Глава 2. Ой ли?
Чихнула. Потерла нос. Отложила книгу в сторону. Голова раскалывалась. Хотелось курить.
На обеденный перерыв обычно отводилось плюс-минус час с небольшим и на протяжении всего этого времени курилка была забита до отказа. Попробовала туда сунуться - моментально вылетела. Несмотря на не самый здоровый образ жизни, которому следую, пассивное курение не переносила от слова совсем. Когда убиваешь самого себя никотином, дым от сигарет уже кажется чем-то естественным, частью тебя. Совсем другое стоять в окружении точно таких же зависимых и видеть в каждом отражении самого себя. Особенно бьют по самолюбию личности с разной степенью сложности астматических приступов или онко-больные. Надежда умирает последней - известный факт. И всякий раз ты руководствуешься наивной верой в то, что твоя суточная доза никотина не превышает нормы, а следственно, и тебя сия чаша стороной обойдет.
Тяжело вздохнув, придавленная сверху грузом собственных мыслей, я побарабанила пальцами по заранее вытащенной пачке сигарет, лежащей неподалеку на рабочем столе. Оставалось вытерпеть какие-то 10 минут и тогда смогу спокойно отвести душу.
Внезапный приступ мигрени совпал с открывающейся дверью. По шагам узнала вошедшего - Семён. Друг явил себя с двумя дымящимися стаканчиками крепкого американо, запах которого тут же наполнил кабинет, перебивая на короткое время мою ломку.
-Хреново выглядишь,-было мне вместо приветствия.
С благодарностью приняв протянутый стаканчик из кафетерия неподалеку от полицейского участка, вдохнула полной грудью. Двойной американо, не слишком горячий, без сахара. Больше всего ценила Семёна за скрупулезность и отличную память. Не зря в своем отделе криминалистики он на хорошем счету.
Сделав голоток, устало призналась:
-Не выспалась.
-Да ты и до этого редко когда высыпалась, но сейчас...-мужчина отчего-то осекся, внимательно разглядывая мой анфас.
Недоуменно вскинув бровь, подтолкнула к ответу, отпивая еще немного:
-Но?
-Тебе бы анализы сдать в местной поликлиннике, что ли? Ты бледнее обычного и круги под глазами едва ли не на пол лица.
Нарочито обиженно фыркнулуа на подобное заявление:
-Ну уж спасибо так спасибо за непредвзятую оценку!
Усаживаясь не невысокий и компактный диванчик, стоящий в углу возле принтера и мусорной корзины, заполненной до верху всевозможными бумагами, друг закатил глаза:
-Я ведь за тебя, дурынду, переживаю. Вот чем надо заниматься в свободное от работы время, чтобы так выглядить?
Ответила вполне искренне:
-Работать, работать и еще раз работать.
Минута молчания и:
-Твой перфекционизм однажды тебя до комы доведет, ты в курсе?
-Америку не открыл,-я вновь сделала глоток, блаженно ощущая, как горькая жидкость, пощипывая корень языка, стекает дальше вниз по гортани.
Кофе и сигареты. Насколько же все в этой жизни предречено, что в конце концов я ожидаемо превратилась в самого заурядного курильщиком с горящей папироской в одной руке, и пластмассовым стаканом с двойной дозой кофеина в другой? Хотя нет, не пластмассовый, а экологически чистый, из плотной бумаги снаружи и тонким слоем пластика внутри. Бег по замкнутому кругу и попытка подмены понятий. В этой жизни уже не только "друзья в самолетах одноразовые"(1), но и суждения на конвеер по безотходному производству поставлены. Собственно, я то й реальности с ее симулякрами прямое подтверждение - бросить курить пытаюсь еще со времен своих лихих семнадцати. Итог - доза увеличилась.
