мои мысли о сыне и дочке ушли куда-то, а вспомнила я совсем другое...
И тогда была ночь. Лунный свет пробивался сквозь закрытые ставни. Из печи были видны отблески огня. В комнате было тепло, а в душе моей - холодно. Сегодня он не придет. Он дома с женой. И его «Жигули» спят в гараже, а не под окнами комнатенки, которую я снимаю.
Мне всего 18 лет. Я уже исколесила весь Советский Союз по турпутевкам. Если на карте нарисовать мои похождения (я однажды попробовала), получается силуэт огромной крысы. Я - Крыса по восточному гороскопу. Во время моей последней поездки в Тверь я влюбилась в первый раз. А Вадим - тигр. Нашей с ним страсти хватило лишь на пару месяцев встреч в снятой именно для этого комнате. Потом его жена узнала о нашем романе, начала бороться за него, писать слезные записки, которые он ежедневно находил в своих карманах. А я еще не научилась достойно переживать потери.
И потому я стояла у кинотеатра и плакала. Он не пришел, билеты пропали. Мне было холодно и одиноко.
Мое сердце скулит и плачет,
Словно пес, потерявший свой дом.
Ничего для тебя не значу,
Ни к чему говорить о пустом.
Ты не ищешь той тихой пристани,
Где тебя будут верно ждать.
Ты в душе моей просто выспался
И наутро ушел опять.
Да, тогда я еще писала стихи... И еще я помню, что на одну мою стипендию, хоть и повышенную (отличница!), я не могла снимать эту комнату. Мои родители уже привыкли к моей самостоятельности, ведь я сама сбежала от их нелюбви и постоянных ссор.
В общем, я стояла у кинотеатра и ревела, жалея себя и пропавшие билеты в кино. А потом, утерев слезы, пошла ловить такси. Не хотелось, чтобы в автобусе все глазели на мою опухшую от слез физиономию. Остановился частник на синих «Жигулях», спросил, сколько заплачу. Я отмахнулась: «Мне все равно. Сколько скажете».
Успокоилась в теплой машине, закурила. Когда мы были уже у самого дома, где я жила, на окраине, я вдруг вспомнила, что сегодня мне придется одной топить печь - и сегодня, и завтра, и всегда... А бросить этот барак и вернуться к родителям - нет, даже думать об этом не хотелось. Ну и пусть! Я рассчиталась и хлопнула дверцей.
В комнате было, как всегда, холодно - март все-таки. Я вздохнула, вышла на улицу и села на кривое крыльцо. «Жигуленок» стоял на том же месте. Водитель вышел из него и сел рядом со мной. Молчание тянулось долго, и мне почему-то не хотелось, чтобы он уходил. Незнакомый человек, он не пытался фальшиво сочувствовать и задавать ненужные вопросы, а просто, как мне казалось, излучал какое-то тепло, от которого мне становилось легче. Даже не тепло, а отчетливую жизненную энергию. Хотя не произнес ни слова. И вдруг мы одновременно встали, он открыл мне дверцу своей машины, потом сел за руль и уверенно и спокойно поехал. Какая-то тупая оторопь не давала мне ни думать, ни говорить. Я просто чувствовала необъяснимое спокойствие, красная лампочка тревоги в моей голове не подавала никаких сигналов. Мы ехали и ехали, я курила и - совершенно трезвая и далеко не глупая девочка - была словно в какой-то отключке.
Когда ощущение времени и пространства вновь посетило меня, оказалось, что мы катаемся уже больше часа по Кольцевой дороге. Незнакомец спросил, как меня зовут. Я нехотя отвечала на его вопросы и вдруг обнаружила, что он свернул с Кольцевой и мы мчимся по какой-то лесной дороге за пределы города. За окном ночь, фонарей, конечно, нет, только луна и свет фар редких встречных машин. Тут мне стало страшно. «Куда мы едем?» - спросила я. Он молчал. Мысли лихорадочно завертелись: а вдруг маньяк, бандит, я ведь его первый раз вижу.
