Innuendo

Уже несколько недель Зиусудра был предельно обходительным. Каждая просьба Анзу выполнялась сразу же. И она могла бы даже считать себя самой счастливой, если бы он не спрашивал ее как продвигается работа. Только сейчас она начала понемногу понимать, о чем ее предупреждал демон, но Анзу старалась верить, что все изменится. Их весенний брак был прекрасен. Сама церемония длилась девять дней с третьего дня месяца Айару. В первый день во внутренних покоях храма Инанны было воздвигнуто большое брачное ложе. Светящуюся от счастья Анзу сутки готовили к встрече с Зиусудрой: тело смазывали драгоценными маслами, руки разукрашивали татуировками, наносили макияж и делали замысловатую прическу. Четвертого в обед ее отвели в святилище Энлиля ради облачения. В час заката Анзу отвели в храм, где уже ждал будущий муж. Красный был ей к лицу и Зиусудра вынужденно признавал, что его царица была менее красива в день их свадьбы. Их короткий ритуальный разговор сопровождался неловкими паузами. А потом их пригласили в подготовленный зал. Когда двери за слугами закрылись, Анзу овладело волнение. Она воображала, что их ночь будет нежной, чувственной, но сухой поцелуй разбил все грезы. В нем не было ничего, кроме заученных движений. Зиусудра методично раздевал ее. И это было совершенно не похоже на рассказы жриц, проходивших через подобные ритуалы. В них всегда фигурировало вожделение, такое сильное, что самый некрасивый из жрецов представлялся богом. Но у Анзу было все иначе. Зиусудра был очень аккуратен в своих действиях, но совершенно отстранён. Не было никаких прелюдий — он просто вошел в нее. Уже намного позже Анзу поняла всю важность предварительных ласк, но в ту ночь ей казалось, что так необходимо, что боль обязательный спутник. Зиусудра совершенно не заботился ни о своем, ни, тем более, о ее удовольствии. Ритуал требовал скорейшего окончания. Фрикции были частыми и каждый раз член входил на всю длину. Анзу было больно, но Зиусудра и не думал останавливаться даже после ее попыток вырваться. Когда та снова попыталась дернуться, он только сильнее навалился на нее, зажав конечности. Рука, скользнув вдоль тела, придушила ее. Не имея возможности шелохнуться или вдохнуть Анзу стремительно теряла сознание. Перед глазами начали всплывать черные коридоры. Какая-то ее часть умоляла о смерти. Потому что как жить после подобного Анзу не представляла. Все закончилось внезапно: разом пропали и давивший груз, и режущая боль между ног, а в легкие стал поступать кислород. Но открыть глаза она не решалась еще долго. Было слышно, как Зиусудра ворочается рядом, стараясь найти удобное положение. Анзу плакала, боясь дышать, не то чтобы всхлипнуть. Как он посмел так поступить с ней, как мог так растоптать ее тело. В предрассветный час, темнейший из темных, когда Анзу, устав от боли, провалилась в полудрему, в палатах храма появился он. Сначала это были просто два горящих глаза, которые казались лишь плодом воображения. Но постепенно демон начал проявляться четче и вот уже можно было разглядеть его уродливую рогатую голову, но само тело казалось сотканным из тьмы и тумана. — Ты не передумала, жрица Инанны? Голос громовым раскатом пронёсся по залу. Анзу вздрогнула. Не было страха, что проснется Зиусудра. Но она боялась самого визитера. И, не найдя лучшего решения, чем слепая самоуверенность, Анзу сделала еще один шаг по скользкой дорожке. — Любое из моих решений остается неизменным. Хищный оскал острых зубов леденил ее душу. И все же она не привыкла отступать. — Я надеялся, что ты за эту цену попросишь действительно стоящее. Я давно так не ошибался. Даже сейчас ты цепляешься за эту жалкую душонку. Скажи, жрица Инанны, ты действительно считаешь, что сможешь жить с этим? Всю ночь она пыталась уйти от этих мыслей, но сейчас ее буквально топили в них. Возможно ли жить с человеком, который тебя не любит? Однозначно да. Но можно ли жить с воспоминаниями об этой ночи? Анзу ответить не могла. Если бы не надежно запертые двери, она давно бы смывала с себя весь стыд в водах Евфрата — купелью такое не смыть. Но смогла бы река забрать воспоминания? Смогла бы сделать ее снова цельной? Можно было удавится, но это один из самых простых способов побега. И Анзу почти вцепилась за эту идею. Тихий хохот разрушил все очарование видения смерти. — Нет, жрица Инанны, ты не погибнешь. Не так. Неужели ты думала, что тебе позволят при первом же поражении удавить себя этими простынями? Или вскрыть вены ритуальным клинком, — он наслаждался тем, как от страха тряслось тело Анзу. — Если ты попытаешься погибнуть, прежде чем выполнишь свои условия сделки — я воскрешу тебя и заставлю вновь и вновь переживать эту ночь. Ты поняла меня, жрица Инанны? Анзу вместо ответа громко рыдала, свернувшись калачиком. В ней было столько боли и стыда. Столько жалости к себе, словно не она сотворила это с собой. Будто это не ее решения привели к этому. Резкая боль обожгла затылок. Это в кожу вонзились когти демона. Вот сейчас он разорвет ее, а потом заново воскресит. Хоть бы это была пустая оболочка без души. Хоть бы все закончилось здесь и сейчас. Но секунды все шли, а душа никак не покидала тело. И даже боль стала казаться какой-то далекой, как воспоминания об Арате. Шея затекла и стала ныть, но Анзу продолжала сидеть, задрав голову, словно не было позы удобнее. Но ночь закончилась и вместе с первыми лучами рассвета в комнату проникла сама жизнь: бушующая, веселая, готовая стереть все плохое. С первым же стуком в дверь проснулся Зиусудра. И если его хоть как-то волновало то, что произошло во время акта консумации, то виду он не подавал. Именно он заставил Анзу пошевелиться и принять подобающую позу: никто не должен видеть конфликта между ними. Сделать это оказалось куда сложнее, чем она себя убеждала. Затекшие от долгого сидения конечности онемели и теперь отдавали болью при каждом движении. Анзу безучастно следила как Зиусудру увели за ширму, чтобы омыть. Послушно отошла к окну, чтобы служанки смогли сменить покрывала, но, когда настала ее очередь идти к ванне, нервы сдали. Она не была готова, чтобы кто-то касался ее в самых интимных местах, не хотела, чтобы кто-то видел синяки. Грубо вытолкав всех, кроме Зиусудры, за дверь она наконец направилась к купели. От столкновения свежих ран с горячей водой Анзу зашипела, а потом принялась тереть губкой так, будто содранная кожа решила бы все проблемы. Запала хватило ненадолго и следующие пятнадцать минут она просто сидела и размышляя каковы ее шансы утонуть. Возможно они были бы выше, если бы она выгнала Зиусудру, но ей не хотелось оставаться в полном одиночестве. Послышалась возня и на пол упала ее одежда.

