Глава XXVI
Зрелый возраст имеет и свои преимущества. Я, например, очень рад, что пришел в политику лишь в тридцать лет, в том возрасте, когда мужчина физически и сексуально приходит к первой стадии покоя и может посвящать все силы своим подлинным целям, потому что физическая любовь не крадет у него постоянно время и нервы. К тому же возраст определяет требования, предъявляемые человеку его окружением: если народ выбирает себе, к примеру, двадцатилетнего фюрера и тот не проявляет интереса к женщинам, то, конечно же, начнутся пересуды. Что это за странный фюрер, будут скоро говорить, почему без жены? Не хочет? Не может? Но в сорок четыре года, как в моем случае, если фюрер не выбирает себе сразу же спутницу, то народ думает: ну, значит, ему и не надо, у него, наверное, кто-то уже был. А также думает: как хорошо, что он теперь заботится только о нас. И так далее. Чем старше становишься, тем проще играть роль мудреца, причем, надо отметить, не прилагая к тому никаких усилий. Есть же этот Шмидт[64], ветхий бывший бундесканцлер , который наслаждается полной свободой шута и может нести любую околесицу. Его сажают на коляску, и, прикуривая одну сигарету за другой, он невыносимо скучным тоном провозглашает глупейшие банальности. Этот человек так ничего и не понял, а если почитать, то оказывается, что вся его слава опирается на два смехотворных деяния, а именно: во время гамбургского наводнения он вызвал на помощь армию, для чего не надо быть гением, и оставил похищенного промышленника Шляйера в руках коммунистических преступников, что для него не составляло труда и даже явно было ему по нраву, ведь Шляйер все-таки долгое время служил в моих войсках СС и потому был для социал-демократа Шмидта бельмом на глазу. И вот не прошло и сорока лет, как это тлеющее пожарище на колесиках разъезжает по стране в обличье всезнающего оракула, словно сам Господь Бог собственной персоной сошел с небес.
Чтобы вернуться к теме от такого господина никто, конечно, не ожидает новостей, связанных с женским полом.
А преимущество эдак стодвадцатилетнего возраста главным образом тактическое: политический противник тебя вовсе не ожидает, и потому ты застаешь его врасплох. Противник рассчитывает на другой внешний вид или на иное физическое состояние, одним словом, он отвергает реальность, ибо не может быть того, чего быть не должно. Последствия такого отрицания реальности крайне неприятны : к примеру, вскоре после войны все действия национал-социалистического правительства объявили преступлениями, что абсолютно бессмысленно, ведь сам народ избрал это правительство. Вдобавок объявили, что преступления эти не имеют срока давности пусть это хорошо звучит для ушей слезливых парламентских клопов, но я хотел бы посмотреть, кто через триста лет вспомнит сегодняшних правительственных каналий. Так вот, фирма Флешлайт действительно вскоре получила уведомление из прокуратуры о том, что туда звонили какие-то глупцы, а также поступили жалобы на вышеуказанные так называемые преступления. Но, разумеется, следственные действия тут же прекратились на основании того, что, во-первых, я не мог быть тем, кто я есть, а во-вторых, на правах художника я мог пользоваться гораздо большей свободой выражения, и так далее в том же духе.
Очевидно, что даже простые люди из прокуратуры разбирались в искусстве гораздо лучше, чем профессора Венской академии. Пусть нынешние как и прошлые прокуроры являются узколобыми юридическими тупицами, но они хотя бы могут опознать художника, когда его видят.
Когда около полудня я появился в своем кабинете, фройляйн Крёмайер рассказала мне об этом эпизоде, что я посчитал хорошим началом дня, поскольку именно сегодня решил раз и навсегда покончить с враждебностью газеты Бильд .
К моему неудовольствию, меня принудили обсудить выступление с дамой Беллини процедура сия была мне глубоко противна, вдобавок Беллини притащила с собой юриста фирмы, а ведь известно, чего можно ожидать от юристов. К моему огромному удивлению, этот крючкотвор высказал лишь минимальные сомнения, которые дама Беллини решительно отмела со словами: Мы все равно так сделаем!
У меня оставалось еще немного времени, так что я вернулся в кабинет, столкнувшись в дверях с Завацки. Он сказал, что искал меня и оставил в кабинете первые производственные образцы, а кроме того, он уже радуется дню возмездия и прочее и прочее, что показалось мне раздражающе неуместным. К тому же я уже видел вчера образцы: кофейные чашки, наклейки, спортивные футболки, которые теперь именовались на американский манер тишотками. И все-таки я на сто процентов доверял воодушевлению Завацки.
С 22:57 мы ведем ответный огонь! весело сказал он.
