Дорога первоцветов

Ходили слухи, будто если пройтись по улицам богатого правого берега в белых носочках, они только самую малость потемнеют.

— Тебе сами боги велели попробовать! А то зря что ли ты все время носишь белое?

Мастер оригами отвлекся от работы и встретился со смешливым взглядом мальчишки, который вечно его донимал. Мальчишка был шумным, неуклюжим, словно медведь в посудной лавке, и совсем непохожим на мастера. Настолько непохожим, что мастер однажды задумался: а не специально ли мальчишка в последнее время так демонстративно привлекает внимание ко всему, что их различает?

Мастер оригами предпочитал светлую одежду, мальчишка — пеструю до ряби в глазах. "Да я если такое надену, сразу угваздаюсь в чем-нибудь!" — взрывался он, стоило только попросить хотя бы разок показаться на людях в приличном наряде. "Не веди себя как свинья, вот и останешься чистым," — приходилось отвечать мастеру, вызывая еще большую волну негодования.

А волосы?.. У мастера они были длинными, иссиня-черными. Послушные и мягкие, они прекрасно выглядели и в высоком хвосте, и в косе, но чаще всего оставались распущенными. Только во время работы пряди у лица откидывались назад и скреплялись изящной заколкой на затылке. А вот мальчишка щеголял буйной шевелюрой под стать своему характеру. В ней увязали и ломались расчески, а после мытья голова становилась похожа на раздувшуюся рыбу-ежа. Но стоило мастеру вежливо попросить мальчишку сделать хоть что-нибудь со своими лохмами, тот ухмылялся и спустя время представал в совершенно непотребном виде: с высоченным начесом, или выбритыми висками, или сотней-другой мелких косичек, куда были вплетены цветные шнурки и бубенцы. Мальчишка словно нарочно крутился перед носом, расхаживал из стороны в сторону, звенел треклятыми бубенцами, болтал и насмехался над кислым выражением лица мастера.

А ведь раньше отношения между ними были сносными... Тогда они проводили много времени вместе, лишь изредка общаясь с другими людьми. Но стоило обосноваться в этом городе, мальчишка словно с цепи сорвался: стал надолго уходить дома, ночуя то у одного, то у другого нового знакомого. Якшаясь со всяким сбродом, он быстро перенимал чужие привычки и манеру разговаривать.

— Ну вот, опять ты молчишь и делаешь вид, будто меня не существует, — капризно протянул мальчишка, вырвав мастера из водоворота мыслей. — Так что насчет носочков?

— Делай, что хочешь, только отстань от меня, не втягивай в свои глупости.

— Ну какой же занудный! Ладно, сам проверю, правдивы ли слухи. Но носки возьму твои!

Мальчишка показал язык и стремительно умчался вверх по лестнице. Мастер нервно дернул пальцами и порвал изящный цветок из тонкой полупрозрачной бумаги. Отложив загубленное изделие в сторону, он откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул, скользя взглядом по убранству своего магазинчика.

Магазинчик располагался на первом этаже просторного двухэтажного домика. Войдя в него, посетитель словно оказывался в другом, сказочном мире: под потолком, насаженные на тонкие, едва заметные глазу ниточки, парили бумажные птицы. На полках разворачивались целые сцены с участием людей и животных: цапли и лягушки, цветочные композиции, рыбаки в конусообразных шляпах и на шестах, дворцы и пагоды. Невозможно было поверить, что все эти фигурки сделаны из бумаги.

— Ну, я пошел! — мальчишка спустился с лестницы. На утонченный вкус мастера, выглядел он отвратительно: темные штаны с подворотами (причем одна штанина задрана чуть выше другой), мятая зеленая рубашка с аляповатыми огромными цветами, перекинутая через плечо потрепанная сумка. Белые, идеально чистые носки совершенно не подходили к клоунскому образу. Выдержав паузу, мастер сказал:

— Иди. Только пожалуйста, не говори никому, что ты отсюда.

