Наследники Джордано

Я бы сказал - впрочем, долой «бы», говорю прямо, - что дружба есть чувство более драгоценное, более избирательное, более интимное и во всех отношениях более прочное, чем любовь.

«Обладать» Антония Байетт

Моя история начинается в маленьком провинциальном портовом городе, расположенном на крохотном острове в значительном отдалении от континента. Берега острова омываются теплыми волнами океана, воздух здесь горячий и едва подрагивает от нежных прикосновений ветра. Передо мной открывается замечательный вид: я в самом центре города, где раскинули свои палатки купцы - как местные, так и приезжие. Я уже прогулялась по рынку, купила дюжину спелых сочных фруктов - не то персиков, не то яблок. Под громадным, величественным, благоухающим и цветущим в это время года оранжево-розовым цветом деревом, расположенным в самом центре главной площади (говорят, полдюжины веков назад оно спасло семью переселенцев, которые искали новый дом, от непогоды), я начинаю свою историю...

- София! София! Твой отец умирает! Соф... О, привет, Рут! А я Софию ищу.

Дэнни. Искрящийся эмоциями, блестящий от пота. Сначала вы слышите голос - откуда-то издалека, а потом неожиданно - даром, что голос уже оповестил вас и всю округу о ближайшем прибытии - это звонкое рыжее существо настигает вас, и как огонь поглощает всё ваше внимание, время и пространство, норовит завладеть вашей душой, а иной раз и телом. К этому невозможно привыкнуть ни за несколько лет, ни, как мне кажется, за несколько жизней.

- Я слышала, Дэнни. Весь город тебя слышал.

Лишь немногие из горожан оборачиваются на кричащего во весь голос иноземца, и навряд ли кто-то из них понимает язык, на котором мы говорим. Я собираю свои рукописи в рюкзак, Дэнни взывает к моей совести:

- Она должна знать! Он же ее отец!

- Это сплетни. Народ болтает, как всегда.

Дэнни горит, Дэнни кипит - я не поддаюсь. Направляюсь в сторону гостиницы, где мы все остановились две недели назад. Дэнни шагает передо мной спиной вперед. Глаза на затылке ему не нужны, он просто не с этой планеты.

- Да как же? Зачем о таком врать! Он же король!

Дэнни схватился за голову, выпученные глаза не моргали уже минуты три. Еще далеко до рекорда. Главная площадь с палаточным рынком уже позади. Мы лавируем по пыльным улочкам и переулкам. Я иду быстро, Дэнни не отстает.

- Дэнни, хватит орать. Софи знает. Мы тоже слышали эту... звонкую новость.

Конечно мы слышали. Каждый лавочник, судомойка и ребенок на острове с утра пораньше пересказали друг другу эту сплетню уже десятки раз. Островок небольшой, дальний. Из происшествий за последние три года - возница потерявший лошадь прямо по пути. «Я на секунду глаза прикрыл: глядь, а кобылку-то схрумкали. И ладно бы ладная кобылка-то была. Одни кости да зубы. Сам ты выдумываешь, порось лысый. Я что, по-твоему, брехун, что твоя сука? Да причем тут сестра - псина твоя много брешит, твержу тебе! Угомони скотину. Вот так, соседи добрые. Помогите что ли повозку с дороги до дому дотащить. Я тебе говорю, соседка: моргнул только. Чудеса!».

- И она не верит? Где она?

Как всегда, Дэнни чётко ставит вопросы и требует немедленных ответов. Ну что ж, главное - не подпалить пожар сильнее, ведь тушить уже бесполезно. Гостиница уже виднеется на горизонте.

- Пошла собирать вещи.

- Значит, не зря я орал. Дело серьёзное.

Дэнни успокаивается: дыхание выравнивается, глаза хоть и в разнобой начинают моргать, улыбка озаряет его еще мальчишеское лицо.

- Мы пока не знаем, насколько серьезное. Но она решила, лучше будет узнать всё самой.

- А нам что делать теперь?

В этом вопросе я с Дэнни солидарна на сто процентов, но никогда ему об этом не скажу. Дэнни, притворяясь человеком, идет лицом вперед.

- Ждать. А что ещё мы можем?.. Если король Эрик умрёт, то править придется Роберту.