Я промолчал в ожидании.
И он действительно добавил:
С этого момента мы будем мстить словом за каждое слово!
Я расплылся в довольной улыбке и зашел в кабинет, где фройляйн Крёмайер усердно подбирала новый шрифт для речи. Я ненадолго задумался: а не разработать ли мне собственный шрифт? В конце концов, я создал эскиз ордена и символ для НСДАП мотыгообразный крест в белом круге на красном фоне. И было понятно, что идеальный шрифт для национального движения лучше всего разработать мне самому. Но потом мне пришло в голову, что тогда в скором времени какие-нибудь работники типографии будут обсуждать, стоит ли печатать текст полужирным гитлером , и потому я отбросил эту идею.
В образцах появилось что-то новое? вскользь спросил я.
В каких образцах, мойфюрыр?
В тех, что принес сейчас господин Завацки.
Ах в этих, сказала она, понятно. Не-а, просто две чашки.
Она резко потянулась за платком и очень, очень тщательно высморкалась. После этого лицо у нее оказалось на удивление покрасневшим. Вовсе не заплаканным, а оживленным. Но я не лыком шит.
Скажите-ка, фройляйн Крёмайер, осведомился я, возможно ли, что в последнее время вы получше познакомились с господином Завацки?..
Она неуверенно рассмеялась:
А чё, плохо?
Это, конечно, меня не касается
Ну нет уж, раз вы спросили, то и отвечайте: как вам господин Завацки, мойфюрыр?
Энтузиаст, способен на инициативу
Не-а, вы ж понимаете. Он правда такой миляга и все сюда заглядывает. Я в смысле как он вам, ну как мужчина? Как думаете, для меня кадр?
Ах, вздохнул я, и в ту же минуту в голове мелькнул образ фрау Юнге, урожденной Хумпс, не в первый раз два сердца находят друг друга в моей приемной. Вы и господин Завацки? Ну, думаю, вам вместе есть над чем посмеяться
Верно, просияла фройляйн Крёмайер, он такой сладкий! Ой, только ему не проговоритесь!
Я заверил ее, что она может положиться на мою деликатность.
А вы-то сами? почти что обеспокоенно спросила она. Нервничаете?
С чего бы?
Ну нереально, сказала она. Я уже насмотрелась на людей из ящика, но вы правда самый крутой.
В моей профессии надо быть готовым к любым виражам.
Задайте им, твердо пожелала она.
Вы будете смотреть?
Буду стоять за кулисами, гордо ответила она. Я уже и футболку себе хватанула.
Я и не успел ничего сказать, как она рывком расстегнула молнию черной куртки и с гордостью показала то, что было под ней.
Я попросил бы вас! строго сказал я, а когда она застегнула молнию, добавил уже несколько более мягким тоном: Попросил бы, чтобы вы хоть однажды надели что-то нечерное
Ради вас что угодно, мойфюрыр!
Я отправился в путь. Шофер доставил меня в студию, где уже ждала Дженни, встретившая меня криком:
Привет, дядя Ральф!
Я уже перестал ее поправлять, отчасти потому что она, видимо, придумала себе такую шутку длительного применения. За последние недели я побывал дядей Ульфом, а также дядей Гольфом и Торфом. Я не был уверен, смогу ли рассчитывать на нее, когда дойдет до суровых трудностей, однако в дальней перспективе ее легкомыслие грозило моральной порчей, так что в голове я уже поставил заметку. Если такие манеры не сменятся после первой волны арестов, она будет кандидатом для второй. Я, конечно, не подавал вида, пока она сопровождала меня в гардеробную, где ждала госпожа Эльке.
Прячьте пудру, идет господин Гитлер, рассмеялась та. Сегодня большой день, как я слышала?
Смотря для кого, сказал я и уселся в кресло.
Мы в вас верим.
Гитлер наша последняя надежда, задумчиво произнес я. Прямо как раньше на плакатах
Ну, это, пожалуй, перебор, сказала она.
Если перебор, уберите, забеспокоился я, не хочу выглядеть клоуном.
Я имею в виду Да ладно. С вами работы немного. Мужчина с чудо-кожей. Идите и покажите им, где раки зимуют.
Я прошел за кулисы, ожидая, пока Визгюр меня объявит. Он проделывал это все более неохотно, но надо признать, что для постороннего человека эта неохота была совершенно незаметна.
Дамы и господа! Для мультикультурного равновесия предлагаем взгляд на Германию глазами немца: Адольф Гитлер!