Теперь я была уже уверена, что вряд ли вернусь обратно живой. Страх заставлял меня искать выход, я что-то спрашивала, ревела, кричала, умоляла сказать хоть слово. А он мчался на большой скорости, и прыгать из машины в темноту было еще страшнее. Он замедлил ход как раз в ту минуту, когда я пыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, и свернул на проселочную дорогу. Я подобралась в комок и в следующую секунду собиралась выпрыгнуть из машины. Вдруг мотор дернулся и заглох. Мой спутник по-прежнему молчал и не смотрел в мою сторону. Потом опустил руки с руля и сказал: «Ну вот, машина не хочет тебя дальше везти»,
Я истерично бормотала: «Делай со мной что хочешь, только не убивай!» И тут он повернулся ко мне, и я увидела его глаза. ЕГО ГЛАЗА! Что-то в них было такое необъяснимое, родное, так мать смотрит на свое неразумное дитя. Он улыбнулся: «Мое имя - Володя. Будем знакомы».
Сейчас, почти тридцать лет спустя, я так же отчетливо помню каждое мгновение того разговора, его глаза и эти слова: «Мое имя - Володя».
Любовь к тебе берегу наравне
Со всем, что с детства так дорого мне:
С закатом летним, багряно-алым,
Раскинувшимся в половину неба,
С лебяжьим бабушкиным одеялом,
С горячим запахом свежего хлеба.
С первой улыбкой своего ребенка,
Добрыми мамиными руками,
Глазами влажными жеребенка,
К щеке прикоснувшегося губами.
С золотыми полями спелой пшеницы
И первыми днями лета...
Наверное,
Для этого стоит на свет родиться,
Чтобы жить и любить, упрямо и верно.
Так странно начиналась наша любовь, которая не умерла и по сей день, хотя сейчас я старше, чем он был тогда, и нас разделяют годы, мое замужество и множество других мужчин в моей жизни. Я не помню даже имен некоторых из них. А про него в этом «Норд-Осте» и под это ритуально-сакральное пение чеченцев-террористов вспомнила все - каждую черточку его лица, каждую линию на его ладони, каждый наш разговор и каждую минуту, проведенную с ним в постели и тогда, когда я, задыхаясь, улетала от ощущения его обжигающей плоти в своем теле, и когда я стремительно падала в пропасть своего бешеного вожделения, и когда он просто устало спал рядом со мной... И каждое блюдо, которое я, еще не умея готовить, покупала для него на ужин в соседнем кафе... И запах цветов, которые он мне дарил...
А в тот день, в день нашего странного знакомства и дикой вспышки страсти сначала в машине, а потом просто в лесу, на мартовском снегу, - да, в тот день он все-таки привез меня домой и сказал: «Завтра в 18.00». И снова улыбнулся. Эту улыбку я не могу описать словами, я просто растворилась в ней и утонула навсегда.
То, чего я боялась, все же случилось.
Не гадала, не думала, а в тебя влюбилась.
Полюбила неистово и беспечно,
Словно в омут я бросилась в темной речке.
Если это и есть «стокгольмский синдром» жертвы, похищенной проезжим мужчиной и трепещущей в его руках от страха за свою жизнь, то я готова хоть завтра переселиться в Стокгольм - навсегда...
Поэтому нет ничего удивительного в том, что вскоре мы сняли другую квартиру, благоустроенную. Он приезжал после работы, через день. День у меня, день с женой. Нам было хорошо вмеcте.
Да, он, естественно, был женат и не скрывал этого. Однажды он даже представил меня своей жене, когда мы случайно столкнулись с ней. «Это моя любимая жена Зина, а это моя любимая женщина, тоже Зина». Я остолбенела, а она, так же как и он, спокойно и уверенно улыбнулась, кивнула мне и убежала по своим делам. Их мир был мне непонятен. Но я не собиралась разбивать их странную семью. Она воспитывала сына и мечтала о дочке. Я благодарила судьбу за каждое мгновение. Это была Сказка, и я, слава Богу, понимала, что сказка не бывает долгой. Но старалась не думать об этом.
«Жигули» у него были свои, а работал он на большой спецмашине, то была крутая работа, и деньги крутые. Хотя я деньги в то время не ценила, просто любила смотреть, как после работы он выворачивал куртку, высыпал на стол ворох мятых «левых» купюр и раскладывал их в стопки. Он зарабатывал в день больше, чем мой отец за месяц. Но я смотрела не на деньги, а только на него - преданными глазами. И такое обалденное было ощущение безоблачного, абсолютного счастья! Хотя он иногда говорил с грустью: «Зачем я тебе? Ведь я тебе всю жизнь ломаю...» А я смеялась и возмущалась: «Я достаточно взрослая, чтобы самой строить свою жизнь!» Да, ведь мне было уже 19...