— Вылезай быстрее, Анзу, мы и так задерживаем церемонию. Как жаль, что у нее не было демонических когтей. Она бы немедленно разорвала бы его на части. Вмиг бы расквиталась со своей болью. И только сделка сдерживала ее. Жив Зиусдра или мертв ее заставят отдать обещанное. Наскоро обтерев тело полотенцем и одевшись Анзу распахнула дверь. — Прошу прощения, что вам пришлось ждать так долго! — губы сами собой сложились в саркастичную улыбку. Все видели практически черные налитые кровью синяки на ее шее. Все, включая царицу Шамиран, которой суждено было остаться на террасе храма, ведь праздничный обед предназначался только жрецам. — Мы с мужем провели крайне страстную ночь. Думузи, воссоединившийся со своей возлюбленной, был крайне несдержан, так что не смотрите на синяки. — Анзу громко и нарочито небрежно захохотала. — Проходите в покои. Постившиеся более трех дней жрецы поспешили войти, не слишком любезно толкая плечами «богиню», которая не моргая смотрела на свою соперницу. Она была красива, возможно даже красивее ее, но Анзу предпочла не замечать этого. Она разглядывала ее уже погрузневший стан, усталые карие глаза, в которых не было блеска. Разглядывала и видела перед собой старуху. Что же с ней сделал Зиусудра за эти несколько лет? Внезапно их взгляды пересеклись. И в этих глазах Анзу увидела жалость. К ней. К той, что сейчас представляет саму Инанну на земле Шуруппака! Эта глупая гусыня посмела жалеть ее. — Он только мой, — одними губами прошептала Анзу, прежде, чем дверь закрылась, разделяя двух женщин. Трапеза оказалась на редкость веселой. Со всех сторон слышались тосты, прославлявшие молодоженов. Анзу сама больше десятка раз поднимала чашу за благодатный для Шуруппака год. Все выглядело так, как должно было. Никому не было дела, что царь со странной смесью злобы и раскаянья смотрит на свою «жену», пока она напивается. Шел уже восьмой час пиршества и Анзу как раз заканчивала уморительнейший рассказ о матросах из Араты, когда нервы Зиусудры сдали. — Мы с женой, — он грубо дернул Анзу за руку, вызвав у той приступ пьяного раздражения, — хотим остаться наедине. Никто казалось не слышал его. Анзу грубо, высвободив конечность, продолжила как ни в чем не бывало рассказывать байки об Арате. Грубость Зиусудры пока в комнате было столько народу не причиняла ей ни капли огорчений. Вино на время притупило все чувства, оставив лишь хмельную пустоту. И Анзу это устраивало. Можно было не думать и не чувствовать. Но вид насупившегося Зиусудры в другом конце зала вызывал неприятные уколы совести, которые она спешила топить в алкоголе. Кроваво красные отблески на чашах известили всех, что празднество пора прекращать. Скоро двери закроются, и они снова останутся один на один друг с другом и их демонами. Анзу лихорадочно размышляла. Если она и дальше будет продолжать затягивать пир, был велик шанс, что она сможет уснуть раньше, чем все начнется. Однако это увеличивало риск, что взбешенный Зиусудра мог повторить вчерашний опыт. Если же они останутся одни сейчас, то она еще сможет его заболтать и отделается просто неприятностями. Из двух зол водится выбирать меньшее. Анзу встала. — Друзья! — ее хмельной голос звонко звучал в зале, заставляя всех обратить на нее внимание. — Мы с Думузи были рады, что вы пришли на ежегодный пир в честь нашего бракосочетания! — ослепительная улыбка озарила лицо Инанны-Анзу. — Я рада, что вы так радушно приняли нас в своем городе и так роскошно обставили наши палаты. Но приближается ночь, и мы с мужем хотим провести это время наедине, — она подняла чашу и отсалютовала Зиусудре-Думузи. — Ваше здоровье, господа! Анзу залпом допила вино и нетвердой походкой направилась к двери. Ее обязанность провожать гостей. Свежий вечерний бриз приятно освежал после пропитанного алкоголем и благовониями душного зала. Но по мере того как к ее руке прикладывались уходившие жрецы и отступал хмель, страх возвращался в мысли. Что же будет дальше? А дальше ее ждал «муж», который разгневанно бродил вдоль стены, пока служанки убирали со стола. Анзу огляделась. Вина нигде не было. Приятно, когда о тебе так заботятся. Анзу саркастично хмыкнула своей же шутке. Пока слуги были здесь можно было не волноваться о скандале, который был неизбежным. Весь воздух пропитался им. Любой неосторожный стук сопровождался резким поворотом голов. Каждый из них готовился к битве и выбирал наиболее удобную позицию. Зиусудра занял северо-западный угол комнаты, Анзу же расположилась на пуфе у двери. — Ты не смеешь не подчиняться мне, тем более при гостях, — выпалил Зиусудра, едва дверь закрылась. Он выглядел куда злее, чем час назад и сейчас Анзу уже казалось, что заснуть было бы лучшим решением, но сон упорно не шел к ней. Ей так хотелось, чтобы он замолчал и позволил ей спокойно выплакать этот день и ночь, но он продолжал кричать о чести, о долге и о том, как подобает вести себя жене. В виске начало нещадно стучать, так, словно чужие слова отбивали свой непонятный ритм. Анзу принялась массировать голову, стук не умолкал. Если она ляжет, то терпеть станет чуть легче. И она медленно поковыляла к кровати. — Ты наконец стала мне подчиняться? Анзу резко повернула голову к нему, наверное, впервые с тех пор как вышли слуги. Бледное лицо покраснело от злости, тщательно завитые локоны упали на глаза. Когда-то давно, в прошлой жизни она бы считала его невероятно красивым. Но сейчас существовала только головная боль и злость на вчерашнее. — Что, прости? — Я тебе уже полчаса рассказываю, как ты должна себя вести и несколько десятков раз просил тебя занять свое место на ложе, — в