Записки из Дома Безумия

***

Когда Мори, на руках внёс в гостиную тело Алекса, мои мысли начали отплясывать лезгинку на струнах моих нервов. Но с трудом успокоив и приведя их в порядок, я подошёл к Огаю.
Николай и Дазай безмолвно последовали за мной.

— Что ты с ним сделал? — спросил я, подойдя к нему.
— Я не убивал Алекса, просто его сердце не выдержало. — в пол голоса ответил он мне.
— Звучит так, будто ты оправдываешься. — начал наступать я.
— Ты не станешь его спасать? — спросил Николай, стоявший за моей спиной вместе с Дазаем.
— Бессмысленно. Он уже мёртв. — ответил Огай.
— Нет. Если так, я сам.
Я забрал тело Алекса из рук Мори и, развернувшись, ушёл, неся на руках бездыханное тело моего нового друга.
Дазай и Гоголь последовали за мной в сторону операционной.
Мы скрылись в тени коридора...

Наши шаги гулкой дробью отдавались в полумраке коридора,
по которому мы спешно шли.
Гоголь вместе с Дазаем побежали вперёд, взламывать замок запертой операционной, а я молча поспешил за ними, лишь изредка поглядывая на молчаливое, бледное и безэмоциональное лицо Алекса.
Я чувствовал, как его тело медленно остывает.
Он умирал.
Мой новый друг умирал у меня на руках.
Умирал, из-за какого то, жалкого человека, который не хочет спасать умирающего, несмотря на то, что это его долг!

Я гневно сжал зубы, так, что они скрипнули.

Я чувствовал как ненависть к Огаю и ярость, вызванная его бездействием,
медленно заполняют меня.

Нет! Нельзя!Нельзя поддаваться тому жалкому количеству эмоций, которые я испытываю! Нет! Не сейчас!

Сейчас я должен быть спокоен. Я должен сохранять хладнокровие.

Я должен спасти Айзека!
Но для этого я должен быть спокоен.
Ярость и то неизвестное чувство, которое я испытал когда мы с Алексом впервые встретились, не должны помешать мне спасти Айзека!

Айзек — тот, кто смеется.
Но я ещё, ни разу не слышал смех Алекса.

— Пусть это эгоистично, но я, ни за что не позволю тебе умереть, пока не услышу твой смех! — прошептал я, наклонившись к побелевшему лицу моего прекрасного ангела.

Я — Бог!
Алекс, Николай, Осаму...
Они все — мои ангелы.
И я не позволю никому из них умереть!
Только не в мою смену!

С Алексом на руках я вошёл в операционную. Там Николай уже во всю руководил Дазаем и вместе с ним готовил операционный стол и инструменты.
Я положил Алекса на стол и стал собираться с мыслями, попутно, аккуратно снимая с него смирительную рубашку. Когда же всё было готово и остались лишь бинты на груди Алекса, я произнёс: — Идите.
— Ты уверен? — с беспокойством спросил Николай.
— Да. — ответил я.— Хорошо. Идём Дазай. — обратился он к Дазаю, а мне сказал:
— Мы будем сторожить дверь. Мы тебя закроем.
— Да. Хорошо. Спасибо. — ответил я на автомате, медленно доставая из плеча Алекса самый большой осколок. Ткань бинтов тут же обагрилась кровью.

Скрежет шпильки в замке оповестил меня о том, что дверь закрыта.
Я вздохнул спокойно.
Нет, я доверял своим Ангелам, но я не хотел раскрывать секреты Алекса,
о которых я догадывался.

Достав все мелкие осколки и обработав раны на лице, я начал потихоньку разматывать бинты на груди, убирая вместе с ними все мелкие осколки, которые не впились в кожу.

— Лишь бы мне не пришлось снова вытаскивать тебя с того света. — в пол голоса произнёс я. Зная, что он меня не слышит, я всё равно говорил. Говорил, потому что надеялся достучаться до его сознания, не дать впасть в кому или же летаргию.

Но то, что я увидел, повергло меня в шок.
На операционном столе лежало женское тело, грудная клетка которого пересекалась вертикальным шрамом. Казалось, будто мёртвое тело вскрыли, потом зашили, а оно ожило и рана зажила, оставив шрам в напоминание о Смерти.
А на шее, широкой улыбкой чеширского кота, растянулся ещё один шрам, который я до этого не замечал.
Похоже, что Алекс скрывал его, и видать, очень умело, рас я ничего не заметил.

На мгновение я усомнился в правильности своих действий и мои руки мелко задрожали.
Но отогнав ненужные мысли я встряхнул головой и сосредоточился.

Сейчас от меня требовалось действовать быстро и аккуратно. Я обработал края всех ранений и взяв стерильные иглу и нитку принялся зашивать раны моего друга. Зашив раны и замазав их воском, я принялся ритмичными нажатиями запускать сердце Алекса.