Зря я это вслух произнесла: Дэнни только отдышался после бега спиной вперед. Мы на месте и собираемся уже войти в эту повидавшую на своем веку немало невзгод дверь гостиницы.

- Да у него же ещё молоко на губах... О, привет София! А мы тут...

София свесилась из окна нашей с ней комнаты на втором этаже, ее длинные платиновые кудри струятся водопадом.

- Я слышу. Поднимайтесь.

Мы с Дэнни почти наперегонки несемся по пыльной узкой деревянной лестнице, чем вызываем ее - лестницы - недовольство и его - хозяина - возмущение: «Шеи себе посворачиваете» - наверняка бубнит он на незнакомом нам наречии. Мы не удостаиваем его чести в виде ответа - у нас свои заботы.

- Это же Дэнни, его не заткнешь, - как бы оправдываюсь я, вваливаясь в нашу комнату.

- Это же я. Прости, Соф... Как ты?

Почти одновременно мы с Дэнни тараторим и окружаем подругу своим навязчивым присутствием и насильным участием, спотыкаясь о многочисленный скарб Софи: она уже собрала чемоданы, саквояжи и ящики с книгами и путевыми дневниками.

- Не могу ни о чём думать. Если всё так, как они говорят, отец уже давно болен. Я, может, даже не успею причалить домой до похорон.

- Ну, ещё рано...

Софи падает, то есть садится, на кровать, которая тут же отзывается скрипучей знакомой мелодией. Мы с Дэнни тоже падаем, то есть садимся, по обе стороны от подруги, чья судьба так сильно повлияла и еще повлияет на наши.

- Я просто рассуждаю. Говорю же, только об этом и могу теперь думать. Хотя еще с утра нас занимали другие проблемы: наши итоговые работы через полгода и микробы. Теперь всё это кажется таким... мелким.

- И королём теперь будет Роб? У него же ещё молоко...

- Дэнни!

В буквальном смысле за спиной у Софи мы с Дэнни громким шепотом ведём диалог.

- Да, Рут.

- Тебе нужно было в книжную лавку.

- Эм... Да нет... А, ну да, ну да, конечно. Книги. У меня уже три сундука за полтора года...

- Дэнни, пожалуйста.

Вы же знаете, что интонация может быть, если это так необходимо, и у взгляда? Но какая интонация была у моего взгляда? Я умоляла? А, может, настаивала? Хотя нет, я попросту гнала его прочь.

- Я возьму тебе «Новых паразитов»...

Дэнни шел лицом вперед, а это значит, спиной к нам. Да, он обиделся. Но поймите меня правильно: я не могла иначе. Хоть и чувствовала, что задеваю его. Нет, я не оправдываюсь, просто мне нужно немного времени наедине с Софи. Книги! Книги и журналы поднимут ему настроение. Когда дверь тихо закрывается я, пытаясь отбросить от себя чувство вины за такое хамское поведение, начинаю, возможно, последний наш с Софи диалог:

- Софи, я понимаю, что мои слова ничего не изменят, но прошу: не тревожься заранее.

- В этом и смысл тревоги, Рути.

- Да, дорогая. Я не знаю, что сказать... Но Роберт...

- Вот кому действительно сейчас не сладко. Вот за кого я переживаю больше. Конечно, я не желаю смерти отцу ни при каких обстоятельствах, но лучше бы он протянул ещё хотя бы несколько лет. Бедный Робби. Да Лесную Фею легче представить в роли королевы.

- А ты, Соф, могла бы стать королевой? Я на моей родине точно не смогла бы. Но ведь ваши законы позволяют?

- Закон позволяет, но отец не допустит.

- Может, сейчас он поменяет мнение. О, Софи... Мне так жаль!

Да, я уже не могла держаться - я разрыдалась на плече у лучшей подруги так, будто умирает (хотя это просто сплетни, долго шедшие до островка посреди океана) не её отец, а она сама. И сама я будто тоже умираю - от огромной разрастающейся в груди раны.

- Ру. Ну что ты. Я преувеличиваю. Робби будет не таким уж плохим королём. С ним мы будем постоянно петь и танцевать. Каждый мечтает о таком короле.

- Да плевать мне на твоих королей. Что я буду без тебя делать?