глазах Зиусудры загорелся странных огонь, испугавший Анзу. — Возможно, если бы ты перестал кричать, я бы тебя и слышала. А сейчас у меня очень болит голова, — она вымучено потерла висок. — Если ты не против, я лягу спать. Ну конечно он был против. — Ты не можешь пойти спать сейчас. Мы не завершили сегодняшний ритуал, — он ухмыльнулся. — Разве ты не об этом всегда мечтала, Анзу? Анзу тихо рассмеялась, надо же, он так точно попал в цель. Она же об этом грезила. Быть женой Зиусудры, каждую ночь проводить с ним в постели. Не об этом ли она сегодня шептала его настоящей жене? Пора было нести ответственность за свои слова. — А разве ты способен дать мне то, о чем я мечтала? — она легла на кровать, широко расставив ноги. — Приступай, чего же т ждешь? — то, с каким отвращением он смотрел сейчас на нее, заставило Анзу захохотать. — Неужели ты настолько ненавидишь покорность? Больше нравится, когда пытаются убежать, повелитель? Зиусудра ничего не ответил, только забрал покрывало и улегся на кушетку. Ночь прошла в относительном спокойствии. Хотя Анзу часто просыпалась, чувствовала себя уже намного лучше. Вчерашняя боль почти прошла, но появилась новая проблема. Вино, так хорошо помогавшее чувствовать себя сильной и живой, имело побочные эффекты в виде похмелья. Сладко потянувшись Анзу открыла глаза. Сначала он просто смотрел на нее не моргая, так смотрит змея на свою жертву, прежде чем наброситься. Но когда Анзу пошевелилась, просто отвернулся. Решив не придавать этому значения, она занялась привычным утренним туалетом. Зиусудра продолжил сидеть, глядя в стену с безучастным видом. Было сложно сказать, когда все изменилось и превратилось в ее личный кошмар. Возможно, когда служанка принесла вина, или, когда его не устроило как Анзу расчесывала волосы. Но кувшин был разбит в дребезги, а служанка за волосы вытащена из комнаты. Анзу же досталось еще сильнее: сначала он протащил ее через всю комнату к винной луже, потом заставил все это вылакать. Анзу рыдала, вырывалась, просила ее отпустить, но это давало только обратные результаты. С каждым ее всхлипом Зиусудра становился более жестоким. Так и не посмев ударить ее он не отказывал себе в удовольствии придушить: об пол, зажать шею руками, поясом ее же платья. В какой-то момент пытки Анзу потеряла сознание. А когда очнулась, Зиусудра уже спал. Забившись в самый темный угол, она размышляла почему прямо сейчас не перерезала ему глотку черепком от кувшина, почему не дала отпор сразу, что она сделала не так. И Зиусудра сильно помог ей в этом. Он объяснил, что, если бы она не хотела заставить его быть с ней, все было бы иначе. Если бы только она не захотела стать жрицей, они бы дальше проводили время в тростнике у Евфрата. Когда Анзу не соглашалась, ее душили, а после она просыпалась с отвратительной липкостью между ног. Никто больше не входил в комнату. Ни с кем она больше не говорила. Два дня Анзу стойко держала оборону, не желая признать себя виновной. Два дня она кричала, надрывая голос, что Зиусудра зверь. И все это время она не получала даже глотка воды. Он снова стал нормальным, когда силы оставили ее и на очередную проповедь она лишь слабо кивнула. Зиусудра сам приготовил ванну, сам обмыл ее и нанес на все раны целительны мази. Он заботился о ней, как о ребёнке, обещал, что так будет всегда, если только она больше никогда не будет перечить ему. И Анзу больше не возражала. Даже если ее пугало поведение Зиусудры, даже, если он душил ее за громко сказанное слово, даже когда насиловал. Потому что Анзу знала — если ей больно, то она сделала что-то не так. Наступил одиннадцатый день Айару, в их уединение снова ворвались люди. Пару нарядили в расшитые золотом одежды. И наконец разлучили. Зиусудре предстояло участвовать в играх и развлечениях в садах, а Анзу надлежало благословить земли, скот и людей на плодородие. Присутствовала там и Шамиран. Она была как-то странно заботлива и постоянно норовила заговорить с Анзу. Даже на банкете она села не по правую руку от Зиусудры, а подле Анзу. Поначалу у них даже получалось поддерживать беседу. Они успели обсудить пашню, деторождение и наряды присутствующих женщин. Но Зиусудра быстро пресек все попытки, каждый раз утверждая, что их беседы глупы и не достойны обсуждений на свадьбе богов. Так и без того скучный вечер стал совсем невыносим для Анзу. И сбежать с него не представлялось возможным. Приходилось сидеть с выражением вежливого интереса на лице и иногда одобрительно улыбаться. Банкет закончился около полуночи, когда жрецам надоело прославлять богов, а сам Зиусудра начал клевать носом. Анзу жалела, что Шамиран ушла намного раньше, сославшись на детей. Ей хотелось поговорить с кем-то, но никого, кроме слуг, рядом не было. Рука потянулась к чаше с вином, она не пила его потому что Зиусудра запретил. Но сейчас же можно? Воспоминания о боли нахлынули на нее, и Анзу опустила руку. Если она будет вести себя хорошо этого не повторится. Только если она будет вести себя хорошо. В комнате давно погасли факелы, но Анзу не торопилась уснуть. Было приятно лежать в темноте и знать, что никого нет рядом, что, когда ты проснешься никто не будет пристально наблюдать за тобой, знать, что ты можешь снова побыть собой. Можно закрыть глаза и не бояться, что кто-то смотрит. Будто опровергая последнюю мысль, в темноте загорелось два красных глаза. Но уставшая Анзу не видела и не чувствовала их обладателя, слишком устала за эти девять дней. Тьма заговорила с ней сотнями голосов: — Да будут прокляты плоды чресел твоих, ибо породила ты великое зло. Под эту колыбельную она и уснула.