Нужно быть честной - мы никогда не говорили о любви. Он любил свою жену и часто рассказывал о ней, когда я просила. Дома у него тоже все было хорошо. Свободная семья. Удивительно, но я совершенно не испытывала ревности и была благодарна ему за то, что он никогда не обманывал меня, не говорил красивых слов и не признавался в любви. Хотя... Иногда он мог вспылить, приревновать меня неизвестно к чему. Помню, как-то позвонил, а телефон был занят - я говорила с подругой. Так потом, когда он дозвонился, он просто сорвался - с кем ты говорила? Почему так долго?
Но это, конечно, мелочи, я не придавала им никакого значения.
А потом...
А потом наступило то, что наступает всегда, - я почувствовала недомогание и поняла, что случилось кое-что нежданное-негаданное. Сходила к гинекологу, и врач подтвердил мои опасения.
Мне было очень страшно делать первый в жизни аборт. Но я не хотела ни с кем говорить на эту тему. Ни с Володей, ни тем более с родителями. Мне оставалось учиться еще два года, потом диплом. Я здраво рассудила, что сейчас он мне не нужен, этот малыш. Но на эту операцию нужны были деньги, и пришлось рассказать Володе. Он пытался меня отговорить, обещал, что всегда будет помогать мне растить этого человечка. Да, он не может и не хочет бросать семью, но и нас не бросит никогда. Но я не слушала его. И когда он понял, что меня не переубедить, он нахмурился и замолчал. И ушел. Ушел из моей жизни, как оказалось, навсегда. А я целыми днями сидела на балконе и ждала его. Этот месяц был самым трудным в моей жизни. Потом, за день до аборта, когда я уже ясно поняла, что сказке пришел конец, я вдруг нелогично решила, что буду рожать. Впервые мой разум меня подвел, уступив сердцу. Я хотела позвонить ему, сказать, что он может вернуться. Но что-то держало меня, и я металась между разумом и сердцем еще четыре долгих месяца, чуть не бросила учебу. Я даже начала покупать и шить детские вещи, искать работу на дому. Родители (спасибо им) помогали мне оплачивать квартиру, когда я наотрез отказалась возвращаться к ним. И все вроде бы наладилось.
И тут у меня началась самая настоящая депрессия. Что-то будто умерло во мне. И в один прекрасный день я выпила горсть таблеток постинора. Потом отрывками в памяти: боль, страх, высокая температура, больница, щемящее чувство одиночества и надежда, что он придет ко мне в палату. Он, Володя! Я и в бреду шептала его имя.
Он не пришел, да и не знал, что я была там. Через 12 дней меня выписали - уже одну, опустевшую. Я думала: время лечит, время вылечит!..
Воркует голубь на балконе, а за окном ночная тишь.
Среди нетронутых пеленок наш неродившийся малыш.
Жар-птица пролетела мимо, и Принц приехал не за мной.
Да, я уже была любима. Но не тобой. Но не тобой.
Мы встретились десять лет спустя, случайно. Сидели в кафе, вспоминали. Я рассказывала о себе, о сыне, о дочке. У него тоже родилась долгожданная дочка. Но я не сказала ему о том, что замуж вышла только потому, что увидела в моем муже отдаленное сходство с ним, любимым. Да, я никогда не любила мужа, я любила в нем только это сходство. И много раз называла его во сне чужим любимым именем. И в постели всегда представляла себе другого, его.
Спит беспокойно на постели дочь златовласая моя.
Она могла бы быть твоею, но не твоя. Но не твоя!
Целует молча, без упрека, законный муж - совсем чужой.
Да, я уже не одинока, но не с тобой, но не с тобой!
Воркует голубь на балконе, и время сглаживает боль.
Ты вор любви, мой вор в законе. Мой черноглазый, мой король.
Нет, ничего этого я не сказала ему. Скрыла и самое плохое - что мой муж все знал об этом, я предупреждала его еще до свадьбы, рассказав все, как есть. И это была моя ошибка. Он-то любил меня, а я его - нет. Начал пить, от чего и умер. Я осталась одна с двумя детьми. Они не виноваты в том, что я не любила их отца и что вижу в них чуждые мне черты. Это я виновата в том, что вырастила их, недодав им той любви, которую могла бы дать, если бы они были от него. Наверное, нужно рожать только от любимого мужчины и пока есть любовь...