Мы дружим с Софи уже более четырех лет, но даже наедине я никогда не вела себя так... откровенно. У себя на родине я привыкла скрывать эмоции, такое уж там воспитание. С Софи, да и благодаря другим студентам тоже, я научилась быть более... открытой. Но сейчас я просто-напросто расклеилась, вот как это называется. Опуская лишние сантименты: я, правда, уже не видела жизни без неё.

- Ещё полгода проведешь в компании Дэнни. Посетишь море самых любопытных уголков мира. Познакомишься с уймой интереснейших и зауряднейших людей. Защитишь итоговую на высший балл. И уедешь домой - спасать родину от паразитов и эпидемий.

- Обещай писать каждый день!

Я, как маленькая, утираю нос рукавами и умоляюще прощу о немногом - о весточке, о единственном - о вечной дружбе.

- Каждый?

Софи обнимает меня и смеется. Ей не проще, чем нам. Да о чём я вообще? Эгоизм затуманил мне разум. «Горечь разлуки»! Конечно, ей не проще!

- Через неделю наш корабль будет стоять еще здесь... А потом я дам тебе новый адрес... Но письма идут так долго!

Конечно, я осознавала глупость своей затеи, но я не могла не просить её, я не могла позволить закончиться тому, что стало для меня смыслом жизни. На родине у меня не было подруг. Точнее, мне казалось, что они были. Мы порхали стайками и болтали о чепухе, но мы не знали дружбы. Я по крайней мере не знала. И теперь вот так всё закончится? Вот в этой комнате, в этой гостинице, в этом чужом городе? Хотя я и так всегда чувствую себя чужой. Но только не с Софи. Поэтому-то я и расклеилась.

- Рути. Я напишу сразу, как доберусь до замка. Ты права, вы будете ещё здесь.

- Да...

- А потом посмотрим по обстоятельствам.

Неизвестность убивает меня! Обстоятельства могут быть самые разные. И очень многие из них могут привести к тому, что мы больше никогда не увидимся. Её мир захватит её целиком, а я буду невхожа в него. Снова буду одна в чужом мире и чужестранка для него. «Разбитое сердце»? «Дыра в сердце»? Что еще подскажут мне сентиментальные чувства, так внезапно охватившие меня? Я держалась с самого утра. Наверное, как всегда, сначала старалась рационализировать. Думала, что всё не так плохо. Что это не смертельно. А вот оно как выходит - смертельно. Я снова зарыдала, я уже совсем перестала сдерживаться.

- Софи!..

- Ты остаёшься с хорошими людьми. С лучшими из лучших.

Подруга дала мне повод улыбнуться. Наша команда действительно полна невероятных людей, но вы их еще не знаете. А я знаю.

- Ты слишком добрая. Я же среди них как страус на льду!

- Дай им шанс.

Софи ходила по комнате и проверяла, не оставила ли она чего.

- Думаешь, четырёх лет не хватило?

Я шумно высморкалась в свой платок. Не носовой, а тот, каким я раньше покрывала голову, а теперь носила на плечах в качестве украшения. Родной дядя за такой жест неуважения отдал бы меня в руки наших древних, как мир, законов. Но сейчас мне необходимо было высморкаться, а дядя, как и родина, были, к счастью, очень далеко.

- Ты бука. Отвлечешься от своих паразитов и побудешь среди людей.

- С паразитами безопаснее. Лиз подожжёт меня через стекла очков. Диего напугает до смерти своими разговорами о мертвецах. Сибил явно не в себе со своими «вещими» кошмарами. С Максимом вообще опасно рядом находиться: придут за ним, а заберут всех сразу, без разбора. Да, и кто знает, когда у Марии будет новый срыв?

Теперь-то вы меня понимаете?

- Ру, всё с ними в порядке. Полтора года мы вместе, и никто не умер.

- Вильям умер. А я ему говорила...

- Вильям не в счёт. И да, ты его предупреждала.