***

Он все чаще уходил из Шуруппака. Страх, надежно поселившийся в нем еще давно теперь креп с каждым днем. Ему всюду чудились мертвые, казалось, что один з них вот-вот выпрыгнет из-за угла и набросится на него. Конечно, это можно было решить постоянным пребыванием в обществе, но Зиусудра не желал кого-либо видеть. В пустыне он чувствовал себя отлично. Там можно было думать без постоянной необходимости отвлекаться на государственные дела, Анзу или же Шамиран. И хотя последние две практически не тревожили его, Зиусудра предпочитал вовсе о них не думать. Шамиран олицетворяла провал его амбиций, а Анзу грозила разрушить его жизнь. И обе они любили его. Но кого любил он? Этот вопрос никогда не ставал перед ним. Зиусудра даже не был уверен, что способен на это чувство. Если он видел красивую женщину, то желал ее. Анзу единственная не походила на всех остальных. Знакомые с детства, они были связаны более чистыми и крепкими узами. Но время разрушило и этот островок спокойствия. Спокойно принимая ее любовь, царь Шуруппака не мог простить ей похоти. Она должна была стать идеалом, а оказалась самой обычной. Шамиран, его нежная Шамиран, плод его собственной похоти. Но ночь от ночи он становился только холоднее. В этой женщине было еще меньше от идеала. Она не был настолько же умной, как Анзу, не умела так же слушать. Даже когда ее поступки это опровергали, Зиусудра находил все больше недостатков. Нет, никогда любовь не касалась его души. Ни одна женщина не могла зажечь в нем пламя. Мескиаггашер, его единственный сын, вызывал лишь страх и раздражение. Он был угрозой его власти. Пока он, Зиусудра, будет стареть, его сын будет лишь крепнуть. И однажды вырвет царские знаки из окоченевших рук отца. Зиусудра сидел в пустыне и размышлял как ему обмануть судьбу и одним махом отделаться от всего, что ему мешало. Ночь гнала его в город, в объятья жены, но на следующий день он возвращался. А когда узнал о беременности Анзу и вовсе покинул Шуруппак, уехав на длительную охоту. Не сожалея о том, что сделал с ней, Зиусудра сожалел лишь о том, что этим он безвозвратно уничтожил прошлое. Но охота не принесла ему ожидаемого облегчения. Глядя в мертвые, остекленевшие глаза животных, он видел себя, такого же застывшего и холодного. И он даже хотел бы стать таким, но страх никогда больше не увидеть солнца, не почувствовать вкуса вина и пищи, был гораздо сильнее. Зиусудра любил жизнь, но больше хотел безучастно созерцать ее вечно. Мысль о том, что он сам упустил ключ к решению этой проблемы, резанула его. Резко оборвав охоту, царь приказал поставить шатер в пустыне и оставить его одного для медитаций. Никто не посмел противоречить ему. Никто не смеет мешать общению с богами. Так потекли его недели созерцания. Зиусудра видел все: как солнце выжигает все живое в пустыне, как выживают только ночные создания. Ежедневно молясь Эа он не получал ответа, словно божество уже отказалось от него. Единственной отрадой были разговоры с вызванной им тенью отца. Шукурлам был великим правителем. Это признавали все, пять государств склонились перед его мудростью, сделав его царем над царями. Никто не смел оспаривать его привилегии. Никто уже не помнил царей до Шукурлама, так долго он правил пятью городами. Некоторый даже считали, что он правил около тридцати тысяч лет. Но кто может жить так долго? Только потомок богов. Но в своей божественности Зиусудра так уверен не был. Отец оставил ему сотни табличек с поучениями как править, но Зиусудра не желал прислушиваться и к половине из них. Отец видел опору в Анзу, Зиусудра же искал укрепления власти в Уруке. Но здесь, в безлюдной пустоши, они наконец стали одним целым. Только после своей смерти отец смог показать сну свою любовь к нему, только после смерти отца Зиусудра научился слушать его мудрые советы. Но никакое уединение не бывает вечным. Дела важные, дела государственные гнали его обратно в Шуруппак. Города нехотя признавали гегемонию Шуруппака, памятуя о заслугах Шукурлама, но пассивность Зиусудры, его частые отлучки и полное пренебрежение к жене раздували огонь недовольства. И этот огонь подпитывал брат Шамиран, ставший царем Урука. Впервые царю Шуруппака предстояло отстаивать свою права на престол. В город он въезжал как вор, ночью и без всякого сопровождения. Никого не хотел видеть царь, не хотел и лишнего внимания. Сейчас его волновала только его жена и то, что сделал ее подлый брат. Шамиран рассказывала какую-то урукскую легенду их сыну, когда двери с громким треском разлетелись. Обычно бесстрастное лицо Зиусудры пылало от гнева. — Выведите Его Высочество. Служанки, слышавшие, что случилось на весенней свадьбе, роем вылетели из покоев, забрав с собой царевича и оставив своей царице только сочувствующие взгляды. — Что-то случилось, любовь моя? — Шамиран выглядела преувеличено спокойно. — Ты так поспешно завершил свое паломничество. Зиусудра лишь сжимал челюсти, стараясь совладать с эмоциями. Она не простая жрица, с ней не удастся совладать насилием. — Что ты писала своему брату? Уголки ее губ немного дрогнули. — Что желаю ему долгих лет царствования. — Шамиран... — он вплотную подошел к ней. — От пожеланий восстания не поднимают. Что ты ему написала? Слезы хлынули у нее из глаз. Ах если бы только он знал, как много зла ей делала эта змея. Она пыталась быть с ней доброй, пыталась подружиться с ней. Хотела понять, что же Зиусудра так ценит в Анзу. Поначалу у них даже получалось, но потом... Потом Шамиран стала получать непрошеные советы. Обо всем: от того как ей воспитывать Мескиаггашера до того какие подарки лучше посылать беднякам. Анзу была всюду, вела себя словно полноправная царица. И Шамиран не вынесла, написала своему брату все. Рассказала, как с первых дней советники сравнивали их, о том, как Зиусудра тосковал по этой жрице, как та унизила ее на празднике весеннего брака, и о том, как царь забыл свою жену. Но не решалась сказать об этом самому Зиусудре. Но он все понял сам. Занес руку для удара и опустил ее. Глухое презрение к ней, к ее боли, читалось в его глазах. Безошибочное женское чутье подсказало Шамиран, что ее письмо навсегда сломало что-то в их