Я боялся что ничего не получится и все мои труды будут напрасны, но только я хотел было оставить свои надежды на воскрешение моего экс-друга, как вдруг, словно прочитав мои мысли и услышав мольбы, Алекс ожил.

Задышал.
Задышал жадно, словно боялся вновь умереть.
Я чувствовал как под моими руками тяжело вздымается грудь моего пациента, чувствовал как бьётся его сердце, чувствовал как тепло от моих рук разливается по его телу, чувствовал в этом остывшем, но живом теле силу не сломленного человека.

Я чувствовал в этом теле не угасающий огонь вечной жизни.

Я оторвал от ожившего тела свои руки и, взяв бинты, принялся заматывать пострадавшие грудь и плечо. Пока я занимался этим, дыхание и сердцебиение Алекса пришло в норму, и я мог быть спокоен за него.

Закончив с перевязкой, я подошёл к двери и, позвав Николая, попросил его сходить в нашу с Алексом комнату и принести какую нибудь кофту или рубашку для Алекса.

Когда Гоголь вернулся, Дазай проворно открыл замок двери и я, забрав одежду, сказал чтобы они не закрывали дверь.

— Жив? — не удержался от вопроса Осаму.
— Жив. — ответил я и закрыл дверь.

— А теперь... — угрожающе тихо начал я, отдавая ожившему Алексу его толстовку которую принёс Николай, и присаживаясь на край операционного стола.
— Докладай мне все как есть!
Лучше горькая, но правда,
Чем приятная, но лесть! — чуть громче, но всё равно шёпотом,
чтобы нас не услышали, сказал я.
— Докладаю: помер я. — отшутился Айзек в открытую насмехаясь надо мною.
— А если серьёзно? — атаковал я.
— А если серьёзно, то я умер ещё при рождении и меня также вытащили с того света. До тринадцати лет Я — Катя, а потом я опять умер, меня опять оживили и усыновили с именем Алекс Скот Холмс. А потом я попал в Японию. — всё это он произнёс на русском.

Я заметил, что когда он говорил, его глаза словно остекленели, сделались мёртвыми.

— Можешь рассказать поподробнее? — спросил я, так же переходя на русский.
— Я родился в Питере. У меня врождённый порок сердца — транспозиция магистральных сосудов, оперирован при рождении. Сейчас аортальная недостаточность второй степени. Когда мне было тринадцать лет, моих родителей убили. Год я пробыл в Российском детдоме, потом меня забрала семья из Лондона. Мои приёмные родители дали мне имя — Алекс Скот Холмс. Через два года моих приёмных родителей убили. Я отомстил и стал серийным маньяком убийцей именуемым Джеком потрошителем, но свидетели называли меня Ангелом кровопролития. В девятнадцать лет попал в Йокогаму. Два года был убийцей ночи и прекрасным баристой дня. Потом меня впервые поймали. Меня поймал прекрасный детектив — Эдогава Ранпо! Суд признал меня психически невменяемым. — он немного помолчал, а затем вздохнул и печально улыбнулся.

— Я попал сюда. — подытожил он.
— Так я познакомился с мистером Холмсом. — вновь обратил он всё в шутку.

Как Гоголь. Он говорит серьёзно, а потом обращает всё в шутку. — мысленно сравнил я.

— Почему... Почему сегодня ты... — я остановился не закончив фразу. Мне не хватило смелости закончить её.
— Почему умер? — просто, словно спрашивая о том какая завтра погода, спросил Алекс слегка повеселев.
— Огай запугал меня тем что расскажет всем кто я. — пожав плечами и соскочив со стола, на краю которого мы сидели, ответил он.
— И потом... — потянувшись и прикрыв рот ладонью он зевнул, а затем закончил — И потом, мы с Огаем давние враги. Так получилось, что мы одновременно друг другу насолили, а посчитать, что мы квиты, никто не захотел. Вот и воюем. До тех пор, пока кто нибудь из нас не умрёт либо физически, либо душевно.

— Понятно... — было всё что я мог ответить.
Я слез с операционного стола и подойдя к двери остановился. Мне больше нечего ему сказать. Повернувшись вполоборота я посмотрел на него.

Он был без толстовки.

Стоя ко мне боком, засунув руки в карманы, он смотрел в белый потолок зажмурив глаза от яркого света ламп и слегка улыбаясь.

— Ангел...

Он повернул ко мне голову и в тот же момент я был ослеплён счастьем и безумием, светящимися в его глазах.

— Ангел... — вновь прошептал я и не в силах больше смотреть на него,
поспешно вышел из операционной.

Полумрак коридора показался мне тьмой, после яркого света операционной и света излучаемого бледной испещрённой шрамами кожи Алекса.