Кто такой Вильям? Путешествовал с нами в учебной экспедиции, пока мы не встретили Диего. Если коротко: они поменялись. Вил остался, потому что ему очень понравился новый остров, густонаселенный всякой живностью, названия которой он обещал придумать сам и выслать нам толстенную энциклопедию своего авторства с автографом. А о Диего Джордано, наш профессор, который и организовал эту экспедицию, случайно узнал от своего давнего друга - местного хирурга, который развивает такую модную сейчас науку как паталогоанатомия. Так вот Диего, паренек нашего возраста, который ни читать, ни писать не умеет, схватывает, говорит тот хирург нашему профессору, эту новую науку на лету. Не долго думая, при первой же встрече, с первого взгляда, так сказать, профессор Джоржано предложил Диего отправиться изучать мир вместе с нами. А Диего, недолго подумав, и согласился. Он из большой семьи, и это обстоятельство сыграло в его пользу. Он понял, что братья, старшие и младшие, которых вместе с ним составляет десять голов, не пропадут без него и не дадут пропасть в будущем родителям. Он жил на большом острове, но в глухой безвестной деревеньке; парень без образования, но с мозгами гения. Да, он определенно вытянул в тот день счастливый билет. Может, даже лучший из возможных, уготованных ему.

- Кора постоянно в учёбе, - продолжила я, - Дэнни постоянно в эйфории от новых знаний, и ему обязательно нужно поделиться ими со всем миром. Нет, я люблю его, более того, он самый нормальный из всех... нас, но его бывает слишком много. Мне кажется, он совсем не спит. И пьет кофе не кружками, а вёдрами.

- Ну а Горди?

Я оттягивала этот разговор, как могла. Горди последний из нас. Последний гад. Не хочу о нём ничего рассказывать. Пусть сам пишет свою историю. В моей его не желаю видеть!

- Ты знаешь.

- Мой отъезд будем вам поводом помириться.

- Мы не ссорились.

О, нет, мы не ссорились! Он просто теперь не в пределах моей видимости. Если бы вы спросили, знаю ли я Гордона, я бы ответила, что не знаю и знать не хочу.

- На корабле вы не отлипали друг от друга, а теперь: «Рут, будь добра, передай мне новое перо», «Конечно, Гордон. Вот держи свое перо».

Софи намеренно переигрывала, передразнивая наш недавний диалог за работой в местной библиотеке, и в очередной раз заставила меня улыбнуться.

- Всё не так плохо.

- Да, всё намного, намного хуже. Ты так ему ответила, будто собиралась это перо воткнуть ему в глаз. И из-за чего разбежались-то по разным углам! Из-за пустяка же.

- Нет, Софи, ты не понимаешь. Для меня это не какой-то пустяк. Это принцип!

Я ей уже объясняла, но ей сложно понять. А мне сложно изменить себя. И должна ли я? Иногда кажется, что должна. Что некоторые из моих принципов - всего лишь вдолбленные при воспитании на родине устаревшие постулаты. Но они так глубоко засели, что пока я ничего не могу с собой сделать. Да, я говорю «пока».

- Да, прости... Нет, но я действительно не понимаю!

- Он просто дурак.

Нет, правда, он и до... того случая уже проявлял признаки... отсталости.

- А если он попросит прощения?

- Как раньше уже не будет. Мы не дети, Софи. Он должен был понимать: таким не шутят!

Каким «таким»? Не хочу, чтобы вы знали. Скорее всего, вы тоже будете восклицать, что не понимаете, из-за чего я так реагирую.

- Да. Он дурак. И недостоин твоего прощения... Или..?

В дверь постучали. Софи пошла отрывать, я а решила выкричаться в окно:

- Болван! Олень...

«безмозглый!» - докричала я у себя в голове, после того, как услышала:

- Привет, Горди. Что-то случилось? У тебя взгляд испуганного... оленя. Садись.

- Привет, девочки. Дэнни сказал...

Горди трижды споткнулся: сначала о чемодан, во второй раз о складку на коврике, а в третий, наверное, просто так, наткнувшись на мой взгляд. Теперь он стоял посреди комнаты и не мог определиться с местом посадки. На кровати Софи сидела я - опасно. Вторая кровать была моей - опасно вдвойне. И своими оленьими глазами, то есть взглядом своим оленеподобным, он бродил по комнате в поисках спасения. И оно-таки проявилось на горизонте: стул, у письменного стола, конечно, стоял стул. Опасность миновала. Хотя комната была... компактной, да и мы своим присутствием ее... заполняли. В общем, этот гусь со скрипом приземлился в полушаге от меня. Еще и Софи успела сесть с той стороны кровати, куда я могла бы... стратегически отступить.