отношениях, что они безвозвратно утратили что-то важное. — Сегодня же ты напишешь своему брату, что его попытки захватить власть вредят тебе и твоему положению, — Зиусудра схватил Шамиран за горло. — Ты исправишь свои ошибки или слухи о шурупакской жрице и весенней свадьбе померкнут перед тем, что я сотворю с тобой. Отпустив жену, он ушел к себе. Больше они никогда не увидятся. Желая таким образом отстоять свою власть и независимость, Зиусудра разрушил все. Ниназу, царь Урука, перешел в активное наступление, скрывая честолюбивые помыслы за заботой о сестре. И три царя поддержали его. Власть Шукурлама давно угасла в их памяти, а новый царь не дал им ничего. Голосование было назначено на месяц Аддар. Три месяца Зиусудра искал ответы в мудрых наставлениях отца, в трактатах, в священных текстах, и не находил ничего. Все мудрецы сходились в том, что правителю надлежит быть благородным, щедрым, милостивым. Ни одно из этих качеств не способно удержать его власть. Если он потеряет титул царя Шумера, то навсегда останется лишь бледной копией своего отца. Лев силен, если его уважают, если нет более сильного соперника рядом. Нет, не львом должен был обернуться владыка Шуруппака, но шакалом: ловким, хитрым, подлым. Создать план легко, гораздо сложнее воплотить его в жизнь. Сотни идей, и все он разоблачал за считанные мгновения. Не мог найти в себе достаточно изворотливости. Не хотел марать руки. Решение пришло внезапно — Анзу. Кто лучше женщин умеет расставлять ловушки? Кто может быть хитрее и коварнее? Но когда ворвался к ней зимней ночью и сообщил о своем требовании, встретил лишь непонимание. Окрыленный своим открытием, Зиусудра напрочь игнорировал тот факт, что глубокой ночью даже хитрейшие женщины будут совершенно не способны на интриги. Он оживлённо рассказывал Анзу свои проблемы, ждал ответов, будил ее. Но все же сдался, когда она, свернувшись калачиком, засопела. И будто не было ничего, будто они снова дети и самое страшное горе в мире, что Евфрат зальет их заросли тростника. Пожав плечами, Зиусудра улегся рядом, стараясь сохранить где-то в закоулках души эту детскую безмятежность. Анзу не обманула его ожиданий, предложив прекрасное решение проблемы с царями. И это работало. Цари поверили в примирение с Шамиран, согласились перенести встречу в Шуруппак и даже приехали на торжества, связанные с ребенком весеннего брака. Все, кроме Ниназу. Тот угрюмо сидел в Уруке, готовясь побороть Зиусудру в лобовой атаке. Ах, если бы он знал, что сражается с женщиной. Анзу предусмотрительно отдала все почести царице. Не появлялась на публике, проводя практически все время подле Зиусудры, поучая его как лучше обвести вокруг пальцев глупых мужчин. За эти три месяца она смогла стать ему ближе любого живого существа в целом мире. Только в ее постели Зиусудра находил покой, только ее советы слушал. За его спиной разворачивались настоящие дела: десятки шпионов выведывали царские тайны, таланы лились рекой для подкупа советников, наложниц, жен. Все легло на хрупкие плечи Анзу. Сама спланировала охоту для развлечения почётных гостей. Сама же и наняла урукских головорезов, которые чуть было не оставили царей без наследников. Потом же и успокаивала всех, включая Шамиран. Постепенно возводила вокруг Ниназу ледяные стены, прочнее чем камень, выше чем небеса. Обсуждение было бурным. Из-за дверей тронного зала постоянно доносились крики. Придворные то и дело вслушивались, пытаясь разобрать, что же происходит и кто берет верх. Только царские жены степенно сидели на террасе и обсуждали приготовления к празднествам. Анзу же металась от одной группы людей к другой. Многое б отдала она, чтобы хоть одним глазком взглянуть на происходящее там, но увы, женщинам не было места. Все ожидали триумфального примирения, но случился очередной скандал: Зиусудра и Ниназу, не желая отступать, затеяли драку. Царь Ниппура, старейший и мудрейший, был вынужден отменить голосование. Ни слезы Анзу, ни увещевания его шестой жены, ни доводы советников не смогли бы изменить его решения. Никто не станет сражаться за двух мальчишек. Они опозорили себя. В тот же день все гости покинули Шуруппак: ниппурский царь в задумчивости, царь Урука в бешенстве, остальные же пребывали в замешательстве. Зиусудра ломал все, что попадало ему под руку. Казалось, что с его яростью не сможет совладать никто: слуги пугливо жались у дверей, Шамиран заперлась с сыном в своих покоях, а Анзу спешно пыталась уладить дела. Может просто не хотела идти к нему помня на что он способен в гневе. Он сам пришел ночью. Долго и сбивчиво объяснял почему поступил так. Просил все исправить. Анзу хотелось кричать. Как она должна была вернуть стрелу, уже выпущенную из лука? Как могла она повернуть время вспять? Даже если бы она снова купила царей, в этот раз против нее бы встал ее прадед, ниппурский царь. Кто послушает жрицу, когда против нее встает царь и самый близкий советник предыдущего царя Шумера? И все же пообещала подумать. Месяцами она переписывалась с Ниппуром, Аратой, Сиппаром. Прадед витиевато уходил от темы, а мудрецы из двух других городов не могли найти для нее совета. Тем временем разносились слухи, что урукский царь готовится к войне. Зиусудра становился более раздражительным. Шамиран все реже выходила из своих покоев. И все шли к Анзу: за поддержкой, советом, помощью. Но кто поможет ей? Такого героя не было.