Проследив за мальчишкой через стекло большой витрины, вырезанной в фасаде первого этажа, мастер сосредоточился на работе. Жаль только, этой сосредоточенности не суждено было продлиться долго.

Скоро солнце стало держаться чуть ближе к горизонту, словно нерадивый ученик — к выходу, предаваясь мечтам поскорее вернуться домой и лечь в теплую кровать. В располагавшейся неподалеку академии кончились занятия, и старшекурсницы занялись любимым делом: столпившись у витрины, они высматривали мастера, сетуя на то, что его стол плохо виден с улицы.

Они вздыхали, шушукались и посмеивались; затем три девушки отделились от группы и вошли в магазинчик. Их окутал аромат жасмина, звуки улицы исчезли, только затихающий звон дверного колокольчика, легкий и мелодичный, разбавлял тишину. Затаив дыхание, девушки стали любоваться бумажными изделиями: конечно, они пришли вовсе не за этим, однако столь изящные и хрупкие вещицы завораживали. Мастер же и взгляда не поднял на молодых посетительниц; пальцы его продолжили ловко сгибать листы бумаги, скреплять их, не используя ни клея, ни ниток.

Одна из девушек, с венком из ирисов на голове, вытянула руку и коснулась бумажной птицы, подвешенной на длинной ниточке к потолку. Та качнулась, задела крылом соседнюю птицу, заставив ее тоже качнуться. Легкий шелест пронесся по магазинчику, бумажные фигурки затрепетали, словно и впрямь стая, что вот-вот сорвется с места и улетит.

Немного осмелев, девушка приблизилась к столу: еще на улице они с подругами придумали изящные и остроумные фразы. "Если я скажу так, то продемонстрирую свой интеллект и задорный характер — и он обязательно меня заприметит!" — так думала девушка. Однако стоило ей увидеть мастера, все заготовленные слова тут же выветрились из ее хорошенькой головки, а вместе с ними и правила приличия. Широко раскрыв глаза, девушка рассматривала его пристально, жадно и думала о том, что мастер и сам словно сделан из бумаги.

Он был худым, в каждой черте лица и каждом жесте сквозили изящество и хрупкость. На тонкой шее выделялся небольшой острый кадык, и он отчего-то добавлял трогательности образу мастера. Длинные черные волосы, небрежно перехваченные белой лентой, спускались до самого пола, когда он сидел. Темно-карие глаза смотрели холодно и строго, и невозможно было представить, что в них могут бушевать эмоции. Светлая просторная одежда тоже походила на бумагу, по которой прошлись акварелью, нанесенной лишь на самый кончик кисти — настолько легким был этот узор.

— Девушка, вы что-то хотели? — наконец, мастер поднял голову от работы.

— Ой, я... Простите... Я всего лишь хотела... Сколько стоит такая? — голос девушки дрожал так, что она сама его еле узнавала. Указав на первое попавшееся изделие на полке рядом, она яростно отругала себя: "Вот дуреха! Я должна была произнести такие красивые слова, выделиться и запомниться. А вместо этого он решит, что я слабоумная!"

Губы мастера оригами тронула легкая улыбка:

— Простите, все мои работы делаются на заказ. У них уже есть свой хозяин.

— Ох, вот как... Тогда... Извините за беспокойство, — раскрасневшись, девушка поспешила покинуть магазинчик. Она была очень расстроена и зла на себя. Переглянувшись, подруги тоже вышли.

На улице их тут же обступили сокурсницы:

— Как все прошло? Ох, и в этот раз неудача! Жалко, а мы думали, должно получиться, ты же красивая, да и за словом в карман не лезешь. И почему ни у одной из нас не получилось хотя бы разговор завязать? Чудеса, да и только...

Одна из подруг вспомнила:

— Когда была моя очередь попробовать, я речь заранее заготовила, полночи репетировала перед зеркалом. Была уверена, что все получится, мне даже приснилось тогда, будто мы с ним идем по саду, где цветут пионы. Думала, это хороший знак — но едва я вошла в магазинчик и открыла рот, горло сдавило, и я не смогла выдавить ни звука.

