Сальма

Мои мысли в тот день были переполнены самыми различными образами. Я практически не понимала того, что я на самом деле чувствую.

Странно думать о том, что кто-то ещё помимо меня тоже остаётся жив только благодаря своим врожденным инстинктам, которые сковывают его. В тот момент мне очень хотелось бы их отключить. Жаль, что я не могу понять, как именно выглядит моё собственное тело. Каким его видят другие? Может, если я ещё потренируюсь, я смогу это понять. В любом случае, до полных ответов, я думаю, ещё очень далеко. По крайней мере, то, что я сейчас получаю - не более чем какие-то сложные абстракции, складывая которые вместе я путаюсь ещё больше. В новую единицу времени они приобретают совершенно иной смысл, и это меня напрягает. Меня удерживают ещё и те люди, которые любят меня. Например моя Подруга и Брат. Боюсь очень сильно разочаровать их, если умру.

Порой эти цвета сводят меня с ума. Я очень устала от них. Хочу, чтобы мой мир стал черно-белым, тогда мне не пришлось бы изо всех сил заставлять себя сконцентрироваться на объекте, чтобы понять, что именно я вижу. Боюсь, что моё же сознание таким образом обманывает меня, подсовывая не то, что есть в действительности.

Хочу внимательно изучить строение своего мозга. Хочу посмеяться над тем, что эта кучка странной жижи, напоминающей слепленные комки разбавленного водой мяса, резины или желатина - действительно и есть мой мозг. И эта кучка способна выдавать то, чего не видела никогда за все время своей эксплуатации, чего еще никогда не было на этой планете.

Глаза болят. Это серый цвет. Все виды моей боли либо мерзко-жёлтого, слабо отдавающего то горчичным, то химозно-зеленым; либо же это мягкий серый цвет. Наощупь серый, как слипшаяся искусственная шерсть ужасного качества на старой мягкой игрушке. А иногда как рассыпчатый и немного влажный кинетический песок. Да, именно так ощущается серый. А вот его запах и вкус сливаются во что-то единое. Во что-то одновременно и уютное, и мокро-неприятное. Как будто ешь печенье, которое сначала обмакнули в апельсиновый сок, а потом снова засушили. Можно сказать, что серая боль меня никогда особо не напрягала, в отличие от жёлтой.

Я внезапно осознала, что все, кто действительно мне нравился до холода в груди, были в одинаковых цветах. Чаще темно-синий, зелёный, как полувыгоревшая от долгого нахождения на солнце листва, и бежевый, постепенно перетекающий в молочный или наоборот в более тёмный коричневый.

Обычно, когда все в порядке, я чувствую красный цвет. Но в тот день, когда приехали родители, не было ничего кроме жёлтого.

Не понимаю. Все ведь хорошо. Этот цвет, игнорируя окружающую обстановку, как будто пытается съесть меня, а я истошно кричу где-то там внутри. Ещё и звук такой, как будто сверчков насильно заставляют стрекотать.

Какого цвета безэмоциональность? Того же, что и самые яркие эмоции. Он темнее чёрного, а вместе с тем светлее белого. Потому что в основании они абсолютно одинаковы. Дело в том, что безэмоциональность - это не ноль. Для её воспроизведения мне тоже приходится делать усилия. Ничего не чувствовать довольно сложно.

Как назвать этот цвет? Ослепляющая темнота? Сияющий мрак? Это тот самый цвет, который можно попробовать увидеть при резком переходе из света в темноту. На секунду появляется что-то, обволакивающее мои глазные яблоки целиком, перед тем, как я увижу лишь темноту.

Когда я ложусь спать и закрываю глаза, то часто в моей голове мелькают картинки, причём огромное множество. Они похожи на грязные разводы, пятна крови, странные фигуры и создания. Они меняют свое основания от невозможно грязных образов, до таких чистых и гладких, как будто только что появившихся на свет и не успевших столкнуться ни с чем.

В этот раз в школе произошло странное. Мои одноклассники начали вести себя просто омерзительно.