Почти год цари не могли решить где и когда будет проходить новый совет, но осенью в Шуруппак пришли вести, что решение по вопросу тяжбы Зиусудры и Ниназу было вынесено тайно, без их участия. Новым царем шумера провозгласили ниппурского владыку. Это означало только одно — война пришла на их землю. Поначалу этого не понимал почти никто. Шруппак жил своей обычной жезнью. Только во дворце бушевали страсти. Анзу и советники едва уговорили Зиусудру покориться решению царей, на время усмирить свою гордыню. Если Урук нападет — у них должна быть поддержка. Шамиран отказалась просить брата подписать мир. Анзу вместе с отцом давили на своего царственного родственника, требуя защитить Шуруппак от беснующегося Ниназа. Ответ они так и не получили. В начале весны на горизонте впервые появились урукские флаги. Стали собирать совет, чтоб решить, как лучше защитить свой город, но Зиусудра уже возомнил себя лугалем и стал мечтать о военной славе. Он игнорировал все, активно собирая армию, распустив совет и выслав Шамиран. Почти силой женившись на Анзу, Зиусудра бросил все на ее плечи и уехал на север, искать союзников. Но что может сделать женщина против армии? И кто станет слушать ее? Анзу тайком провела голосование и избрала лугаля. Началась жестокая борьба за выживание, жизнь под кровавым солнцем. Каждый день войска отправлялись за прочные ворота и каждый день возвращались с ранеными и убитыми. Помощи было жать неоткуда. Зисудра и его крутой нрав разрушали все мосты, которые пыталась возводить Анзу. Практически все города стали на сторону Урука, нейтралитет остался только у Ниппура. Если царь доберётся и туда — они проиграют войну. Обманом возвратила Зиусудру назад, заставила поверить, что Шуруппак падет без его тактических навыков. Теперь царь сам вел войска в поход, фактически сменив лугаля, пока во весь опор мчался на поклон в Ниппур ее отец, чтобы добыть им мир по велению великого государя. Жила и боялась, что Зиусдра узнает и вновь придет «учить ее», но увлеченный новой забавой он и не вспоминал о ней. Все лето сражались защитники Шуруппака, не подпуская врага к городу и не давая ему взять тот в осаду. Пядь за пядью гнали урукских воинов с их земли. Все изменилось с возвращением царя. За один только месяц он отступил практически к стенам города. Никто не желал видеть его в городе, но и в армии он оказался неуместен. Держались на обещаниях Анзу. Верили, что скоро прибудут послы из Ниппура и приведут с собой помощь. И послы действительно вернулись и сразу же бросились к царице. — Что сказал прадед? — она практически кричала. — Шуруппак должен погибнуть. Анзу только высоко вскинула брови. — Этого следовало ожидать, старик устал пребывать в тени. — Он отказал в помощи не Зиусудре, а тебе. — Мне? — Он сказал, что ты продала Шуруппак, а он на себя брать грех не станет, лучше уж стены дворца рухнут на твою проклятую голову. Анзу хмыкнула. — Или я сама обрушу их на него. За все необходимо платить в своей жизни. И за скоротечное счастье тоже. Сотню раз пожалела Анзу о своих решениях, но все так же упрямо стояла на своем. Пусть им не пришлют помощь, пусть их оставили один на один с бедой, она сделает все, чтобы на них хотя бы не ополчились остальные цари. Снова разослала гонцов во все города с заверениями, что Шуруппак не выступает против царя Шумера, а потому просит только не оказывать помощи Уруку. Все умоляли Зиусудру начать переговоры, чтобы дать такой необходимый отдых войскам. И он даже согласился, переступил через себя. Но ничего не вышло из этой затеи. Ниназу, хоть и приостановил бои, но ответа не давал. Будто ждал чего-то. Вот только чего? Ответ пришел из Ниппура. Зиусудра лишался царского звания в пользу своего сына. Если раньше Шуруппак сражался за чужие амбиции, то сейчас начал отстаивать свою независимость. В середине осени войска, увязая в грязи, возобновили боевые действия. Но не выезжал на своей колеснице, запряженной ослами, царь Шуруппака. Не появлялся даже среди мечников. Несмотря на то, что воевать стало легче, волновались за его здоровье. Некоторые даже поговаривали, что царица опоила его ядом и ждёт, когда сможет сдать город противнику. И они были недалеки от истины. Зиусудра действительно был болен, но не из-за яда. Один за одним сбывались его страхи. Сын уже лишил его власти и теперь Зиусудре всюду мерещилась смерть. Даже Анзу с ее ритуалами, мазями, зельями не могла устранить ее гнилое дыхание. Мескиаггашер, страдавший без матери и жавшийся к отцу, только усугублял болезнь. Тогда Анзу приняла единственное решение, которое могло хоть ненадолго поправить дела. Темной ночью несколько слуг увели царевича в пустыню. Позже всех провожатых нашли с перерезанными глотками, а о судьбе мальчика доподлинно было известно только двум женщинам. И хоть Зиусудра стал появляться на публике, болезнь прогрессировала все сильнее. Царь мог ни с того, ни с сего остановиться у глиняной стены и приказать всем слушать пророчества великого Энки. Он все чаще впадал в ярость, если кто-то хоть мелочах осмеливался ставить под сомнение его слова. Он чуть не убил Анзу, вызвав у той преждевременные роды. А она все прощала, зная, что сейчас им руководят демоны. Те самые, которых она же и натравила на город. На празднике зимней свадьбы Зиусудра объявил, что ему было видение от Энки, который сообщил, что его дочь Инанна защитит Шуруппак, если царь возглавит войско, а его жена будет денно и нощно молится. Напрасно Анзу доказывала, что это происки демонов, ведь он не здоров. Никто не слушал ее, никто больше не верил в нее. Оставалось только подчиниться. Как красив был выезд Зиусудры на войну, так ужасно было его возвращение с поля битвы. Золотая колесница, запряженная четверкой ослов, сменилась убогой повозкой, которую едва волочил раб. Никогда не узнает Анзу об ужасе, который испытали храбрые шуруппакские воины, увидевшие дождь из стрел. Ей донесут только, что Арата поддержала претензии Урука. Никто не сможет описать как красив и безжалостен был в бою Зиусудра. Гонец принесет весть о том, что царь тяжело ранен и отправлен в город. Никто не расскажет войску, что она честно исполнила свой долг. Что даже не оправившись от тяжелых родов стояла одинокая на вершине зиккурата, умоляя Инанну послать ее воинам победу. Откуда же было знать бедной жрице об аратских стрелках? Кто расскажет воинам, что она не поверила гонцу, велев тут же казнить его, потому что царь Шуруппака потомок богов и не может быть ранен? Но весть оказалась правдивой и трое советников бросились в тронный зал к своей царице, чтобы первыми рассказать о том, что армия вернулась в город разбитая и полная ненависти к ним. Анзу стойко игнорировала вой толпы, больше напоминавший ей шуб бури. Не слышала и не видела ничего вокруг до тех самых пор пока к ее ногам не положили тело Зиусудры со стрелой в груди. Только тогда статичный мир ожил, вбирая в себя весь крик ее боли, смешанной с яростью.