— А на меня он ни разу не взглянул! А я ведь полдня прихорашивалась, да у мамы из шкатулки заколку с драгоценными камнями рискнула взять...

— Да ладно вам страдать-то, — хмыкнула девушка, выглядевшая чуть старше и державшаяся увереннее остальных. — Даже богачи, в чьих домах целая тьма слуг, точно так же робеют, стоит им войти в магазинчик. Так чего расстраиваетесь? Или вы все в мечтах давно уже с ним свадьбу сыграли?

Девушки раскраснелись и потупились. Они еще не успели взять себя в руки, когда рядом раздался веселый голос:

— О, какие красавицы! А за меня замуж пойдете?

— Невежливо вмешиваться в чужой разговор, — фыркнула старшая из подруг. — И вообще, кто вам...

Обернувшись и рассмотрев говорившего, она замолчала на полуслове, нахмурившись. Перед ними стоял парень со всклокоченной темно-русой шевелюрой, в броской одежде, да и еще и босиком, не считая носок. Но несмотря на странности, он создавал приятное впечатление: возможно, из-за смешинок в карих глазах или из-за улыбки, от которой на щеках появились милые ямочки.

— Ну так что, есть желающие пойти за меня? Я хороший, не обижу.

— Да ну тебя! Иди куда шел, — чувствуя, как глупое сердце пустилось в пляс, старшая из подруг не заметила, как перешла на "ты".

— Да я и шел, только вы дорогу заступили, столпились у самой двери.

— Он сказал, что все работы делаются на заказ и просто так не продаются, — подала голос девушка с венком из ирисов. А та, которая полночи репетировала речь и во сне гуляла по саду с пионами, простодушно воскликнула:

— О, а я тебя знаю! Видела тебя несколько раз в магазинчике, правда, прежде ты выглядел чуть по-другому. Ты там подрабатываешь?

— Ну, можно и так сказать...

Девушки переглянулись, их глаза заблестели; каждая про себя подумала: "Если подружиться с этим парнишкой, можно будет потом попросить его представить меня мастеру! А там и до более близкого знакомства недалеко!" Расступившись, они позволили ему войти в магазинчик, а затем сами протиснулись следом — очень уж интересно было, как общаются между собой такие разные люди.

А дальше... С большим удивлением девушки смотрели, как парень, наклонившись, стянул с себя носки и бросил их на стол — мастер едва руки успел отдернуть — и с оскорбленным видом возвестил:

— Врут слухи, вот доказательства! Носки грязнющие, словно я всю землю босиком обогнул, а не всего-то по паре улиц прошелся!

— Убери от меня. Эту гадость, — казалось, мастеру не хватало воздуха. — И не смей больше. Брать мои вещи.

— Ой, а я как раз хотел попросить...

— Вон!!!

— Ладно-ладно, извини, плохая шутка, — поникнув от испуга, парень схватил носки и бросил их в ведерко для мусора, затем сбегал в подсобку, намочил тряпку и хорошенько протер стол.

Посчитав конфликт исчерпанным, он вернул на лицо насмешливое выражение, вальяжно прогулялся по магазинчику, повертел в руках некоторые фигурки. Сердца девушек дрогнули: вдруг этот варвар испортит такую красоту? Но все, к счастью, обошлось: парень вернул фигурки на полку, затем схватил свободный стул и уселся на него, словно в седло коня, положил подбородок на деревянную спинку. Несколько минут он в упор разглядывал вернувшего к работе мастера, пока тот не выдержал:

— И где же ты нахватался таких ужасных манер?

— Почему сразу ужасные?.. Слушай, ты бы на улицу вышел, там тепло, хорошо, деревья в цвету все такое. Вот когда ты в последний раз выходил? Хотя бы в этом тысячелетии?