Тишину прервал все тот же Семён, вальяжно растекшись по дивану:
-А если на серьезных щах, отчего депривация сна?(2)
-На серьезных вредно, от них расстройство пищеварения развивается,-попыталась было отшутиться, но наткнувшись на серьезный взгляд друга, смирилась с неизбежностью.-Не знаю я. Сны какие-то дурацкие снятся в последнее время. Вроде на моменте пробуждения еще что-то помню, но стоит только глаза продрать, как тут же рассеивается. На днях психанула, попыталась записать хотя бы отрывок из того, что еще в памяти теплилось, но исход один - напрочь стирается вся картинка и потом черта с два вспомню.
Отставив стаканчик с кофе в сторону, потерла лицо ладонями, пытаясь взбодрить себя еще немного. Тщетно. Американо хоть и вливал заряд бодрости, но рассеивался он быстрее, чем я успевала сгенерировать хотя бы одну умную мысль.
Семён задумчиво поглядел в свой стаканчив с остывшим напитком прежде чем прокомментировать:
-Как навождение какое-то.
От услышанного эпитета в сторону вполне себе естественного процесса забываю ночных спонтанных активностей мозга я не удержалась от иронии:
-Навождение? Серьезно? И как тебя до сих пор из криминального отдела не поперли за подобный лексикон?
-Да ну тебя,-друг лишь отмахнулся, продолжая развивать свою мысль.-Вот ты смеешься, а у меня тетя практиковала осознанные сновидения. Говорила, реально работает, да и вообще прикольная тема.
-Твоя тетка по совместительству еще и шарлатанством подрабатывала за что штраф нехилый получила по причине жалобы от одного из своих клиентов,-напомнила так, на всякий случай.
Семён неловко почесал затылок, взъерошив волосы. Эта история была известна всему нашему отделу, а дальше как сарафанное радио разрослось и до прочих ушей. Все потому, что привели его родственницу к нам, грозились десять суток в обезьяннике продержать, если не возместить за моральный ущерб. Друг тогда на ушах буквально стоял. Сейчас, разумеется, вспоминаются все дела дней минувших исключительно с улыбкой.
-Ну, знаешь, порой можно и такой фигней пострадать для отвода глаз,-и видя, как я собираюсь вставить излюбленный постулат, опередил, выпалив.-Разумеется в пределах разумного! Потому как твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.
Я кивнула, с кривой усмешкой заключив:
-Зачет. Садись - пять.
Дальше разговор касался сугубо нейтральных тем. Будучи большим любителем политических прений, Семён разрывался от переполняющих его новостей, рассказывая взахлеб об очередных инфляциях, всемирном кризисе, да курсе рубля на общественных рынках. Слушала его, признаться честно, в полуха. Кофе был допит, а ладонь, покоящаяся на все той же пачке сигарет, уже подергивалась от нетерпения. В конце концов, дождавшись часа Х я, бессовестно оборвав друга на полуслове, с быстрым "Извини, я уже не могу", вылетела из кабинета.
В курилке первым делом включила вытежку - благо начальство озоботилось подобной мелочью. Судорожно выудив одну папироску, подожгла.
Закурила. Удовлетворенно выпустила кольцо дыма вверх.
-Наконец-то...-выдохнула, чувствуя, как напряжение потихоньку покидает скованные мышцы во всем теле.
И все бы ничего, мой перекур никогда не длился дольше трех минут. По крайне мере до тех пор, пока не начинала думать.
Смог, повисший под потолком комнатушки метр на метр, навязал идею о безрезультатной попытке в очередной раз прошерудить архивы память, пытаясь выудить хотя бы что-то отдаленно смахивающее на воспоминание о сне. Однако чем больше думала тем больше боль ржавым винтом вкручивалась в затылок. Я действительно не помнила ровным счетом ничего. Лишь отдаленное ощущение какого-то дискомфорта давало о себе знать.
-Да, точно,-буркнула себе под нос, делая затяжку.
Странное послевкусие чего-то горелого еще сохранялось в носу пару мгновений после полного пробуждения. Но как быстро оно возникало точно также быстро и рассеивалось.
