очередная неудача.
Сознание постепенно мутнело, дышать становилось сложнее, глаза слипались и перед ними начинали сверкать странные безобразные галлюцинации. Всё, что ещё помнится до потери пульса сознания, так это чьи-то белые волосы, жёлтые взволнованные глаза и.. свет, что становился ярче. Он, такой манящий, всё ближе и ближе притягивал к себе, и, если бы этот свет был человеком, он точно раскрыл бы объятья, встречая парня, как старого знакомого.
— Дадзай-сан, вы слышите меня?! Что произошло?! Дадзай-сан?.. — Мальчишка трясущимися руками пытался попасть по бледным, мертвецким щекам своего сенсея и привести его в себя. Возле брюнета лежали совершенно разные упаковки медикаментов, видимо, все те, которые он только смог найти, роясь по шкафчикам. Таблетки, помогающие снять головную боль, против спазма, кашля, насморка, даже антидепрессанты лежали вместе с ними.
Смотреть на Осаму было больно и одновременно жутко— он в неестественной и неудобной позе лежал на холодном полу своей однокомнатной и полностью захламленной квартиры, где едва можно было ступить шаг, не наткнувшись на какую-то безделушку, жестяную банку из-под пива, пустую коробку, где когда-то лежала пицца.
Кожа парня выглядела неестественно бледной, а сосуды под ней были видны намного отчётливее, чем раньше. Глаза— плотно закрыты, а на губах, что пугало больше всего, застыла мерзкая улыбка.
Одиннадцатая попытка самоубийства— отравление слишком большим количеством лекарственных препаратов.
***
Белый и такой немилый больничный потолок, что уже, кажется, успел стать родным, вновь был первым, что увидели глаза после долгой отключки.
Чувства постепенно начали возвращаться, а органы— функционировать. Вскоре во всём теле начала ощущаться ужасная боль.
Ну, конечно, снова не получилось покончить с собой, как неожиданно, однако.
Пытаться умереть— это, определённо, не самое удачное хобби Дадзая Осаму. Почему Смерть никогда не хочет забрать его к себе? Чем он ей так не приглянулся? Разве есть настолько сильный грех, что он совершил, чтобы уже в одиннадцатый раз оставлять его в живых, когда его единственная мечта, к которой он постоянно стремится— совершить удачное самоубийство?
Томно вздохнув, парень попытался сесть и у него это, как ни странно, вышло. Чувствовалась мерзкая слабость во всём теле, но даже это не помешало шатену улыбнуться и искренне обрадоваться тому факту, что его не бросили и даже сейчас сидели напротив койки в палате и ждали его прихода в сознание.
— Ацуши-куун! — Внезапно слишком громко даже для самого себя крикнул Осаму, пугая Накаджиму до полусмерти и от неожиданности заставляя его резко подпрыгнуть и упасть со стула, на котором он сидел, не забыв удариться головой об спинку. Испуганные и круглые глаза будто кричали: "Кого бить? Кто напал? Сколько сотен или тысяч противников сейчас накинуться на нас?"
Но после этой реакции незамедлительно последовал облегчённый вздох и снова слишком резкая смена выражения лица на серьёзное.
—Дадзай-сан, слава Богу, Вы живы!.. я и всё Агенство очень за Вас волновались! Зачем вы делаете это?.. Мы сильно переживали, даже думали, что Вы.. что Вы умрёте! —На последней фразе парень опустил взгляд в пол, явно намного более заинтересованный в его рассматривании, чем в зрительном контакте со своим собеседником, — А что, если бы мне не вздумалось зайти к Вам в гости и поздравить с днём рождения? Или если бы Вы не дали мне запасного ключа от вашего жилья?! Хоть понимаете, что у Вас почти получилось умереть! Это уже вовсе не смешно!
— Было бы круто.. Но не бойтесь, так просто вы от меня не отвяжетесь, даже не надейтесь!— Осаму широко улыбнулся и и задрал голову вверх, после чего резко схватился за неё рукой из-за слишком резкого движения и тупой боли.
Мальчик-тигр ничего не ответил, лишь грустно и немного обречённо хмыкнув, явно показывая, что может отличить настоящее радостное состояние шатена от такой обычной маски паяца и шутника, что его не так легко обмануть лишь одной улыбкой и успокаивающими словами. Тем более, если человек напротив него несколько часов назад в который раз попытался свести счёты с жизнью.
Если честно, он ужасно сильно переживал за своего наставника, который спас его от позорной голодной смерти, который утешал его в сложные моменты, который стал ему будто старшим братом. Дадзай умел привязывать к себе людей и подстраиваться под характеры других, определённо. Но, что забавно, сам-то он никогда не высказывал каких-то чувств к человеку или, скорее, не умел чувствовать так, как это делали другие.
Между Дазаем и Накаджимой повисла длинная пауза, после которой Ацуши будто невзначай бросил:
— Вам бы осмотреться у врача, что-то узнать о своём психическом расстройстве. Вы ведь даже не пытались улучшить состояние и хоть немного полечиться.
— Я? — Дадзай удивлённо посмотрел на беловолосого, вскинув тонкие брови, — Мне не нужны врачи и курсы лечения. Я абсолютно здоров, поверь.
— Вы хоть понимаете, что говорите это после очередн..
— Это хобби такое! Кто-то шьёт крестиком, кто-то играет на фортепиано, кто-то рисует тушью, а я пытаюсь умереть! Почему ты считаешь это плохим? Не вижу здесь ничего ужасного или не такого, как у всех.
— Но когда-то у Вас может получиться совершить самоубийство и Вы.. умрёте! Реально, без шуток! И не сможете больше проснуться рано утром и посмотреть на красивый рассвет, не выпьете чая, не послушаете весёлые песни..
Уголки губ шатена плавно поднимались вверх осле каждого сказанного юношей слова. Господи, до чего же прелестное и доброе создание, мир точно не заслуживает его. Ладно, Осаму не будет говорить о том, что он никогда не просыпался рано утром, зачастую поднимаясь с кровати в где-то около часа дня, а ещё он даже чаще, чем чай, пьёт вино, разведённое водой. Ну и, конечно же, песни, которые он слушает, отнюдь не весёлые— при их прослушивании можно, скорее, похорониться заживо, чем улыбнуться и станцевать..
Ацуши поднялся со стула, неловко посмотрев на Дадзая после того, как взглянул на часы и ужаснулся, когда понял, сколько времени он провёл здесь. Парень вышел из палаты и Осаму вновь остался.. один.
Сразу такая искренняя улыбка быстро сползла с лица и сменилась вселенской скукой и некой подавленностью, которую едва можно было уловить, смотря на шатена.
Может, ему и впрямь стоит пойти к психологу и признать, наконец, что он не здоров, ведь эти спонтанные попытки убиться начали причинять дискомфорт напарникам Осаму, что теперь должны ещё и тратиться на его лечение и навещать в больнице, дабы избежать появления новых душевных травм у суицидника и чувства ненужности, бесполезности. Глупо как-то звучит, будто Осаму— стеклянная или фарфоровая вещь, которую слишком легко разбить и ранить.
Брюнет апатично уставился в потолок и твёрдо решил— после восстановления своих сил, он как можно скорее всё-таки посмотрит страху в глаза и узнает о своём диагнозе, начнёт лечиться и постарается избавиться от вечной меланхолии, что сопровождает его на протяжении всей жизни.