Не удержавшись, девушки тихонько засмеялись. Мастер оригами, впрочем, вопрос проигнорировал. Парень вздохнул:

— Слушай, правда, вышел бы разок, хотя бы до почты прогулялся, посылку забрать. Тебя там вот что дожидалось, — он извлек из сумки небольшую шкатулку из темного дерева, аккуратно поставил на стол.

Несколько минут мастер сидел неподвижно, а затем отложил согнутую бумагу, которая еще не обрела окончательной формы, и, поддев крышку ногтем, резко откинул.

— Зачем ты принес сюда эту дрянь? — мелодичный голос вдруг наполнился какой-то особенной, сокрушительной силой, заставившей бедных посетительниц взвизгнуть и броситься прочь из магазинчика.

Столкнувшись с подругой, девушка уронила свой ирисовый венок и наклонилась поднять его. В этот момент мастер смахнул со стола шкатулку, и по полу покатились разноцветные бусины. Одна из них, крупная и черная, подкатилась к ногам девушки — и та, не задумываясь, подняла ее, но тут же отбросила, словно обжегшись. Дело в том, что, развернув бусину другим боком, девушка увидела нарисованный череп с красными точками в пустых глазницах, и тут же ее сковал необъяснимый, дикий ужас. Едва сдерживая дрожь, девушка вышла из магазинчика и присоединилась к подругам, возбужденно щебечущим:

— Что это было? Я не помню, чтобы мастер так выходил из себя.

— Кто, все-таки, этот парнишка? Работник не стал бы общаться в таком тоне. Может, они братья?

— Какие братья, они ведь такие разные! Хотя и друзьями их не назовешь...

— Но ведь и родственники, бывает, не имеют ни единой общей черты. Взять хотя бы меня и моих сестер!

— Ну сравнила, тоже мне...

Девушки договорились, кто попытает удачу и подойдет познакомиться в следующий раз: в конце концов, должно же однажды сердце мастера оригами дрогнуть! Весело смеясь, они отправились дальше — пить ароматный чай на веранде ресторанчика, делать домашние задания и обсуждать жестоких преподавателей.

И только девушка с венком никак не могла перестать думать о бусине, подкатившейся к ногам. "Ну как я могу бояться, — сокрушалась она. — Я же с детства обожала истории про призраков и злых колдунов. А тут, подумаешь, нарисованный черепок!" И все же до самой ночи девушку нет-нет, да и пробирал страх, и одежда липла к спине из-за холодного пота.

Ночью, едва сон опустил над ней полог, девушка оказалась в густом, укрытом сумраком сосновом лесу. Сперва она чуть не сошла с ума, почувствовав, что ее тело изменилось. Две руки точно были в порядке, а вот в третьей пульсировала боль, а еще очень мерзла кожа — в месте, где густая шерсть была содрана. Хорошо хоть, культя, оставшаяся от потерянной четвертой руки, уже обросла, и холод не мог до нее добраться. Кроме того, девушка одновременно видела и то, что находится перед ней, и то, что оставалось за спиной, а еще далекие кроны сосен на фоне кроваво красного неба. "Сколько же у меня глаз?" — подумала она, борясь с подступающей тошнотой.

Это чудовищное тело плохо слушалось, но девушке все же удалось кое как справиться с глазами и закрыть лишние. Мягко оттолкнувшись от земли (и сама немало этому удивившись), она полетела вперед. Несколько раз девушка — точнее, то чем она теперь была — рисковала напороться на острый сук или страшный, раскинувший шипастые ветви куст, но в последний момент опасность удавалось обогнуть.

Внезапно она увидела человека. Стройный, в белой одежде, он словно маяк приковывал взгляд. Подобравшись ближе, девушка смогла различить лицо человека, и волна эмоций захлестнула ее. Это мастер оригами стоял в лесу; красное небо над головой, пугающий шум, нарастающий с каждым ударом сердца — смесь стекотания, шипения, квохтанья, рычания и множества других звуков — казалось, не достигал его слуха. Лицо мастера оригами оставалось безмятежным, на губах играла легкая улыбка.