Недоверчиво глянула на тлеющий "бычок", зажатый между указательным и большим пальцами:
-Пора сокращать употребление никотина...
Поглядела еще с минуту и опять затянулась. Тошно было от самой себя. В который раз я уже это повторяю? Еще бы дальше чем слова пошла...
Сон и ни из головы не шел, ни в голову. Инсомния(3) уже была привычкой. Этакая тень отца Гамлета, каждую ночь напоминавшая о своей присутствии в моей жизни. Разница лишь в том, что вопросом "Быть или не быть"(4) я не задавалась. Хотелось иного:
-И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть...-задумалась и на выдохе завершила собственным парафразом.-Не видя сны.
Практически целую неделю мне не удавалось выспаться. Это не представлялось возможным. Даже с учетом той амнезии из-за которой мне закрыт доступ к деталям сновидения, просыпалась разбитая, нервная и раздраженная. Засыпала на ходу, а рабочее место плыло перед глазами, как и все бумаги. Разумеется нынешнее состояние сказывалось на работоспособности: фокус рассеивался, аналитика хромала, а горящие сроки наступали на пятки. Я злилась. Однако в конечном итоге сил не осталось даже на праведный гнев. Хотелось одного - спать. И в тоже время с ужасом ожидала грядущую ночь.
Омраченная тяжелыми думами, затушила окурок в общей пепельнице. Прежде чем вернуться в кабинет, подошла к раковине. Выкрутив вентель ледяной воды на максимум, ополоснула лицо. Зажмурилась от холода, пронзившего каждое нервное окончание.
Рваным движением ладони стряхнула с лица капли и посмотрела в небольшое зеркало напротив. Да, Семён прав, выгляжу я хуже обычного. И дело даже не в потухших зеленых глазах - они всегда такими были. Цвет лица болезненный.
Работать не хотелось. Однако бюрократическая волокита и сугробы документов сами себя не разгребут.
Когда я вернулась друга уже не было. По своему обыкновению оставив после себя пустой стаканчик в качестве напоминания, бьюсь об заклад, отправился на плановый сбор. Это нам, мозгоправам, свезло, нас особо не дергают. Единственный минус - всю бумажную работу скидывают. Мне же "посчастливилось" вдвойне - напарница, а по совместительству и соседка по кабинету, уже как три месяца в декретном отпуске. Замену до сих пор не нашли.
Ближе к концу рабочего дня, когда смена близилась к завершению и пора было собирать вещи, да домой отчаливать, в дверь ненавязчиво постучали. Удивленно перевела взгляд на наручные часы. Нахмурилась, отозвавшись:
-Входите.
Не вошли - вплыли. Непосредственный начальник, блестая звездочками на эполетах полицейской формы, ходил всегда бесшумно, крадуче. Завидев меня, довольно расплылся в широкой улыбке:
-А, Кайзер, ты еще здесь.
Я учтиво кивнула, поднимаясь с кресла:
-Да, Юрий Андреевич, куда ж мне деться?
Старик - так его прозвали среди своих, хотя на деле переплюнуть мог всякого новобранца, пожал плечами, все также стоя в дверях:
-Да кто ж тебя знает? Я думал, на шабаш(5) отправилась, или как он у вас там называется правильно-то?
У Юрия Андреевича было специфическое чувство юмора. Не обладая оным от природы, пытался базировать тему своих шуток на нетривиальных, как ему казалось, ассоциациях, порой бывавшие абсолютно не к месту. И вот сейчас, не особо смекнув, о чем толкует, уточнила:
-Вы о каком шабаше-то говорите?
Начальник хохотнула, пригрозив мне шуточно пальцем:
-А что, на многих побывать успела? Забыла, какое сегодня число?