- Эй, ты, Сало! - кто-то позвал меня по прозвищу.

Мне никогда это не нравилось, но, с другой стороны, моё имя нравилось мне ещё меньше. Так получилось, что родители, видимо, решили дать мне что-то оригинальное, вместо "Девочка". Да, они так и решили. Одноклассникам не нравилась эта несправедливость, поэтому они придумали мне кличку.

По голосу было похоже на Красивую Одноклассницу, но цвет был совсем иной. Обычно, когда она говорила, голос как будто был светло-салатовым и очень красивым, даже кисло-сладким на вкус. Но сейчас это снова был жёлтый. Из-за него казалось, что Красивая Одноклассница говорила резко и отрывисто.

- Что? - я обернулась в её сторону.

- А? - она сделала вид, что ничего не было. Голос снова был салатовый.

- Ты меня позвала?

- Нет.

Я ей не поверила. Слишком уж отчетливо я услышала свое прозвище.

- Сало-Сало-Сало! - в этот раз она шептала прямо у меня за спиной. Снова мерзко-желтым.

- Кажется она тебя зовёт, - Подруга вежливо положила руку мне на плечо, наклонившись, чтобы разглядеть, что с моим лицом.

- Она сказала, что ничего не говорила, - я пыталась заглушить шепот Красивой Одноклассницы, зажмурившись и стиснув зубы.

- Она же врёт тебе. Ты всегда знала, что она тебя ненавидит, считает глупой и некрасивой.

- Я все слышу! - я с криком повернулась к Однокласснице и ударила кулаком ей по столу.

- Так, что там происходит? - спросила Учительница.

- Я ничего ей не говорила, а она разозлилась, - Одноклассница пыталась отмазаться.

Это легко могло сойти ей с рук, потому что все учителя её любят.

- Я слышала, как ты меня обзываешь, - утверждала я.

- Ничего подобного, я молчала!

- Так, разберётесь на перемене. Сейчас попрошу тишины, - Учительница снова уставилась в свой журнал.

Обида переполняла меня. Я поняла, что вот-вот сдамся перед жёлтым цветом, так что снова посильнее зажмурила глаза, стиснула зубы и сцепила руки в замок, как будто держала жёлтый в руках и не хотела выпускать. Шепот продолжался, только теперь Красивая Одноклассница говорила не одна. К ней присоединились все, вплоть до самого тихого шепота учительницы. Что-то будто сдавило мою грудную клетку со всех сторон, а между лёгкими оказалась твёрдая пружина, которая продавливала их стенки, чуть ли не разрывая. Нужно отвлечься.

Стул возле окна, жалюзи, карандаш, ноутбук, скотч, сейф, пуговица, лампа, цветок... Я переводила взгляд с предмета на предмет, про себя проговаривая их названия, цвета и иногда вспоминала даже запахи. Это всегда мне помогало. И в этот раз шепот стих, так что я смогла просидеть этот урок.

По дороге домой моё внимание почему-то привлекла рябина. Гроздья её ягодок медленно расплывались в огромном синем и гладком пространстве, похожем на шелковую воду. Мне очень нравилось смотреть на то, как она меняется.

Внезапно мне показалось, что кто-то сзади потянул меня за лямку рюкзака. Я обернулась, но никого не увидела, а затем за моей спиной раздался мерзкий горчично-желтый смешок. Кто-то точно пытался свести меня с ума. Я сделала ещё два круга, но так никого и не заметила.

Дома Брат снова лежал у себя в комнате на кровати. Почему он перестал встречать меня после школы? Это заставляет меня снова чувствовать себя жёлтой. По крайней мере, у меня осталась Подруга, которая всегда помогала мне избавляться от жёлтого. По телевизору ничего не показывали, шли только помехи. Странно, что Брат все это время смотрел на них. Неужели он снова никуда не пошёл? Его ведь могут уволить. Из его комнаты шёл жёлтый дым. Я поняла, что это то зло, с которым он боролся. Нужно оставить его в покое.