- Больше слушай Дэнни. Но он прав, - сказала Софи, глядя на свои собранные чемоданы и ящики.

- Ты всё же уезжаешь? Но ведь... скорее всего... наверняка... не точно...

- Гордон, да хватит мямлить!

И чего это я так разошлась? Ах да, он сидит тут и отнимает у меня драгоценное время! Нагло, бесцеремонно, как будто он имеет право!

- Прости, Рут. Я просто... не знаю, что сказать. Мы же команда, единый организм. А что за команда... без мозга?

- Горди... Организм без мозга? Ты прямо поэт, - сказала Софи, с умилением глядя на этого поэта... безмозглого, а потом, не меняя выражения лица, перевела взгляд на меня.

Поэт, как же. Прочел мне однажды сонет. Сказал, что сам написал. Да, может, и сам, я в них не разбираюсь. Что-то о розе и смерти. Я тогда почти не слушала, потому что уже тогда он впервые нацеливался на... на то, о чем я не хочу вам рассказывать, а я бегала по комнате от него, как от огня. Это вам не Дэнни с его невинной учебной горячкой - это влюбленный половозрелый парень, читающий сонет предмету своей влюбленности. Такой огонь нужно тушить в зачатке. Ведь я права?

- Но это так! Скажи, Рути!

Манипулирует, предпринимает попытку к примирению. Да засунь свой белый флаг себе... Моргает своими оленьими...

- Каждый из нас здесь мозг. И ты не в последнюю очередь, Горди.

- Рути с тобой не согласится.

Я сидела с каменным лицом, то есть с выражением лица. С каменным выражением лица. Но мое тело, наверное, выдавало во мне... гнев, потому что я ерзала и просто не знала, куда себя деть. Пусть он уйдет! Или дайте уйти мне! Почему всё так сложно?!

- Я хочу, чтобы вы помирились, пока я здесь.

Софи, я так тебя ненавижу! Я люблю тебе больше, чем саму жизнь, но сейчас - ты мой враг номер два.

- Я поддерживаю. Рути, я дурак, правда. Кретин, олигофрен, дятел.

- Животное, - я решаю помочь узколобу.

- Именно.

Он еще имеет наглость соглашаться!

- Я не буду больше...

Что-то мямлит опять.

- Громче.

- Не буду больше приставать к тебе с...

- Чётче.

И что я вообще в нем нашла?

- С поцелуями.

- Мы же, можно сказать, коллеги!

Это я сейчас сказала? Я. Но что я имела в виду?

- Рути, это всё? Ты веришь ему? Ты его простила? Посмотри в эти глаза, полные раскаяния и чистоты.

- Я не верю, что он раскаивается. Но мне ничего не остаётся. Не могу же я потерять сразу обоих друзей.

Я улыбаюсь им обоим. Я протягиваю руку Горди. Софи обнимает меня за плечи. Нужно запомнить этот момент.

- А как же Дэнни? - спрашивает Софи, уткнувшись носом мне в волосы.

- Дэнни ни чей. Он сам по себе. Кошка на крыше.

- Орёл в свободном полёте, - добавил единственный среди присутствующих поэт.

- Синий кит, которому принадлежит весь океан, - кивая и улыбаясь, довершила эту логическую цепочку сама Софи.

- Рути, новые паразиты... их миллиарды! А вы тут о чём? О Робе? Соф, скажи, что у него ещё...

Дэнни собственной персоной - искрящийся и блестящий, как прежде, явил свое присутствие в распахнутой двери. Он влетел бесшумно... бесшумно? Да как бы не так! Просто мы, говоря о нем, приняли его материализовавшийся образ за данность.

- К сожалению, обсохло, Дэнни. Роб уже совершеннолетний.

- Но он ведь...

Дэнни развел руки в стороны, а лицо его отразило эмоцию, которая могла бы присутствовать на лице доктора, оглашающего (о, ему так жаль!) неутешительный диагноз: у пациента, мол, неизлечимая болезнь, и лекарства от нее, увы, не будет найдено вовеки:

- ...музыкант.

- В первую голову он всё-таки наследник.

- Черт бы вас побрал всех!

За спиной у Дэнни, выше его на почти целую голову, кружила голова в обрамлении черных нечесаных, наверное, с рождения волос.