Я задумчиво скосила взор в сторону настольного календаря. Перечеркнуто было 21 Июня. Мне понадобилась минута не обдумывание прежде чем осознать очевидное:
-А, Вы все про Иванов День.(6)
-Ну так конечно!-улыбка стала шире - Старик явно был собою горд, что удалось застать меня врасплох.-Твой дед покойный, царствие ему небесное, обожал этот праздник. Да и ты, помнится, не отставала. Часто в веночке ходила, помнишь?
Я сдержанно улыбнулась. Помнить то помнила, да вот только разговоры о дедушке, тем более в подобном контексте, давались тяжело. Видимо, на лице у меня все же проскочила лишняя эмоция, которую пыталась скрыть всеми силами, ибо Юрий Андреевич враз изменился в лице.
Кашлянув в кулак, поинтересовался:
-Как он там?
Хотела бы я знать. На деле же ответствовала:
-Все хорошо. Оградка чистая, бурьяна и мха вообще в этот раз не наблюдалось, даже чистить ничего не пришлось.
Начальник кивнул:
-Рад это слышать. Ну что ж, собирайся, домой тебе пора. Не подвезти?
Я вежливо покачала головой:
-Нет, благодарствую. Я сегодня сама, нужно развеяться.
Старик внимательно оглядел меня с головы до ног, затем выдал что-то на подобии "Благодарствую... Сколько ж у тебя от деда?" и, распрощавшись рукопожатием, покинул кабинет. Я принялась собирать вещи.
Гулять в сумерках я любила. Благо, район спокойный, даже тихий, опасаться за свою жизнь не приходится. Заглянув по пути в ближайший супермаркет и закупившись продуктами на грядущие выходные, неспешно держала путь до дома.
Ужин решила пропустить - аппетита совсем не было. Вместо этого по своему обыкновению устроилась в кресле с книгой. Вот только на этот раз сфокусироваться на тексте не получалось. Навязчивые мысли, как рой пчел, выводили неразборчивые трели в черепной коробке.
Я перевела невидящий взгляд на стену. Замерла. Глубоководный заплыв на дно Марианской Впадины воспоминаний начался сам собой без моего на то согласия.
День Ивана Купала... И вот на кой Юрий Дмитриевич, старый друг деда, напомнил об оном?.. На протяжении всех пяти лет со дня кончины дедушки я старалась не обращать внимание на эту лично для меня знаменательную дату. Случайно наткнувшись в детстве на сборник старых славянских сказок вычитала легенду о волшебном цветке папоратника, цветущим лишь в ночь на 21 Июня. Дала себе тогда обещание, что непременно отыщу его, а потом буду хранить до того момента, пока не понадобится больше всего.
Горькая усмешка сама собой легла на губы, в то время как голос прозвучал совсем глухо, надломленно:
-Извини, дедушка, так я его и не нашла.
Порой бывали моменты, как сейчас, когда накатывала непреодалимая тоска. И я всякий раз осознавала, прибывая в подавленном состоянии, почему уныние - один из семи смертных грехом.
-Ну, по крайне мере в Аду будет за что гореть,-с этими словами захлопнула книгу.
В Аду... Услышит кто - не поверит, что о подобном вслух рассуждаю. Мысли отказывались собираться в кучку. Да и глаза, в которые по ощущением едва ли не весь песок пустыни Сахара мигрировал, слипались. Спички уже не помогали - ломались только так.
Однако вопреки всем моим ожиданиям сразу провалиться в сон, как только голова коснулась подушки, не удалось. Сколько лежала, тупо уставившись в потолок, слушая мирное тиканье настенных часов, не знаю. Навязчивыми идеями никогда не страдала, да и мнительность была мне не свойственна. Вот только было как-то неспокойно. Нервозность, стихшая за последний год, напоминала о себе в последнее время все чаще, не позволяя отгородиться от самой себя. Я всегда старалась руководствоваться исключительно аналитической частью сознания, возводя ту на пьедестал почета. В противоположность же эмоциональный фон не был столь развит и порой это играло против меня. Особенно, когда приходилось ориентироваться на местности. Быстро. Без лишней подготовки и стратегии.