Но тогда, в кафе, я ничего этого не сказала ему, Володе.
Мы разошлись как чужие люди. Как совершенно чужие люди.
И в тот день я чуть не отравилась второй раз.
А потом все последующие годы, вытаскивая в жизнь своих детей, я давила в себе все воспоминания о той короткой Сказке, которая была у меня и которая - хоть одна! - должна быть в жизни у каждой женщины. Да, я давила ее в себе, глушила работой, снотворными таблетками и короткими романами с мужчинами-заменителями, но не было ему замены, не было. Как не было уже тех полетов и тех падений, и однажды я сказала себе четко и ясно: забудь, это тебе приснилось по младости лет, это была не любовь, а «стокгольмский синдром» жертвы, со страху отдавшейся своему похитителю и испытавшей двойной кайф от сочетания этого страха и вожделения...
И всю жизнь я травила в себе воспоминания о нем и о тех взлетах и падениях, которые испытала с ним. Но теперь, здесь, в «Норд-Осте», при звуках этого ритуально-жертвенного пения, когда весь зал съежился от страха перед этими террористами, я вдруг ощутила, как откуда-то снизу живота опять - как тогда! как тогда! - поднимается жаркая волна вожделения и страха, страха и вожделения. И я даже рот открыла для выдоха этого сексуального наката...
Из Корана, «Книги Джихада» и других учебников, найденных в лагерях террористов:
«Кто же ищет не ислама как религии, от того не будет принято, и он в последней жизни окажется в числе потерпевших убыток» (3:79).
«Будучи завершающим откровением Аллаха, ислам превосходит и завершает все прежние веры...».
«Вы думали хоть раз, что делают христианские миссионеры, чтобы распространить свою религию и погасить ислам? Более 1000 центров находится в Америке, работающих для распространения христианства и погашения ислама... Миллионы долларов уходят из Америки и Ватикана, чтобы обратить мусульман в христианство...»
«Что делают христиане с мусульманами в Боснии? - Разрезают живот беременным женщинам-мусульманкам, зашивают собак и кошек. Женщины под наркозом не чувствуют, а потом рожают собак и кошек. Скоро то же будет в Дагестане и Чечне...»
Христиане... не сомневаются в том, что женщина, оберегающая свою внешность от посторонних глаз, способна уберечь и свою веру, и религию. Поэтому они пропагандируют обнаженность и цинизм и, пользуясь обольстительными лозунгами, такими, как «свобода женщинам» и тому подобное, хотят отвратить мусульман от их религии».
Александр Сталь:
Кажется, именно на второй день боевики читали со сцены что-то вроде лекции, где объясняли, что не хотят нам зла, что во всем виноваты российские власти, которые нас бросили. Боевик, читавший лекцию, сыпал фразами из Корана, мне особенно запомнилось, что «рай находится под тенью сабель». Похоже, что в его голове царила полная каша - месть за родных, война за освобождение, джихад, все смешалось. Любой полуграмотный богослов легко не оставил бы от его высказываний камня на камне, если бы, конечно, боевик стал с ним спорить. Но они все были очень упертые, твердили зазубренные, явно кем-то вдолбленные фразы вроде той, про рай и сабли. Вообще я не испытывал к террористам ненависти - мне было жаль, что кто-то поставил их на путь зла и войны, отнял у них нормальную жизнь. Не думаю, что у меня был при этом «стокгольмский синдром».
Елена Ярощук, туристка из Луцка, Украина:
Утром после первой ночи опять предложили выйти иностранцам. Я пошла, предъявив свой украинский паспорт и водительское удостоверение. Наша группа уже вышла на лестничную площадку, но, видимо, что-то изменилось, и нам приказали вернуться.
Галина Делятицкая:
А второй раз страшно стало по другому поводу. У нас на балконе был телевизор, который боевики принесли и поставили на пульте звуковиков. По этому телевизору они отслеживали, что происходит снаружи. А телерепортеры еще не контролировали тогда свои речи, называли боевиков всякими ужасными терминами и говорили, что «ни на какие переговоры с этим зверьем идти нельзя». А это очень злило боевиков. Они начинали на повышенных тонах с нами разговаривать и кричать: «Что? Вашему правительству нужно, чтобы мы тут кого-то убили, чтобы они начали что-то делать?»