Еда заканчивается, брат уже неделю ничего не готовит и не ест при мне. Я действительно за него волнуюсь. Может быть нужно вызвать врача? Он точно болеет. Весь раздулся, как будто потолстел, не умытый сидит.

- Может быть позвонить врачу?

- Я не болен.

- Но у тебя лицо странного цвета.

- Все в порядке, просто не смотри и оставь меня а покое.

Я снова заметила жёлтый цвет, так что решила не рисковать и отстала от Брата.

Школа для меня с того дня не представляет из себя ничего более, чем настоящий ад, сплошной сгусток жёлтого цвета, не несущий в себе ничего, кроме боли.

В тот же день приехали родители.

- Сальма, мы вернулись! - Мама открыла дверь и стала поспешно снимать свою громадную шубу, похожую на огромного волчьего монстра.

Я подбежала к ней и крепко обняла. Позже чуть-чуть отошла, чтобы она могла переодеться. Комната сразу же наполнилась бежево-розовым. Я очень люблю этот цвет и свою Маму. Как всегда Мамин запах медленно стал расползаться по всей квартире - так всегда происходит, когда она возвращается домой после долгой поездки. В квартиру зашёл Папа, и бежево-розовый стал более тёмным и насыщенным, напоминающим больше бордовый. Но вот Мамин запах остался неизменным. Похоже он настолько сильный, что ничто не может его перебить. Мои ноздри заполнились сладковато-карамельным ароматом, хотя мама конфеты никогда не ела, потому что они вредные. Брат тоже никогда не ел их, но только потому что у него был диабет. Это как аллергия на сладкое.

Не стала говорить родителям, что Брат спит в своей комнате и уже давно не ходит на работу, чтобы они не расстраивались. Потому что раньше, когда Брат пропускал учебу, Мама с Папой очень ругались. Всем было от этого грустно. Потом опять появился жёлтый, и Папа замахнулся на Брата. Что было потом я уже не видела, потому что Мама увела меня в мою комнату. Брат очень громко кричал, а я не понимала почему. Но теперь-то я знаю, что это всё жёлтый. Он сделал больно Брату.

А ещё Брат ведь растолстел и за собой еду не убрал, так что в комнате полно мух и пахнет ужасно. И откуда они только берутся? Наверное теперь Брат разозлится на меня ещё больше, ведь я должна была помочь ему убрать квартиру к приезду родителей. Но в этот раз он даже не предупредил меня о том, что именно сегодня они приедут.

- Дорогой, ты чувствуешь этот запах? - спросила Мама, поворачиваясь к Папе и почему-то принюхиваясь.

Неужели она испугалась своего запаха? Что-то не так? Я замотала головой в разные стороны.

Мама сняла обувь и прошла в коридор к комнате брата.

- Чувствуешь? Фу, гнилью такой пахнет, как будто кто-то ум...

Она не успела договорить, когда бордовый сменился на серо-телесный. Мама внезапно истошно закричала что-то невнятное. Её как будто отбросило назад. Папа тут же ринулся за ней и встал, как вкопанный, закрыл сначала рот рукой, а потом отвернул голову и, выразив гримасу отвращения, закрыл глаза.

- Боже... - прошептала Мама и упала на пол.

Папа наклонился к ней и попытался поставить на ноги, но не получалось, поэтому он потащил её до ближайшего стула. Я боролась с желанием засмеяться. Мышцы моего рта почему-то непроизвольно растягивались в улыбке, но каждый раз я старалась скрыть это.

Все вокруг становилась более светлым до ослепления, так что я уже не видела ни свою собственную сферу, ни Папу с Мамой. Зато я видела странный чёрный силуэт человека в углу комнаты. Не было видно ни лица, ни ещё чего-либо, но он как будто светился чёрным. От него исходили странные тёмные волны. Не знаю, как я поняла, что он смотрел на меня, наверное, потому что он говорил со мной. Он рассказывал, что понимает меня, как никто другой.