***

Крик внезапно стих. Анзу сидела на коленях, обхватив голову руками. Советники бросились к ней, но повелительным жестом она остановила их. Нужно было подняться, но сил нахватало. Казалось, ее разрывает изнутри. Анзу так сильно цеплялась тонкими пальцами за волосы, что почти вырывала их. — А что, если он не согласится? — еле слышно рассуждала ее. — Он уже слишком многое дал. — Ваше Величество, — осторожно начал один из советников, но осекся, увидев ее полубезумный взгляд. Анзу с трудом поднялась. — Его величество еще дышит? — С трудом. Лекари говорят, что к закату он умрет. Анзу тихо зарычала, а потом поковыляла в сторону своих покоев, выкрикивая приказы: — Его величество вознести на вершину зиккурата. Всех жрецов ко мне, срочно. Оказавшись за спасительной дверью Анзу осела на пол и принялась колотить его кулаками. Но когда приступ истерики прошел, оставив сбитые в кровь руки, приступила к действиям. Обмазавшись собственной кровью, она затянула призыв демона. Что будет, если он не появится, Анзу даже н рассматривала. Он придет и все будет хорошо. Все будет очень хорошо. — Я не дам тебе желаемого, жрица Инанны, царь Шуруппака должен умереть. Анзу даже не обернулась, лишь стала громче повторять призывы. Если не поможет демон, то поможет божество. Великий Баал-Хаддат не бросит свой род. Призывать богов опасно, еще опаснее выдвигать им требования, но у Анзу не было выбора. Ничего не получалось. Стараясь снова не сорваться в бездну истерики, Анзу вспоминала что же она делала не так. Крови достаточно для вызова демона, но боги... Боги требуют большего. Как же она могла забыть. — О, ты собралась резать глотки? — демон не только не ушел, но и казался заинтересованным. — Ставлю пять душ, что жрецы не оценят твоих попыток. Анзу только отмахнулась. Сейчас она не могла тратить время а сомнения. Глухой удар б камень. Рука рассеклась сильнее. Шипя от боли, Анзу рисовала символы своей кровью. На минуту она остановилась, вспоминая следующий шаг. — Дальше ты должна принять свою судьбу, — ехидно замечал демон, наблюдая за появлением оградительного круга. — Знаешь, вы, женщины, непостоянный народ. То ты ждешь меня, как спасителя, то игнорируешь мое присутствие. Анзу металась по покоям в поисках кинжала. Язык чесался что-то ответить, но она держалась. Она не должна говорить во время подготовки. — Да брось, жрица Инанны, ты правда думаешь, что он появится? — демон никак не желал униматься пока Анзу с трудом тащила сопротивляющуюся служанку. — Ты могла бы отпустить ее волосы и тогда она пошла бы уже охотнее. Он безучастно наблюдал как нож, вонзаясь в затылок, вновь появляется из глазного яблока жертвы. Видел, как поморщилась убийца из-за крови, попавшей на лицо. Все шло по плану. Она была готова породить тысячи созданий тьмы. Послышались песнопения, и демон удалился. Его работа была окончена. Кровь заливала каменные плиты, осипший от крика голос Анзу слабел, но Баал не появлялся. Не было и жрецов. Никого, кто мог бы ей помочь. Она проиграла. Все кончено. Не выдержав второго удара, Анзу прервала призыв и снова закричала. Вся магия, копившаяся в ней, вырвалась наружу, слилась с голосом и теперь крушила комнату. Крепкие руки подхватили ее, заставляя замолчать. Приятный баритон шептал успокаивающие слова. Но Анзу не слышала ничего. Она так хотела, чтобы все закончилось. Хотела, чтобы тело, не привыкшее к такой мощи, не выдержало. Она хотела умереть. Зачем он вообще пришел. И кто это был? Анзу вырвалась из объятий и развернулась к незнакомцу. Он не был похож ни на кого из известных ей существ. Слишком крупный для человека, но слишком человечный для демона. Сила, исходившая от него, вызывала благоговение, смешанное с страхом. Одновременно хотелось смотреть вечно на его красивое лицо и забиться в самый дальний угол подальше. — Для чего ты вызывала меня? — первым нарушил молчание незнакомец. Нужно было отвечать, но она чудовищно запоздала. Нужно было умолять о благосклонности и даровании жизни Зиусудре, но Анзу могла думать лишь о том, как красив этот мужчина. Лицо Баала было до боли похоже на лицо ее мужа, только черты более грубые. И какая-то часть жрицы мечтала, чтобы Зиусудра умер, а его место занял Баал. Собрав в себе последние силы, Анзу заговорила, пав ниц: — Великий громовержец, прости недостойную. Твой потомок, правитель этого города, при смерти. Спаси его. Хохот эхом разнесся по комнате. Но женщина не осмеливалась поднять голову. Пусть все закончится. Пусть ее накажут за дерзость. — Я не делаю одолжений, смертная, — он рывком поднял Анзу. — Что ты можешь предложить? — Баал, сжав рукой ее челюсти, заставлял смотреть себе в глаза. — Только не думай, что отделаешься малым, как это было при твоей последней сделке. — Мне нечего дать тебе. — Ошибаешься. Мне как раз был нужен кто-то с таким же упорством и внутренним огнем, как у тебя. Станешь одной из моих полководцев? Анзу скептично посмотрела на бога. Зачем громовержцу армия? Неужели он собрался восстать против своего же рода? Будто прочитав ее мысли Баал пресек подобные рассуждения. — Мои цели тебя не касаются. Я свою цену назвал. — А если боги ополчатся против меня? — разумно заметила Анзу. — Это будут мои проблемы. Так ты согласна? — Что я должна буду делать? — Это «да»? Секунду она колебалась. Все естество говорило, что нужно отказаться. Но где-то там умирал единственный человек, который был ей нужен. — Да. — Ты станешь матерью для моих легионов, Лилит. — Лилит? — Анзу умрет. На ее место придет всесильная Лилит. Не дав ей шанса задать еще вопросов, Баал жадно прильнул к ее губам, закрепляя сделку. — Нисрок расскажет тебе все.