***

Я долго стоял у двери операционной, прислонившись к холодной стене спиной и, то думая об Алексе и о том, как он прекрасен, то пытаясь прогнать эти мысли.
На вопрос Гоголя: — «Что теперь?»
Я ответил сухо, совершенно непонятно, но чётко и ясно: — «Ждём!»

«Ждать» нам пришлось долго. Николай вместе с Дазаем устроились на полу и начали играть в карты. Я какое-то время метался меж двух огней своих мыслей, но после, сдавшись и не придя, ни к какому решению начал наблюдать за неожиданно развернувшейся карточной баталией.

И тут я вспомнил нечто важное.

— Где Йосано-сан? Она ведь пошла за нами. Где она? — спросил я, вспомнив об этом важном, пусть и не значимом на первый взгляд, обстоятельстве.
— А! Она приходила, но мы её не пустили. Ты не заметил? — ответил Дазай, изучая сосредоточенное выражение лица Гоголя.
— Джокер! — победно воскликнул Николай, разрушив планы Дазая как карточный домик.— Чёрт! — выругался проигравший суицидник.
Тут открылась дверь операционной и, из неё вышел Алекс.
Он был похож на бывалого убийцу, насмехающегося над полицейскими.
— Туз крести. — произнёс он бросив цепкий взгляд на «поле боя».
— Нечестно! — возмутился Гоголь.
— Ха! Я победил! — победно скрестив руки на груди, провозгласил Дазай.
— Во первых: Победил я;
Во-вторых: вставайте с пола, простыните, заболеете и помрёте, а вы, мой Король, почему так халатно относитесь к подобным вольностям? — обратился он ко мне.
— И в третьих: Идёмте. Пора сделать и мне свой ход. — когда он говорил это, его искусанные губы приобрели форму кривого оскала, и мне подумалось, что именно с таким выражением лица он убивал людей.
— Ответный ход? Да? — усмехнулся я.
— Да. — он посмотрел мне в глаза.
В них я прочёл азарт.
Он забавлялся.
— Лошадью ходи! Лошадью! — по-русски воскликнул Гоголь и, собрав карты, перетасовал колоду и протянул одну карту мне, одну Алексу, одну положил себе в нагрудный карман, а четвёртую отдал Дазаю.

— Туз крести. — ухмыльнувшись назвал карту Алекс и прокрутив её в пальцах ловким движением убрал её в рукав.
— Король крести. — произнёс я и положил карту во внутренний карман пальто.
— Валет крести. — удивлённо произнёс Дазай и спрятал карту в карман.
— Джокер! — блеснув глазами в сторону Алекса, произнёс Николай.
— И что теперь? — спросил «Валет».
Алекс наклонил голову к груди, а потом, откинув её назад громко и устрашающе засмеялся. Его смех был похож на гром, что гремит вдалеке.

— Безумие Небожителей! — насмеявшись, произнёс Айзек,
сверкнув безумными глазами, но внешне оставаясь хладнокровным.

На моих губах расцвёл безумный оскал. Гоголь так же безумно улыбался, но в его глазах наблюдалась холодность. Лицо Дазая было омрачено печалью и душевными терзаниями.

В этот момент каждый из нас был настоящий...

Наш квартет, под предводительством Айзека направился в гостиную, где было шумно и суетливо по причине быстро разлетевшихся слухов о смерти Алекса.

Когда мы вошли, все замерли.

Всё смолкло.
И казалось, что даже мир за пределами здания застыл в ожидании чего то необычного.

Йосано-сан и Коё-сан, до нашего появления пытавшиеся успокоить пациентов, остановились посреди гостиной шокировано глядя на нас.
Мори, который до этого преспокойно пил кофе, вышел с вахты и удивлённо вытаращился на нас, не понимая как это возможно.

— Это было ожидаемо. — совершенно спокойно произнёс Алекс.
— Но как?! — воскликнул Огай.
— Ты пробудишься, и твоё сердце оживёт,
Когда ты лишишься своей жизни. — ухмыльнулся Айзек.
— Спасать и воскресать сложно. Мы устали, да и время позднее. Всё завтра. Все вопросы завтра. А теперь, я бы хотел отправиться спать, с вашего позволения. — слегка наклонив голову влево обратился к ошарашенному хирургу Алекс.

Мистер Холмс поклонился на прощание отдельно Огаю, Коё-сан и Йосано-сан, а после тряхнув головой будто откидывая назад волосы и ненужные мысли,
выпрямился и ушёл в жилой коридор.
Мы также поклонились и поспешили за нашим предводителем. Который уже скрылся за дверью нашей с ним комнаты.

Дазай ушёл в свою комнату, Николай последовал его примеру. Я же, замерев в дверях своей комнаты, бросил последний взгляд на Огая.

Он был подавлен и разбит.
Я сделал вывод, что в этой партии, победа осталась за Алексом.