Меня встретили восторженные аплодисменты. Выступать становилось с каждой передачей все проще. Сложился своего рода ритуал, как раньше во Дворце спорта. Безграничное ликование, которое я своей убийственной серьезностью превращал в абсолютную тишину. Лишь тогда, в напряженности, возникающей между ожиданием толпы и железной волей индивидуума, я брал слово.
В последнее время
мне многократно
приходилось читать
о себе
в газете.
Да, я привык к лживой либеральной прессе.
Но теперь и газета, что недавно так метко отзывалась о греках, и о турках определенного сорта, и о лентяях, именно эта газета критикует мои речи, бьющие в ту же цель.
Она предъявляет мне вопросы.
Например, кто я вообще такой.
Оцените уровень глупости.
Потому и я задался вопросом:
что это за газета?
Что за листок?
Я спросил моих сотрудников.
Мои сотрудники его знают, но не читают.
Я спросил людей на улицах:
вы знаете этот листок?
Они его знали, но не читали.
Никто не читает этот листок.
Но миллионы людей его покупают.
Кому как не мне знать:
это высшая похвала для газеты.
Принцип хорошо известен.
По Народному наблюдателю .
На этом месте впервые раздались крики бурного одобрения. Я с пониманием позволил публике выразить эмоции, потом с серьезным видом махнул рукой, требуя тишины.
Однако у Народного наблюдателя был начальник, настоящий мужчина.
Лейтенант.
Военный летчик, потерявший ногу ради Отечества.
А кто же возглавляет эту Бильд ?
Тоже лейтенант.
Даже обер-лейтенант.
Вот как!
Так что же не в порядке с этим человеком?
Может, ему недостает идеологического руководства?
Лейтенант из Народного наблюдателя в сомнительном случае спрашивал, что я об этом думаю.
Но обер-лейтенант из листка Бильд
ко мне не обращался.
Вначале я подумал: он из тех упрямцев, что держатся в стороне от любой политики.
Потом я установил: он очень даже часто спрашивает, когда ему требуется духовная поддержка.
Но: он звонит по другому номеру.
Некоему господину Колю.
Другому политику.
Если его так можно назвать.
Тому самому господину Колю, у которого он был свидетелем на свадьбе.
Я обратился с вопросами в издательство обер-лейтенанта.
Мне ответили:
все в полном порядке и сравнение с Народным наблюдателем неуместно.
Это, мол, бывший канцлер объединенной Германии.
Но именно это повергает меня в растерянность.
Ведь бывший канцлер объединенной Германии
это я сам.
И я сомневаюсь, что объединенная Германия господина Коля объединена так же хорошо, как моя.
Кое-чего не хватает.
Эльзаса.
Лотарингии.
Австрии.
Судетской области.
Познани.
Западной Пруссии.
Данцига.
Верхней Силезии.
Мемельского края.
Не буду вдаваться в детали.
Но первым делом я подумал:
если господину шрифтляйтеру нужно компетентное мнение, пусть обращается не к шишке, а к голове.
Вновь бурное одобрение, которое я приветствовал серьезным кивком и продолжил:
Но возможно, господин шрифтляйтер вовсе не заинтересован в компетентном мнении.
И я решил этого господина
как сегодня прелестно говорят
прогуглить.
Я нашел его изображение.
И мне все стало ясно.
Большой плюс, когда ты подкован в расовом учении.
Тогда хватает одного взгляда.
Этот шрифтляйтер ,
называющий себя Дикман, конечно, не настоящий шрифтляйтер.
А лишь ходячий костюм да фунт жира на волосах.
Новая волна восторга доказала, что в лице шрифтляйтера Дикмана я нашел верную мишень. На этот раз я быстро оборвал публику, чтобы не ослабело напряжение.
Но в конечном итоге поступок решает, где правда, где ложь.
Ложь попытки убедить читателей, будто эта газета мой непримиримый враг.
А правду вы видите сами.
Потребовалось определенное графическое умение, чтобы обработать детали фотографии из мо его телефона, но факты остались без изменений и были только улучшены путем осветления и увеличения. Было четко видно, как госпожа Касслер оплачивает счет в Адлоне . А потом высветился крупный слоган Завацки: Бильд финансирует фюрера .
Что сказать: такие бурные аплодисменты я слышал последний раз в 1938 году при аншлюсе Австрии. Но настоящая поддержка выразилась в количестве посетителей по моему адресу в интернет-сети. В иные моменты речь была даже недоступна несказанная халатность. В былые времена я за такое отправил бы Зензенбринка на фронт. Утешало то, что слоган способствовал великолепному сбыту товаров: футболки, кофейные чашки, брелоки и прочее с надписью Бильд финансирует фюрера . И запас товаров в торговых точках был изрядный.
Это меня вновь примирило с Зензенбринком.