пух обнищавших тополей. банчан/феликс(?)
— Что это?
Кудрявый встрепанный мальчик берёт чужую, забрызганную веснушками ладонь в пальцы и рассматривает позеленевшие пальцы. От руки пахнет больницей, детством и совсем немножко кровью. Её обладатель заинтересованно склоняет голову набок, удивленно разглядывая хвойные пальцы и на минутку задумываясь. На шее звякает изумрудное ожерелье из бутылочного стекла.
— Зелёнка вроде бы, а что? Да я открыл просто очень удачно, теперь половина стола грустного лягушечного цвета и руки в зелени, — у Ликса чешутся ресницы и в ботинке завалялся раздражающий камешек, поэтому ладонь высвобождается из заточения. — Хочешь, наведём воду с йодом и будем красить бумагу?
— Хочу.
— Зачем ты так много читаешь? Чанни-хён, тебе ведь могут выписать очки и ты будешь как стрекоза, — Феликс удивленно мотает головой, размешивая капли йода в холодной воде.
— Ну и что? Стрекозы красивые, — Чан пожал плечами, вертя в пальцах крошечную бутылочку. Внутри переливалось что-то дико-терпкое, спасательное и выцветающее в желтый. — Почему не "ёд", а "йод"?
В голосе скользнуло ни то разочарование, ни то заинтересованность, но Феликс не ответил, вынимая из жестяной миски окрашенный листок, размером меньше ладони. Взметнулись вздохи восторга и очарования.
— Знаешь, Чанни-хён, я тебя очень люблю, — под ногами раскинулись поля и травы, выдыхающие ароматами и теплом в лицо. Солнце не жгло — лишь немножко припекало, гладя по пушистым затылкам. Где-то в траве стрекотал оставленный включенным плеер.
— И я тебя люблю, Ликс. Нам нужно поторопиться, чтобы успеть к обеду, — на щеках Чана внезапно что-то встрепенулось, разбухло и лопнуло, рассыпавшись на осколки. Под глазами, на скулах, у переносицы показались едва заметные рыжие веснушки — последователи феликсовых. Он неожиданно расцвел в улыбке, почувствовав солнечное касание, вставая и подавая руку своему другу с травяными ладонями.
На своеобразной кухне было жарко, горячо и печёно. Крашеные в бордовый табуретки надломленно поскрипывали, пьяно покачивались на расшатанных ножках, но пока держались. На электроплитке, в сковороде, шкварчало масло, облизывавшее рыбные пироги. Джисон размахивал кухонным полотенцем, разгоняя жар и задевая клейкие ленты от мух. Неподалёку Чонин приклеивал гербарий из сушеных комаров к странице старого фотоальбома. Рыбные пироги румянились и подгорали снизу, привлекая внимание.
— Вы как раз вовремя, Сынмин уже пошёл за скатертью, — Джисон приветственно помахал, наконец выключая электроплитку. Выдернутая из розетки вилка печально повисла.
Скоро вернулся Сынмин с целой пачкой газет. Заголовки запестрели, объявления покладисто опустились на гранатовую столешницу, кроссворд придавило термосом. Судоку аккуратно оторвали и отложили в сторону.
Тёплая пирушка.