-Тебе не хватает гибкости, моя девочка,-всегда по-доброму журил дедушка, гладя по коротким даже в юности волосам.-Нужно уметь переключать регистры, понимаешь? Импровизация - вот то, что поможет тебе в трудную минуту.
Да, помимо веры в Высшее, иной раз граничащей с набожностью, дедушка отличался к тому же небывалой страстью к джазу. Учил импровизировать. Дюк Эллингтон, Глен Миллер, Бенни Гудмен, Фрэнк Синатра и многие многие другие хранились в формате виниловых пластинок в первом ящике старого советского комода. Выражение "Все гениальное - экспромтом" было его фаворитом. Научилась ли я применять его советы в действительности? Нет. Редко когда удавалось расслабиться, переключившись между устоявшимися паттернами поведения. Вот ведь странно получается - к джазу приучил, а спонтанность мне так и не давалась. Она казалась чем-то... неправильным?..
Последнее соображение заставило призадуматься. На своем опыте и практике я старалась, насколько это было возможным, избегать подобного рода оценок. Мыслить за пределами классической этико-моральной установки в пределах хорошо и плохо, добро и зло, белое и черное оказалось не таким уж и испытанием. Тем паче когда того требует ремесло, когда это необходимость. Но назвать странным то, что является по своей сути неординарным?.. Голова вновь разболелась.
Недовольно поморщившись, я перевернулась на правый бок, пробурчав:
-Все, спать. Я слишком много думаю об абстрактном в последнее время.
Заснула, даже не предполагая, что это моя последняя спокойная ночь.
*************************************************
Было прохладно. Нет, не так. Было промозгло. До отвращения. Про такую погоду обычно говорят: "Даже собаку на улицу не выгонишь".
Туман стелился густым покрывалом, аккуратно огибая стопы и лишь слегка касаясь кончики пальцев ног.
Тишина. Гробовая. Не слышно даже стук собственного сердца. Хотя последнее очумело билось о ребра, грозясь выскочить, пуститься галопом куда-то вперед.
В небе виднелось солнце. Вот только из-за непроглядной облачности оно казалось расплывчатым пятном без особых границ и очертаний. Оно не грело, а просто белесо светило.
Внезапный порыв ветра погнал туман куда-то в сторону, расширяя поле видимости. Пусть незначительно, но этого хватило для того, чтобы заметить поросшую травой тропинку, уходящую глубоко в пелену. Разглядеть возможно было только свой следующий шаг, далее - неизвестность.
Шаг.
Еще шаг.
Марево словно расступалось. Очень неохотно, уныло, даже лениво, но расступалось, являя путь, пуская в свои владения.
Скрип то ли старых досок то ли сухого дерева на мгновение сбил с темпа, однако не лишил намерения идти дальше. Наверное, это был первый и последний раз, когда хотя бы какой-нибудь звук прорвался сквозь полог тишины.
Осматриваться смысла не было - серый кокон, точно шоры, грубо сводил практически на нет любые поползновения в сторону самостоятельного расширения кругозора видимого. Марево само решало, что дозволительно в его обители.
Ощущение пути оборвалось уже в конце пятой минуты. А пятой ли вообще?.. Отсчитывать что-то про себя оказалось бессмысленным - все равно сбиваешься. Пытаешься начать сначала, но вместо этого спотыкаешься об камешек под ногами.
Впереди показался небольшой мост.
Мост кончался рекой. По крайне мере это было похоже на реку - темную воду без конца и края обрамлял все тот же серый туман, выстраиваясь длинным коридором много дальше, чем можно себе представить.
Лодка. Дряхлая, повидавшая на свое веку многое, поросшая тиной. Вероятно, пропахшая рыбой, но проверить сию догадку не получилось - нет не только звуков, но и запахов.
Погрузиться на постанывающий кормой старый челнок(7) не составило труда - он стоял на месте, не колыхался, хотя круги от него по воде разбегались.