- Диего, испугал! - сказал Дэнни, ничуть не испугавшись, поворачиваясь к голосу за своей спиной лицом. Хозяин голоса в своем неизменном вне зависимости от погоды черном плаще в пол всегда привносил в атмосферу загадочные нотки потустороннего, и даже в такой теплой стране, в такой жаркой от наших тел комнате, мы могли ощутить холодок, бегающий по спине. И никто не мог этого объяснить. Долгими вечерами мы пытались познать тайну этого явления, но так и не находили нужного ответа.

- Джордано и Фрида всех собирают за обедом в трактире, - наш корреспондент было уже собрался уходить, куда его там судьба звала, но остановился и добавил. - Вы тут что, заговор плетёте... против государства?

Диего смерил нас всех своим прищуром, в котором можно было бы прочитать иронию, если бы мы были уверенны в том, что хозяин прищура знает о том, что такое ирония.

- Диего, что ты такое говоришь! - Горди резко встал в приступе праведного гнева. - Софи вообще-то принцесса!

- Горди, он знает. Просто шутит, - сказала, успокаивая нас и себя, Софи, и мы все уставились на Диего в желании утвердиться, что этот великан действительно нас ни в чем не подозревает.

- Ну да, шутит он. Посмотрите на него. Он похож на шутника? У него по два скальпеля в каждом кармане, - произнес зачем-то Горди. Допускаю, он и сам не знал, зачем. Но сказанного не воротишь. Горди вжался в стул, вцепился в него руками; он бы и зубами вцепился в него, но не хотелось терять лица. И я его не осуждала, правда. Я посмотрела на Дэнни: тот наслаждался моментом.

- Странные вы, - пробасил Диего, еще раз смерив нас тем же своим, наверное, фирменным прищуром.

- Мы? - это спросила я и, по-моему, без нервного смешка не обошлось.

- Кстати, о скальпелях. Диего, я узнал в той лавочке, ну в том переулке, ну той, что в подвале... Короче, у них нет пилы новой модели для костей черепа.

- Спасибо, Дэнниэл. Я уже заказал, у одной особы. У нее и удобный ногтедёр имеется в наличии, представляете!

- Мм... - хором промычали мы, и лишь Дэнни мычал с пониманием, кивая при этом.

Тут уж совсем неожиданно Диего, облокотившись о косяк открытой до сих пор двери, сказал вот что:

- Эх, завидую вам, ребята. У вас много практики. А у меня что? Два с половиной трупа за год? Образчики не плохие, я же не жалуюсь, правда. Но вам завидую.

Не шелохнувшись, мы сначала переглядывались, пытаясь найти друг в друге поддержку и защиту, но потом мы все дружно - как бы это вам поточнее описать - расхохотались. И всё из-за Дэнни. Если Диего, куда бы он не вошел, несет за собой (и совсем не обязательно, что в себе) мрачный холодок, то Дэнни, опять же, где бы он не появился, отогреет и прогонит самый страшный холод. Да, вот такой он, этот парень с огнем в глазах, волосах и сердце. Я бы хотела сказать «наш друг», но он и вправду ничей. Он как отдельная Галактика, и мы теряемся на его фоне. Но очень, очень многому учимся у него, и лишь из юношеской неотесанности и грубости, лишь от незрелости и малоопытности журим его за то, за что через минуту становимся благодарны.

- Диего, - с теплой улыбкой говорит наш мэтр, когда мы отхохотались.

- Да, Дэнниэл, - говорит Диего, утирая выступившие от смеха слезы.

- Обещай, что никогда не изменишься, - просит Дэнни, заглядывая вглубь Диего.

- Да без проблем, - дает клятву великан, который больше не пугает нас.

Софи крепко обнимает меня за плечи. Видно, этот момент нашей истории ее растрогал так же, как и меня: в уголках ее глаз висят прекрасные чистые слезинки. Я смотрю на Горди, который, вероятно, уже давно пытается поймать мой взгляд своими огромными чудесными оленьими глазами. Я смотрю на Дэнни и свет, исходящий из его сердца. Я смотрю на Диего и понимаю, что забыла ощущение холодка на плечах, а чувствую только спокойную силу, граничащую с защищенностью. Я хочу остаться в этой минуте навсегда. И, в каком-то смысле, останусь.

- А, вот они где!