Девушка хотела броситься к нему, попросить помощи и защиты. Объяснить, что не понимает, как здесь очутилась, и что очень хочет вернуться. Но это многорукое тело не только не двигалось, но и всхрюкивало, облизывалось и сглатывало подступившую слюну. Сладковатый человеческий запах щекотал ноздри и перебивал лесные ароматы.

Стволы и ветви рядом затрещали: по ним карабкались другие существа, искали место поудобнее, рассаживались, цеплялись руками, ногами, хвостами и отростками, названия которым девушка не смогла подобрать. Мохнатые, чешуйчатые, клыкастые, с паучьими лапками, с множеством глаз или вовсе без них — каких только чудовищ здесь не было! Все они затаились, словно зрители, ожидавшие начала театральной постановки.

Вдруг еще один человек появился меж деревьев: крупный и широкоплечий мужчина, очень высокий. На его фоне мастер оригами казался хрупкой бумажной фигуркой. Черты лица мужчины были искажены страхом — и это выглядело странным, почти комичным, словно этот человек прежде никогда ничего не боялся. Схватив мастера оригами за запястье, он потянул его за собой, но тот ловко вывернулся, отступил на шаг.

— Глупый самонадеянный мальчишка! — прорычал мужчина. — Кому и что ты пытаешься доказать? Поторопись, пока еще не поздно скрыться...

Но мастер оригами лишь упрямо вздернул подбородок и произнес напевно, с издевкой:

— Если бы ты проснулся с огромной силой, что бы ты сделал?.. Вчера ты ответил на этот вопрос, и я просто-напросто выполняю то, что ты сказал. Я уговорил жителей поселка уйти, и теперь они останутся живы: твари, что глаз с нас не сводят, их не тронут. Или сегодня ты бы подготовил другой ответ? — повисла пауза, нарушаемая лишь писком, причмокиванием и шепотками: жуткие на вид зрители уже начали между собой выяснять, кому достанутся ноги мужчин, кому — руки, как поделить внутренности. Существо с пробивающимися из-под кожи зелеными побегами стало пританцовывать, радуясь, что успело закрепить за собой правый глаз человека помоложе. А вот его сосед горевал: он хотел язык, но был слабоват, чтобы бороться за него.

Окинув существа скучающим взглядом, мастер оригами добавил:

— Уходи. Если не вернусь — что же, невелика потеря. Все равно в стае меня никто не любил.

— Это не...

— Хочешь сказать, это не так? — уголки губ мастера оригами опустились, а в сладковатый аромат его тела вплелась горькая нота. — Но я с самого начала вызывал у вас лишь раздражение, всем и всюду мешал. И это хорошо: если меня не станет, вы наконец вздохнете с облегчением. Плохо лишь, что ты всех оставил и бросился меня спасать.

— Глупый мальчишка, у тебя есть сестра. Она будет горевать, а еще...

— Она с самого начала знала, что я задумал. Как и то, что меня в большинстве случаев невозможно переубедить. Так что уходи.

В небе творилось что-то невообразимое: словно полчище саранчи перекрыло кровавые облака. Стало темно, как безлунной ночью, только чувствовалось беспрестанное движение, копошение, шуршание. Все больше существ спускались вниз и теснили тех, кто уже занял места на ветках.

— Уходи, пожалуйста, пока я не утянул тебя за собой.

Девушка закрыла одни глаза и открыла другие — те, которым темнота не была помехой. Она увидела, что мужчина грязно выругался, но в глазах его блестели слезы.

— Береги мою сестру.

Огромный то ли пес, то ли волк вырвался из густых зарослей, заставив прятавшихся там существ броситься врассыпную. Шерсть его была влажной и всклокоченной, огромные когти оставляли глубокие борозды на земле, а с длинных клыков капала слюна.

— Пор-р-ра. Уходим, быстр-р-ро! — прорычал пес, и мужчина ловко запрыгнул ему на спину, махнул рукой на прощание.