Течение понесло вперед. Небольшие волны, мягко подтолкнув рухлядь, более не смели беспокоить - челнок плыл сам, периодически покачиваясь из стороны в стороны без угроз перевернуться.
Светило на небе не отставало, придя в движение. Плавно, словно вторя каждому оставшемуся за спиной миллиметру реки, солнце клонилось к закату. В какой-то момент почудилось, что протяни руку и дотронешься до обжигающей небесной звезды - настолько близким и доступным оно казалось.
Клонило в сон. Туман уплотнился, скучковавшись небольшим подобием облака вокруг старой посудины так, что не видно было водной глади.
Атмосфера сделалась жутко-успокивающей. Мерные покачивания лодки убаюкивали пошибче детской колыбельной. Слова последней навязчиво зазвучали в ушах незнакомым женским голосом, доносящимся откуда-то из недр сознания:
-Ты обманешь-проведешь -
В сыру землю спать уйдешь,
Баю-баюшки-баю.
Ты во желтые пески
Да под сини камешки,
Баю-баюшки-баю.
Во сыру земелюшку
Тебя схороним, девушку...
А я байкаю, качею,
Петру Павлу завечаю,
Петру да Павлу, преподобному Макарию.(8)
С каждым словом сдерживать самообладание становилось все сложнее. Пугающие слова, ласково выводимые нараспев мелодичным голоском, не внушали страха. Скорее в напряжении держала Неизвестность. Что ждет там, за пределами тумана? А как скоро лодка достигнет берега? Да и достигнет ли вообще? Насколько далеко до дна?..
Последний вопрос подействовал отрезвляюще. Но увы, не настолько, чтобы во всей мере отдавать себе отчет в собственных действиях.
Перевесившись за край челнока, пытаясь разогнать марево рукой, непослушные пальцы соскользнули, а над головой сомкнулась темная мгла.
Вода оказалась плотной. Настолько, что сковывала по рукам и ногам, утягивая все ниже и ниже. Возможно, именно так ощущают себя невезучие путники, угодившие в зыбучие пески? Но что делать, когда ты уже погружен по самую макушку и не видать ни единого лучика надежды?..
Дыхания судорожно не хватало. А та мизерная часть, кою удалось вдохнуть, уже была на пределе. Легкие горели огнем. И при этом было неясно, отчего наступит смерть - от того, что захлебнешься или подавишься?
А вода облепливала с каждым движением только сильнее. По ногам прошла волна выкручивающей суставы судороги. Силы были на исходе.
Рвано гребя руками, в тщетных попытках пытаясь всплыть, грозно накрывало осознание скорой кончины.
Глаза, пусть и открытые, не видели ни зги. Тьма непроглядна. Настолько, что было не разобрать собственных трепыхающихся конечностей. Дна не видно. Его вообще нет.
В конечном итоге рот, когда мышцы уже не в состоянии были противиться титаническому напряжению от попыток сопротивления собственной неминуемой смерти, распахнулся в немом крике, заполняя желудок до отказа нечто вязким и тягучим. На воду это уже не было похоже.
К бездне потянуло быстрее. Словно камень брошенный в озеро, погружалась все ниже и ниже, пока глаза, налившиеся кровь от лопнувших капилляров, не закатились окончательно.
*********************************************************
Я подскочила на кровати. Точнее, попыталась это сделать, но на деле же просто металась из стороны в сторону по простыням. Нечто тяжелое придавливало сверху, кололо оголенные участки кожи. И что самое странное, не покидало ощущение, будто я была в полном неглиже.
Замычав нечто нечленораздельное, потянулась рукой вперед, но она безвольно рухнула рядом. Сил не было. Каждое телодвижение давалось неимоверно тяжело.
Я предприняла попытки приоткрыть веки и тут же пожалела о содеянном - глаза обожгло. Практически выжгло. Тусклый свет, пробившись сквозь щелки, оставил после себя ощущение как минимум ожога второй степени. Язык прилип к небу. Кричать не могла.