Баал исчез, оставив ее одну с разбитой душой и массой вопросов. Только сейчас она понял, что с момента отдачи приказа в тронном зале прошло уже более часа, но никто ее не тревожил. Будто уже никому нет дела ни до нее, ни до ее приказа. Явился уже знакомый демон и поклонился ей. — И на что же я подписалась? — Тебе нужно будущее или твой муж? — Зиусудра. — Тогда обо всем после. Сейчас важен только обряд. Он рассказал все: что нужно делать, как, в какой последовательности и какие опасности будут их ждать. Анзу впитывала в себя знания и соглашалась со всем. Все ее сомнения касательно подготовки и самого ритуала Нисрок решительно опровергал. Наконец он сказал, что им нужно торопится, пока Зиусудра еще жив. Это стало сигналом для начала. Жрецы так и не пришли, потому Анзу пришлось заставлять слуг перенести тело царя на вершину зиккурата. Сама же она повторяла путь через все врата. Все, чтобы распахнуть двери в преисподнюю. Чтобы стать стабильным якорем для Зиусудры. Демон был рядом с ней, невидимый для всех. — Ты готова, Лилит? — спросил он у последних врат. — Обратно будет не повернуть. — Он сможет? — демон утвердительно кивнул. — Значит и я смогу. Двери с грохотом разлетелись. Анзу не задумываясь вошла в них. И оказалась в странном месте. Оно не было похоже на коридоры в которых бродят мертвецы, но не было и ее миром. Здесь не было красок, не было звуков, только пустые здания и бесплодная земля. — Что это? — Граница между мирами. Но не вашим и нашим, а между нижними мирами. Сюда нет хода никому, кроме Ана. Поэтому ты должна действовать быстро, пока нас не заметили. Анзу кивнула и бросилась к зиккурату. Если Баал не солгал, то там она сможет вырваться в свой мир и провести ритуал. Подъем был тяжелым и теперь легкие Анзу отказывались работать. Она стояла, запыхавшись и совершенно не зная, что делать. На помощь снова пришел демон: — Найди Зиусудру. — Как? — Смотри глубже. — Я не могу. — Как же ты тогда смогла спускаться в черные коридоры? Анзу фыркнула, но послушно начала шарить руками по воздуху, словно пытаясь ухватить невидимую завесу. Долгое время ничего не получалось, и жрица уже начала отчаиваться. Но вот тонкие пальцы проникли словно через водную гладь. Когти демона обожгли плечо. — Это чтобы ты удержалась. Анзу кивнула. Один удар сердца, два, три... Голос, глубокий как воды Евфрата, сильный, как горный поток, тягучий, как патока, зазвучал над Шуруппаком. И не было в городе человека, способного противиться ему. Шли на зов воины, не раз бывавшие в битве. Шли жрецы, приближенные к богам. Шли царские советники и ученые мужи, призванные хранить мудрость веков. Весь город, словно крысы, завороженные волшебной дудкой, стекался к ее ногам. Первым на деревянный плот, на который слуги заботливо уложили царя, взошел их сын. Ее первенец, любимое дитя. Анзу обняла ребенка, стараясь не смотреть ему в глаза. На какой-то момент Нисроку показалось, что сейчас она отступит. Блеснул серебряный ритуальный кинжал и крик ребенка, удвоенный материнским, разорвал небеса. Анзу едва не упала, но все же удержалась на ногах. Три служанки уже несли ее младших детей. И не Анзу, но Лилит, расправилась и с ними. Кровь залила все: плот, Зиусудру, некогда белое платье Анзу. Ее потоки стекали с зиккурата, унося с собой и трупы. А Анзу все резала, резала, резала. Погибли войска Шуррупака, погибли и простые жители. Ушли к вратам писцы и вся администрация. Остались только жрецы с их семьями. Те самые, которые предали ее, не придя на зов. Анзу специально оставляла их напоследок. О, она позаботится, чтобы они умирали тяжко. — Не затягивай, — раздалось за спиной. — Ты должна успеть до бури. Боги уже знают что вы задумали. Тьма, окутавшая душу, начала спадать. Анзу хотела отступить, но когти, впивавшиеся в плечо, держали крепко. Один за одним падали жрецы. Один за одним были повержены великие боги. Небеса метали молнии и громы. Говорят, что именно так на землю выходят анунаки, призванные истребить род людской. Остались всего трое: Анзу и ее родители. Чары, заставлявшие всех повиноваться спали. И теперь родители смотрели на хрупкую фигуру, залитую кровью и не могли увидеть в ней свою дочь. Они даже не могли разглядеть человека. Но вот это чудовище с буйволиными рогами подошло вплотную, и мужчина все же смог разглядеть знакомое лицо. — Анзу? — Прости меня, папа. Демонические когти Лилит рванули плоть. — Прости меня, мама. Острые зубы разорвали шею. Пропал Шуррупак. Пропало все. Остались только широко распахнутые ворота и толпа, расталкивающая друг друга. — Ты довольна Лилит? — Баал стал у нее за спиной. — Верни мою семью. — Ты требуешь слишком многого. — Я сделаю сыновей крысоловами, и они будут пополнять мою армию раз в триста лет, воруя у жадных горожан их детей. А родителей пошлю собирать урожай душ. — Пусть будет так. А что же с дочерью? — Пусть она придет заменить меня на земле, когда я буду готова стать подле тебя. Все внезапно прекратилось. Не было ни черных коридоров, ни демона, надежно держащего ее. Были только горы трупов, смываемых вниз потоками дождя. Анзу подняла руки к небу тщетно умоляя забрать и ее. Боги были глухи к бывшей жрице Инанны. Ехидный голосок в голове назойливо напоминал, что она сама пошла на это, что она сама отказалась от богов. Анзу кричала пока вода заливала Шуруппак, снося дворцы, сады и убогие хижины бедняков. Ее дом, ее жизнь, ее родина — все уничтожено ее руками. Вода накрыла вершину зиккурата, похоронив Шуруппак. Анзу наконец опустила руки и теперь сидела опустошенная. Огромная молния озарила небо, предвещая конец бури. — Где я? — раздалось за спиной Анзу. У нее все получилось. Зиусудра был жив.

____________________Месяц Айару соответствует маю.Месяц Аддар соответствует мартуТалан — самая крупная шумерская монета.Луга́ль (шум. «большой человек») — военный вождь шумерского города-государства, избираемый народным собранием на время ведения войны для руководства военными действиями.Зиккура́т (от аккадского слова sigguratu — «вершина», в том числе «вершина горы») — многоступенчатое культовое сооружение в Древней Месопотамии и Эламе, типичное для шумерской, ассирийской, вавилонской и эламской архитектуры.Иги́ги (аккад. di-gi4-gi4-ne), также нун-галене (шум. dnun-gal-e-ne: «великие князья») — в аккадской (шумеро-аккадской) мифологии одна из двух (наряду с Ануннаками) групп родственных божеств, обычно населяющих небеса; обобщающее название великих, небесных божеств.