Мгновение, и мастер оригами снова остался в одиночестве. Насмешливое, уверенное выражение вернулось к нему; мастер произнес слова, и они, словно напитанные невероятной силой, перекрыли шум и далеко разнеслись по сосновому лесу:

— Я хочу поговорить с Баронгом. Приведите его ко мне.

Грянул взрыв хохота. Некоторые существа смеялись так сильно, что теряли равновесие и соскальзывали на землю, катались по осыпавшейся хвое и мху, зажимая животы.

— Давненько мы не встречали такой невероятной наглости! Да кто ты такой, чтобы чего-то требовать? Команды раздает — ишь, чего удумал, Баронга ему подавай.

— Хотя вон он какой холененький, беленький! Может, и впрямь придется Баронгу по вкусу?

— Да таких славных и ладных детишек в каждой деревне полно, что особенного вы в этом разглядели? Дурной мальчишка, и только!

— Ну явно же вку-у-усный!

Мастер оригами поморщился: ну кому же понравится чувствовать себя куском мяса на прилавке? В тот же миг существа ринулись на него, пощелкивая зубами. Не изменив ни позы, ни выражения лица, мастер достал из рукава несколько изящных птиц, сложенных из бумаги, подкинул в воздух: те за мгновение обросли плотью, бросились наперерез существам, жестоко раня их острыми клювами и когтями. Даже крылья оставляли на телах рваные, сочащиеся кровью царапины.

Некоторые существа упали замертво, другие, жалобно повизгивая и зажимая полученные увечья, бросились врассыпную. Глядя на них, девушка с облегчением подумала: как же хорошо, что она осталась на месте, хотя сладковатый человеческий запах продолжал манить, а мышцы зудели, требуя движения.

— Я хочу поговорить с Баронгом. Как его найти? — мастер оригами повторил вопрос, и на этот раз никто и не подумал смеяться.

— Что он такое? — заволновались существа, спрашивая друг у друга и не получая ответа. — Выглядит, как человек, но разве могут люди делать такое? Слабые, жалкие, никчемные люди, которые годятся лишь для развлечения...

— Так и будем стоять?.. Обидно, наверное, когда у тебя такая большая свита, а в ней не сыщется никого толкового. Придется самому обратить на себя его внимание, — вздохнув, мастер оригами выхватил из-за пазухи сложенный во много раз лист бумаги, поднял: над его головой развернулся огромный воздушный змей. Стремительно поднявшись в воздух, змей крыльями срезал макушки деревьев, затем закружился в бешеном ритме и вонзился в самую гущу пролетающих над лесом существ. Множество тел попадали, ломая ветви, горячая кровь пролилась, словно дождь. Наверху воцарился хаос; шум, клекот и визги многократно усилились. Существа метались, наталкиваясь друг на друга: некоторые, не разобравшись в ситуации, зачинали потасовки, другие кидались на змея, но этим лишь ранили себя. А на земле все молчали, разом проглотив языки.

Внезапно воздушный змей вспыхнул, занялся ярким голубым пламенем, и все поняли: Баронг получил послание. Воздух в лесу словно загустел, стало трудно дышать; находящаяся в теле многорукого существа девушка кожей ощутила чужое присутствие, кровь вскипела в жилах, сердце бешено забилось. Покачнувшись, она чуть было не сорвалась с ветки, но удержалась, сумев с помощью крыльев вернуть себе равновесие. Другие существа беспрестанно дрожали; видимо, чтобы найти опору, они плотно прижимались друг ко другу. К девушке тоже прижались, и омерзение вперемешку с необъяснимым облегчением пронзило ее мысли.

Она взглянула на мастера оригами: тот продолжал стоять с прямой спиной, спокойный, точно занимался обыкновенной работой в своем магазинчике. Он вытянул руку — летавшие вокруг смертоносные птицы снова обратились бумажными фигурками и послушно легли в ладонь, после чего были убраны в рукав.