Только потом, наверное, через сутки, Путин выступил и сказал: «Я прошу корреспондентов, которые это все освещают, следить за тем, что вы говорите. Потому что каждая фраза очень много значит». И это действительно очень много значило. Кто-то из руководства сказал, обращаясь к боевикам: «Мы обещаем, что сохраним вам жизнь, если вы отпустите людей!» И вдруг среди боевиков начался смех, даже молоденькие девочки-шахидки хохотали во весь голос над тем, что им «даруют жизнь». Их целью-то было умереть в этой акции, чтобы сразу попасть к Аллаху. И все разговоры про «освобождение» и «жизнь» их только смешили.
И вот этот их смех вселял в нас ужас...
А в третий раз был момент, когда они уже было расслабились, сняли маски, расстегнулись, топчанчик какой-то себе соорудили для отдыха. И вдруг - без всяких слов все разом встают, начинают одеваться, застегиваться, надевать маски на лица, автоматы на плечо. Мы замерли и смотрим на них, как загипнотизированные. До этого был какой-то гул в зале, и вдруг опять нависает тишина, да такая звенящая, что даже дыхание соседей слышно. Что произошло? Что сейчас будет? Штурм? Атака? Они нам не говорили, они какие-то свои решения принимали, но от их поведения, жестов, настроения зависела наша жизнь, и весь зал постоянно колотило и бросало из ужаса и страха к выдоху расслабления, полудреме изнеможения и снова - к ужасу...
Из прессы
Представитель американской администрации Шон Маккормэк заявил, что президент Буш внимательно следит за ситуацией в российской столице. «Нет таких причин или национальных устремлений, которые оправдали бы захват заложников, - заявил Маккормэк. - Мы осуждаем терроризм во всех его формах. Наши симпатии с заложниками и членами их семей, за которых мы молимся».
«Я чрезвычайно обеспокоен захватом заложников в Москве минувшим вечером. Мои мысли с ними», - заявил премьер-министр Великобритании Тони Блэр.
Премьер-министр Италии Сильвио Берлускони находится в постоянном контакте с посольством в Москве и получает информацию о событиях в режиме реального времени.
Президент Португалии Жоржи Сампайю с пониманием отнесся у отмене рабочего визита Владимира Путина...
«Израиль предлагает России любую помощь и надеется на мирное урегулирование кризиса», - заявил премьер-министр еврейского государства Ариэль Шарон.
В Кремле на совещании с участием директора ФСБ Николая Патрушева и главы МВД Бориса Грызлова, которое показали по ТВ, президент Владимир Путин заявил: «Первая информация, с которой вышли представители террористов, захвативших ночью заложников в Москве, поступила из-за границы. Это лишний раз подтверждает, что теракт планировался за рубежом...»
Комментарии западной прессы
Британские газеты «Гардиан» и «Индепендент»:
Президент Владимир Путин высказал уверенность в том, что за спиной чеченских террористов стоит «Аль-Каида». Но хотя нет сомнений в присутствии в Чечне исламистских сил и их связей с «Аль-Каидой», следует признать, что появление этих сил в Чечне вызвано действиями Москвы в этой республике (80 000 человек - в основном гражданских - были убиты во время усмирения Чечни).
«Вашингтон пост»:
Это первый кризис такого сорта в Москве. И он вполне может кончиться трагедией. Он также может еще больше затруднить понимание того, что же на самом деле происходит в Чечне.
«Нью-Йорк пост»:
Мы не возьмем на себя ответственность советовать России, как ей поступить. Но важно, чтобы она не поддалась соблазну пойти на компромисс: любая сделка подстегнет новые подобные теракты по всему миру.
Интернет
Сайт «Кавказ-Центр»:
Срочно! Срочно! Срочно!
Чеченские моджахеды вошли в Москву.
Как сообщает источник «Кавказ-центра» в Баку, утром в четверг чеченские беженцы, проживающие в Азербайджане, организовали массовую акцию в поддержку требований чеченских моджахедов немедленно остановить войну и вывести российские оккупационные войска из Чечни. Беженцы требуют прекратить массовые убийства мирных жителей и начать политические переговоры.