Меня накрыла паника. В голове яростно билась мысль: Что происходит?! Спустя какое-то время до слуха донеслись чьи-то переговоры. Совершенно чужие, я даже не сразу разобрала о чем они толкуют.
-Драга, ступай сюда! Да борзо, борзо, не яри костлявую(9). До брезгу(10) управиться надобно,-старческий голос раздался совсем близко, практически над ухом.
Послышались торопливые шаги, а следом за ними, запыхавшись, заговорила девушка:
-Токмо присела... Гоить ея мнишь?(11)
-Як довлеет естество наше(12),-вторили ей.-Подай отвару из трав, иже на парун сварганен был.(13)
И поспешный на сей раз отдаляющийся топот человеческих ног. Я хоть и соображала туго, будто через вату не только в ушах, но и голове, все же слова кое-как разобрать смогла. Услышанное не столько напугало сколько удивило. Подобного рода реплики доводилось слышать только со стороны дедушки или же его коллег, навещающих наше скромное жилище время от времени.
Напрягшись, опять постаралась продрать глаза, не теряя надежды прозреть, но тут же взвыла от боли. Чьи-то руки удерживали за плечи, чтобы я, в припадке, ненароком не скатилась с того на чем возлежала. Однако помогало это мало. Безжизненные доселе пальцы вцепились мертвой хваткой в того, кто оказался ближе всех. А таковым являлся старик. Незнакомец заботливо, даже бережно погладил по пылающему лбу холодной шершавой ладонью, приговаривая в полголоса:
-Полно, девонька, пожьди мало, скоро отляжеть,-и громогласно.-Драга!
Ему в ответ прилетело резкое и невыносимо громкое:
-Иду!
Мне словно барабанные перепонки разорвало. Забившись в старческих руках, выгнулась дугой. Из глаз, от боли, хлынули слезы, стекая по щукам вниз.
Где-то что-то грохнуло еще вдобавок, провоцируя новый приступ. В голове точно отбойный молоток работал - настолько она разрывалась от мигрени.
-Вот ведь непутевая... Доколе мне тя пестовать(14)? Покамест лета мои не кончат?(15)
-Не зазри, Казатель...(16) Ненароком я, заколготилась(17) малость, не уследила.
Этот самый Казатель сменил гнев на милость:
-Не торопей(18), а лучше подсоби.
Мужская хватка сменилась на женскую не менее крепкую и сильную. Оценить здраво обстановку, в особенности происходящее не могла - мысли путались, критически рассуждать не получилось от слова совсем. Да я элементарно не до конца понимала о чем они разговор ведут!
Старческий голос вновь принялся увещевать:
-Тебе лучше станется, девонька, токмо испить все надобно.
Что именно испить - понятия не имела. Однако перепугалась и затрепыхалась пуще прежнего, когда стиснутые челюсти насильно раскрыли, вливая в рот жижу отвратительного горького вкуса.
Я яростно замычала, пытаясь отвернуться от пойла, насколько это было возможно. Кто-то зафиксировал голову.
Пытка продолжалась считанные секунды, для меня длиной в вечность. Тут же на тело накатила внезапная оторопь, как при вводе лошадиной дозы снотворного внутривенно.
Слабостью неотступно пропитывалась каждая клеточка, унося куда-то за пределы бдения. Хватаясь за последние ниточки сознания, я уловила обрывки диалога:
-Всуе ты пыжишься, Казатель. Отзнобила она себе все чресла.(19) Ты глянь - синюшная вся!
-Ну будет тебе граять, Драга. Денек-следующий и с нами витати да брашну поедати будет. Ты бы еи лучше порты сообразила.(20)
-Чую, помрет она.
-Ой ли? Не помрет,-внезапно уверенность сменилась задумчивым заключением.-Тут промсл иного толка... Жить еи. А нам токмо чаять(21).
И меня утянуло в небытие, но на сей раз безопасное, теплое.