Последние черты змея уже исчезли в пламени, но оно не угасло, лишь разгорелось сильнее, побелело, стало таким ярким, что глаза всех существ нещадно заслезились. Вскоре из пламени, окутанная сиянием, выступила величественная фигура. "Баронг! Баронг! Баронг!" — волна шепота пронеслась по притихшим существам.

Тот, кого называли "Баронгом", плавно опустился на землю. Когда обволакивающее сияние и слепящий огонь наверху угасли, девушка смогла разглядеть его: огромное существо, которое напоминало человека лишь тем, что имело две ноги, две руки и голову. Тело Баронга было закутано в меха, лицо покрывала сплошная маска с красно-желтыми узорами, выпуклыми глазами с крошечными, почти незаметными прорезями и выдающимися острыми зубами. Если бы девушка увидела такую маску в карнавальной лавке, то наверняка посмеялась бы над ней, сочтя нелепой — но сейчас ее пробрал ужас. Голова Баронга была украшена множеством кос, куда были вплетены мелкие косточки, бусины и множество других предметов, которые девушка не смогла как следует разглядеть.

— Отчего моя доблестная свита трусливо поджала хвосты? — голос Баронга, глубокий и звучный, плетью прошелся по существам, заставив их вздрогнуть.

Девушка и сама почувствовала глухую боль в груди, съежилась и судорожно вздохнула. А вот мастер оригами позы не изменил, не опустил гордо вздернутого подбородка. Если на фоне удалившегося на псе мужчины он казался хрупким, то в сравнении с могучей фигурой Баронга и вовсе представлялся тростиночкой, деточкой, которой впору ходить, цепляясь за мамкину юбку.

Несколько долгих минут Баронг рассматривал мастера оригами, обходил его с разных сторон, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Наконец, сказал с неожиданным, пробирающим до костей весельем:

— Ты что же, подбил мою свиту из рогатки?

— Я лишь хотел поговорить с тобой. Если бы они не набросились на меня и выполнили просьбу, все бы остались живы.

— Вот как! — казалось, изображенные на маске глаза стали еще больше. Повисла пауза, а затем Баронг вдруг легко согласился. — Хорошо, давай поговорим.

Наблюдавшие за развернувшейся сценой существа не сумели сдержать удивленного возгласа. На их памяти Баронг никогда не проявлял благодушия к зарвавшимся глупцам. Так, в прошлый раз он живьем содрал шкуру с того, кто осмелился дерзить — и теперь эта шкура была всего лишь лоскутом в его огромной накидке. Девушку пробрала дрожь, стоило ей подумать: "Откуда я вообще знаю об этом?.."

Выдержав паузу, Баронг добавил:

— Я поговорю с тобой... Но сначала все же откушу кусочек!

Баронг вытянул руку, затянутую в черную перчатку, собираясь коснуться щеки мастера оригами. Но тут между ними словно молния сверкнула: бумажная птица ринулась защищать хозяина и вспорола руку Баронга от кончика пальцев до локтя. Темные капли упали на землю, и она зашипела, задымилась.

— Я пришел поговорить, — спокойно повторил мастер оригами. — Но если для этого нужно сначала подраться с тобой — что же, я подерусь.

Пока девушка, к ногам которой подкатилась бусина, металась по кровати, не в силах проснуться, в магазинчике, располагавшимся в доброй дюжине перекрестков от ее дома, прозвенел дверной колокольчик. Никто не поторопился открыть ночному посетителю, но он и не подумал уходить — позвонил еще раз и стал дожидаться. Вскоре послышался лязг поворачивающегося в замке ключа. На крыльцо вышел паренек в пижаме с нарисованными кроликами, поверх которой была наброшена светлая накидка с золотистой оторочкой по воротнику.

Заспанно щурясь и беспрестанно зевая, он осмотрел ночного гостя с с головы до ног, а после крикнул в темноту дома:

— Хозяин! Тут тебе долг отдавать пришли, спускайся скорее!

Дав гостю войти внутрь, паренек помог ему снять плащ, усадил на стул, зажег настольную лампу, а сам, не церемонясь, запрыгнул прямо на стол и подтянул ноги, сложив их крест-накрест.

— Ты опять берешь мои вещи без спросу, паршивец? — мастер оригами спустился по лестнице с бумажным фонарем, бросавшим на стены причудливые отсветы.

— Ну я никак понять не могу: то ты просишь меня одеваться как тебе нравится, то раздражаешься из-за какой-то тряпки! У тебя вон все шкафы забиты, ты и не помнишь, наверное, что в них лежит. Так зачем жадничать? Тем более, — парень с обидой дернул за край накидки. — Эта штука жутко неудобная! Рукав широченный, я чуть не защемил его дверью. И все углы собрал, ой-ой, пока...

Мастер оригами резко поднял руку, и воцарилась тишина.

— Прошу прощения, что потревожил в столь поздний час... — начал посетитель, теребя в руках платок, которым до этого промокнул бисеринки пота с седых висков. Случившаяся перебранка ввергла его в замешательство, и заготовленные заранее слова вылетели из головы.

— Отчего же, я всегда рад гостям. Особенно тем, с кем у нас общая история.

— Точнее, тем, кому ты дал в долг, — хохотнул парень. — Да распоследний скряга-ростовщик по сравнению с тобой невинен как дитя!

Мастер оригами не стал отвечать на издевку, он не сводил глаз с гостя:

— Помнится, в прошлую нашу встречу, — которая, к слову, случилась совсем недавно, — вы очень испугались. Я лишь хотел заказать картину для магазина, и мне искренне жаль, если напугал вас и заставил думать, что потребую возврата долга, когда вы к этому, очевидно, не готовы.

— Тогда вы появились неожиданно... — пробормотал гость. — Но с тех пор я много думал. О прошлом и настоящем, о жизни. А еще о девочке... О той, которую вырастил, и которой вы однажды спасли жизнь.

— Конечно, я помню ее.

— Хотел бы я сказать, что она стала хорошим человеком, но проблема в том, что у нее слишком сложный характер, а я плохо разбираюсь в людях. — Ночной гость помолчал. — Но какой бы она ни выросла, я просто рад, что она есть. А вот я... только ей мешаю. Теперь руки дрожат, когда я рисую, ходить сложно, а долго сидеть на одном месте — еще сложнее. Да и картины мои не пользуются спросом. Так что ей приходится тянуть на себе и меня, и ребенка. Обдумав все это, я понял, что готов.

— Дурацкая причина сдаться, — фыркнул паренек, качнувшись из стороны в сторону. — Так вы ей не поможете, лишь сделаете больно.

— Ну что поделать, я всегда был эгоистом. И я на самом деле уже очень сильно устал, и из остальных эта причина — самая главная. Но все же мне напоследок хотелось показать себя с чуть более хорошей стороны. Жаль, не вышло.

Бросив предостерегающий взгляд на паренька, мастер оригами хмуро спросил:

— Она знает?

— Конечно. У нас нет друг от друга секретов. Она проводила меня до вашей двери, — посетитель улыбнулся, из-за чего его лицо будто сделалось моложе. Затем улыбка медленно угасла. — Будет больно?

— Совсем немного. Вам нечего бояться. А теперь закройте глаза и подумайте о чем-то приятном.

Поколебавшись минуту, посетитель смежил веки. Только редкие белесые ресницы чуть подрагивали. Свет фонаря в руках у мальчишки затрепетал, взвился, выплескиваясь за пределы тонкой бумаги. На минуту помещение наполнилось слепящим светом, словно в окно заглянуло неприкрытое облаками летнее солнце и обнажило каждый скрытый тенью уголок.

Когда этот свет потускнел и вернулся в границы фонаря, словно в клетку, посетителя больше не было в магазинчике.

Подвешенные к потолку бумажные птицы тихонько шелестели, задевая друг друга крыльями.